Последний Салют на Балтике

Март 1917 года. Небо над Кронштадтом было свинцовым, как и души тех, кто собрался на мокром от тающего снега причале. Ветер, пропитанный запахом соли и грядущих перемен, трепал черные сукна шинелей, заставляя их развеваться, словно траурные флаги. На палубе броненосца «Андрей Первозванный», где еще недавно звучали команды и грохот орудий, теперь царила звенящая тишина, нарушаемая лишь скорбным перезвоном корабельных колоколов.

Прощались с лейтенантом Сергеем Владимировичем Орловым. Молодой, полный сил, с глазами цвета балтийской воды, он ушел в вечность, оставив после себя лишь боль утраты и пустой койку в офицерской каюте. Его тело, завернутое в Андреевский флаг, покоилось на лафете, увенчанное венками из еловых ветвей, еще хранящих холод зимней стужи.

Среди скорбящих выделялся адмирал фон дер Пален, его седые усы дрожали от сдерживаемых эмоций. Он знал Орлова с юных лет, видел, как тот рос, как горел желанием служить Отечеству, как с блеском окончил Морской корпус. Теперь этот блеск погас, унесенный безжалостной рукой войны.

«Сто двадцать офицеров…» – пронеслось в голове адмирала, когда он взглянул на скорбный список, лежавший на столе в штабе. Цифры, сухие и бездушные, не могли передать всей глубины трагедии. 76 убитых. 45 в Гельсингфорсе, где еще недавно гремели бои. 24 в Кронштадте, где теперь хоронили Орлова. 5 в Ревеле, 2 в Петрограде. И еще четверо, не выдержавших бремени войны, оборвавших свою жизнь сами. Одиннадцать пропавших без вести, чьи судьбы остались тайной, погребенной под волнами Балтики.

«Более ста человек…» – повторил адмирал, и в этой цифре ему чудились сотни оборванных жизней, тысячи слез матерей и жен, тысячи несказанных слов.

Среди толпы стоял старый матрос, Иван Петрович, с обветренным лицом и мозолистыми руками. Он служил на «Андрее Первозванном» еще при отце Орлова, тоже морском офицере. Он помнил маленького Сережу, бегавшего по палубе, с любопытством заглядывавшего в подзорную трубу. И вот теперь этот мальчик, ставший мужчиной, лежал здесь, мертвый.

«Эх, господин лейтенант…» – прошептал Иван Петрович, сжимая в руке старую, потертую фуражку. – «Не время нынче для парадов и салютов. Время для скорби и молитвы».

Но долг есть долг. Даже в эти смутные времена, когда старый мир рушился, а новый еще не обрел своих очертаний, морские традиции оставались незыблемыми.

По команде адмирала, орудия броненосца медленно поднялись к небу. Три холостых залпа разорвали тишину, эхом прокатившись над замерзшей водой. Дым, густой и едкий, окутал причал, словно последний вздох уходящей жизни. Каждый выстрел был не просто данью уважения, но и прощанием с эпохой, с прежней Россией, с той, которую они знали и любили.

Среди офицеров, стоявших по стойке «смирно», были и те, кто уже чувствовал на себе тяжесть грядущих перемен. В их глазах читалась тревога, смешанная с растерянностью. Революция, словно невидимая чума, уже поразила Петроград, и слухи о ней, как зловещие тени, проникали даже сюда, в суровый Кронштадт. Но сейчас, в этот момент, все эти мысли были отодвинуты на второй план. Сейчас был только долг, честь и прощание с товарищем.

Капитан первого ранга, командир «Андрея Первозванного», с трудом сдерживая дрожь в голосе, произнес:
«Лейтенант Сергей Владимирович Орлов. Служил верой и правдой. Погиб при исполнении долга. Вечная память…»

Его слова потонули в шуме ветра и плеске волн. Затем, под звуки траурного марша, тело лейтенанта Орлова было опущено в холодные воды Финского залива. Андреевский флаг, свернутый в тугой треугольник, был вручен его матери, женщине с бледным, изможденным лицом, чьи глаза, казалось, навсегда утратили свой блеск. Она приняла его с дрожащими руками, прижимая к груди, словно последнее утешение.

Адмирал фон дер Пален, провожая взглядом удаляющийся корабль, на котором тело Орлова было отправлено в Петроград для погребения, почувствовал, как холод пробирает до костей. Это был не только холод мартовского ветра. Это был холод предчувствия. Он знал, что эти сто двадцать офицеров – не последние. Что впереди еще много потерь, много скорби. И что Балтика, этот вечный страж России, скоро будет свидетелем еще более страшных событий.

Иван Петрович, стоявший рядом, тихо проговорил:
«Небо плачет, господин адмирал. Плачет по нашим ребятам. И по России нашей…»

Адмирал лишь кивнул, не в силах произнести ни слова. Он смотрел на серые волны, на свинцовое небо, и в его душе звучал похоронный колокол, отмеряющий не только жизнь одного офицера, но и, возможно, конец целой эпохи. Последний салют на Балтике прозвучал, но эхо его еще долго будет отдаваться в сердцах тех, кто остался.