Роман Ненаписанный дневник Глава 26

7 марта 1916 года
Русские ведомости №54,
экстренное приложение к выпуску

В. И. Суриков.

Час тому назад почил великий русский художник, один из величайших явленных миру русским народом за всю историю его искусства – Суриков. Вот подлинный национальный гений, всю жизнь ковавший подлинное национальное художество. Его искусство глубоко национально не потому, что оно трактует исключительно русские темы, а потому что на каждом вершке его живописи лежит печать лучших сторон национальной души и национального миропонимания. Сколько лжепророков «русского духа» работало и работает сейчас в том ложнорусском направлении, которое всю ценность суриковских откровений видит лишь в старых русских одеждах и старой русской обстановке. Они ищут стиля, но не найдут его, ибо стиль не дается ищущим, а рождается непосредственно из глубины художественных переживаний, и именно тогда, когда о нем менее всего думают. Вместо стиля, этого fata morgana тщеславных искателей, стиля – удела великих, мы видим лишь суррогат – его «стилизацию». Суриков никогда не искал стиля и нашел его. Он просто, не мудрствуя лукаво, писал картины на сюжет русской истории, совершенно также как их писали до него и как их пишут по сей час. Но силою того чудесного волхования, что зовется искусством гения, все простейшие элементы обычной «исторической картины» претворялись у Сурикова в некое горнее прозрение, и создавалось невиданное доселе произведение, столь не похожее на тоскливые исторические полотна европейских музеев.
Только тому дано черпнуть глубоко, кто не силится заглядывать в глубины. Суриков, одаренный наивной мудростью высшего избранника, пел свою прекрасную песнь просто, свободно и легко, и судьба дала ему испить из глубин, никому не доступных, и достичь вершин, с которых открылись дали, неведомые другим.

Игорь Грабарь

 
9 Марта 1916 год
Среда, половина восьмого вечера,
Красноярск, городская управа, дом Шмандина
Заседание Красноярской городской Думы

В зале заседаний городской думы секретарь закончил оглашение телеграммы из Москвы, поступившей в адрес городской Думы. Кто-то из двух десятков присутствующих на заседании гласных  смотрел в окно, другой – извлек из жилетного кармана часы и нетерпеливо поглядывал на стрелки. Николай Александрович Шепетковский, бывший городской голова, поглаживал окладистую седую бороду. Статский советник доктор Владимир Михайлович Крутовский сидел, прикрывши лицо ладонью.
Слышать о чьей-то смерти всегда страшно. Особенно о смерти ровесника или почти ровесника: восемь лет в возрасте не такая уж и великая разница. Это всегда неожиданное известие – как отрезвляющий ушат холодной воды, который смывает иллюзию бессмертия, пеленой укрывающую сознание в течение всей жизни – до самого последнего момента. Когда слышишь о чьей-то смерти, понимаешь, что тлен и прах никуда не исчезли. Неизбежный финал земной суеты закономерен и неотвратим. Получив такое известие, на секунду замираешь и тут же оцениваешь, примеряешь чужую смерть на себя: а чтобы было, если бы это не он, а я… Все ли было сделано так, чтобы не страшно было предстать перед Судией, который знает не только твои дела, но и помыслы.
Потом, на секунду вспыхивает искорка радости: ведь это случилось не со мной  – а с другим. Я же еще жив, и  есть еще, вероятно, шансы что-то успеть, если Бог даст такую возможность. Никого не щадит смерть. Даже величайших художников… Казалось, еще только недавно лечил его матушку, Прасковью Федоровну, упокой Господи, ее душу… 
В ушах еще звучали слова секретаря: «6 марта в 4 часа 15 минут вечера в Москве, в гостинице «Дрезден», 68 лет от роду скончался великий художник земли русской Василий Иванович Суриков…». Товарищи из сибирского землячества в Москве отбили телеграмму, чтобы известить Красноярск об утрате . Да и брат художника подтвердил печальную весть. Вчерашним днем в «Сибирской мысли» напечатали коротенькое скорбное сообщение:
«Кончина В.И. Сурикова. 6 сего марта в г. Москве скончался маститый художник – сибиряк, уроженец г. Красноярска Василий Иванович Суриков» .
– Господа гласные! – городской голова Степан Иванович Потылицын  поднял голову и насупил брови. – Предлагаю принять к сведению известие о смерти господина Сурикова, и перейти к рассмотрению важного вопроса о предложениях губернатора по прекращению дополнительных пособий беженцам. Что же господа гласные, прошу голосовать…
Доктор Крутовский, все еще погруженный в свои мысли, продолжал слушать эту привычную словесную казенную чиновничью жвачку, как вдруг до него дошел смысл происходящего. В одно мгновение он вскочил с места, так что его волосы, лежавшие в красивом проборе набок, разметались по лицу.
– Постойте, господа гласные! – почти вскричал он, отбрасывая рукой волосы со лба. – Я прошу слова!
– О чем вы желаете говорить, Владимир Михайлович? – городской голова недовольно наморщил лоб. – У нас регламент…
– Дайте ему слово! – донесся зычный голос отставного генерал-майора Михаила Павловича Михайлова. – На то и право гласных – говорить!
Зазвучали и другие возмущенные голоса. Гласные знали, что доктор Крутовский всегда высказывается по существу, и потому за ним обычно бывает существенная партия в городской думе. И поэтому его недавно выдвинули в директора гимназии.
– Хорошо, говорите, господин Крутовской, – недовольно пробурчал Потылицын, и уткнулся в бумаги, делая вид, что старательно их изучает.
– Господа, гласные… В далекой Москве, скончался великий русский художник, первостатейный талант из громкой и славной плеяды Крамского, Ге, Репина, Максимова, составивший славу Красноярску на всю Россию-матушку, а вы, Степан Иванович, даже не предложили собранию почтить его память вставанием? Когда давеча в конце февраля скончался гласный думы господин Андрей Гаврилович Калугин, почему-то ни у кого не возникло сомнений, что нужно надлежащим образом почтить его память? Или вы считаете, что заслуги у художника Сурикова перед Красноярском меньше, чем у купца второй гильдии? Даже члены Императорской фамилии почтили память художника, выразив соболезнования в телеграммах и отправив венок ко гробу Василия Ивановича…  Господа, я считаю, что мы должны почтить память маститого художника-сибиряка хотя бы вставанием.
В зале поднялся шум. Послышались голоса: «Да уж, не по-божески! Надобно отдать должное…»
Городской голова глубоко вздохнул, воздвиг свое тело вертикально и попросил господ гласных почтить память художника Сурикова вставанием. Секундная стрелка не успела пройти и шестой части своего круга, как из уст городского головы прозвучало:
– Господа, прошу садиться. Переходим к следующему вопросу… – Степан Иванович осекся, увидев, что статский советник Крутовский и не думал садиться на место. – Господин Крутовский, мы почтили память вашего знакомого, так чего же еще вы желаете? У нас громадное количество вопросов не разрешено. Нам надо решить вопрос о комитете помощи беженцам…
– Чего еще я желаю? Вы спрашиваете у меня «чего еще»? – уже перестав сдерживать себя, вскрикнул Крутовский. – Сибирь и Красноярск потеряли в лице Василия Ивановича Сурикова своего величайшего сына, а вы относитесь к этому вопросу, словно мы обсуждаем вопрос о понижении арендной платы Николаю Кузьмичу Каширину за кишечный завод или об организации новых выездов ассенизационного завода. И то,право сказать – с гораздо меньшим вниманием.
– Здесь ваша ирония неуместна, господин Крутовский, – строго ответил городской голова. – Мы должны решать все важные  жизненные  вопросы Красноярска.
– Я правильно вас понял, Степан Иванович? – Крутовский говорил все горячее. – Вы считаете вопрос о Сурикове «не жизненным»?
– А как, милейший Владимир Михайлович, по-вашему, мы должны относиться к этому печальному событию? – Потылицын театрально воздел свой взор в потолок. – Что же, в самом деле, мы можем сделать? Господин Суриков преставился в Москве. Мы здесь – в Красноярске. И потом уж, верно, семья его не бедствует. В чем вы видите нашу роль?
– Роль? Да роль наша – сохранить память о нашем великом земляке для
потомков, увековечить ее! – горячо ответил Крутовский. – Красноярцам должна быть особенно тяжела эта утрата. Василий Иванович был наш природный сибиряк, казак, который всей душой любил Сибирь, всегда поддерживал с ней связь, часто гостил у нас в Красноярске, и мы знаем, каким он был замечательным и обаятельным человеком. Красноярск не должен забывать своего талантливого сына и обязан посвятить его имени, что-нибудь значительное и существенное.
– И что же, по-вашему, «значительное» и, самое главное, на какие средства вы предлагаете учредить, господин статский советник? – прищурившись, спросил городской голова. – Вы, вероятно, запамятовали, в какое время мы живем? Мясо на рынке теперь только три дня в неделю продают, беднота голодает, пленных и беженцев кормить надо, со дня на день карточки на сахар вводить придется. И эпидемии кругом! Вам, как доктору, Владимир Михайлович, это хорошо известно. Пленные турки мрут от чахотки, а немцы, австрияки и мадьяры – от тифа.
– Ну, уж вы не преувеличивайте, Степан Иванович, – прозвучал в ответ густой баритон бывшего красноярского головы Шепетковского . – На содержание пленных нам платят их государства, а офицерский военный городок для пленных вообще производит впечатление веселого пансиона для знатных иностранцев.
– Господа гласные… – Крутовский выдержал паузу, подождав, когда стихнет поднявшийся было шум. – Господа гласные… Скончался величайший наш исторический художник. Самобытный сильный, насквозь русский. Искренний, правдивый, проникновенно-страстный, создавший бессмертные творения. Да, Суриков в русской живописи – наравне с Достоевским в русской литературе! Это два великих национальных таланта, родственных в их трагическом пафосе. Суриков следил за сибирской жизнью, радовался ее развитию и горевал с ее горем. Он видел Сибирь здоровой, мощной и культурной. В коренных сибиряках он видел особую породу, он восхищался их смелостью. О сибиряках он рассказал в своих картинах всей России… И теперь эти сибиряки спрашивают на какие средства увековечить его память?
– Ну, хорошо… – городской голова склонил голову. – И каким же образом вы предлагаете увековечить память о Сурикове в Красноярске?
Слова попросил учитель и член комиссии Рисовальной школы Андрей Иосифович Громичевский:
– По моему мнению, было бы лучше всего собрать капитал для того, чтобы снять хорошие копии с его картин. Кончено, если не в натуральную величину, то, во всяком случае, серьезно и прекрасно выполненные, – он помолчал немного и продолжил.– И при будущем музее хорошо бы отвести отдельную комнату – для картин красноярца Василия Ивановича Сурикова. Пусть будущие поколения смотрят на его работы, пусть учатся на нем и пусть знают, что Красноярск дал талантливого великого художника. Благо у нас в городе имеется его работы: и «Милосердный Самаритянин», и еще очень хорошее полотно его – «Исаакиевский собор в лунную ночь». Обе они хранятся у Кузнецовых.
– Да, господа гласные, думаю, что отвечу за всех, а если не за всех, так за большинство, если скажу, что граждане Красноярска могут гордиться, что из их среды вышел такой великий художник и талантливый человек, каким был Василий Иванович Суриков! – золотопромышленник и меценат Гадалов поднялся со своего места. – Казенные решения не уместны в данном случае. Надеюсь, вы не желаете, чтобы отцы города прославились своей невежественностью на всю Россию? Тут надобно поступить по-особому, с любовью к памяти Сурикова и с рассудительностью к тщательнейшему сбережению памяти о нем для потомков.
Гласные притихли. Потылицын повернулся к купцу:
– Так что же вы предлагаете, Николай Николаевич? Вы же заявление подали десятого февраля, что от звания гласного отказываетесь? – спросил он Гадалова.
– А какое, господин Городской голова, это имеет отношения к рассматриваемому делу? Пока я гласный, первым делом, я бы предложил создать фонд по увековечиванию памяти художника, а для разумного управления капиталом фонда учредить специальную комиссию из числа гласных. А там уж комиссия наилучшим образом, исходя из размеров собранных средств, рассудит, что и как делать для сохранения памяти о сибирском художнике. Мне думается, что если должные средства изыскать, то можно было бы и о памятнике Василию Ивановичу одной из центральных площадей подумать. Вот хоть на Театральной.
– Да в такое время, когда скоро карточки вводить на еду для населения придется, самое время памятники на площадях ставить. Вон, в Тобольске уже муку по карточкам продают, – раздался чей-то молодой голос.
– А хоть и карточки. В фонд горожане свои деньги собирать будут, да и не только горожане. Что же, считаете, в России не найдутся желающие помочь благому делу? – спросил купец Петр Ефимович Шмандин.
– Да уж, верно, найдутся, – поддержал молодой архитектор Леонид
Андреевич Чернышев . – Памятник на площади – дело хорошее, но еще важнее издать памятную книгу, где была бы изложена вся его жизнь, творчество и оценка его художественного значения и иллюстрировать эту книжку снимками с его произведений. Такую книгу смогут увидеть не только в Красноярске, но и по всей России.
– Что же, господа гласные, хочу вам напомнить, что вопрос о Сурикове у нас внеочередной, а мы на него сколько уже времени потратили. Так мы все вопросы с вами сегодня не решим. Думаю, что пора подвести краткий итог, и поставить вопрос о создании комиссии по увековечиванию памяти В.И. Сурикова на голосование. Прошу приступить к баллотировке вставанием, господа гласные…

Против ожидания Крутовского, для принятия решения перевеса голосов не получилось. Городской голова Потылицын, сдержано улыбаясь в свои пышные усы, повернулся к Владимиру Михайловичу и произнес:
– Видите, многие решения не принимаются у нас потому, что гласные недостаточно исправно посещают думские заседания и срывают своей неявкой кворум.
Владимир Михайлович не выдержал и выпалил в ответ:
– Я абсолютно согласен с вами, Степан Иванович, многие нужные решения у нас принимаются очень медленно, гораздо медленнее, чем того требует жизнь. Но происходит это вовсе не от неявки гласных, а по совершенно иным причинам, требующим усердия, за которое вам, между прочим, была вручена медаль…
Городской голова тут же принялся что-то возмущенно говорить о том, что усматривает в этом заявлении упрек лично ему. В зале вновь начались пререкания, заерзали стулья, гул стал нарастать. Владимир Михайлович Крутовский закрыл лицо ладонями и, вглядываясь в шагреневую черноту, открывшуюся перед глазами, пытался представить, что же будет там, за порогом, который можно переступить только один раз…
Вы придите, братье, да послушайте писание
Про житие человеческое, писания Божьего!
Когда человек да на земле живет, он яко трава в поле растет,
А ум в человеке, яко цвет цветет.
Со вечера человек веселился, радовался, по утру человек во гробу лежит:
Его резвые ноги подломилися,его белые руки опустилися;
Не успел прижать руки к ретивому сердцу.
27 марта 1916 года
Красноярск
Газета «Вестник Приенисейского края»

6 марта в 4 часа 15 минут вечера в Москве, в гостинице «Дрезден»,
68 лет от роду скончался великий художник земли русской Василий Иванович Суриков, имя которого в истории русской культуры, в познании русского духа станет рядом с именами Достоевского и Толстого. Подобно им он развернул огромные полотна, на которые вывел перед изумленным миром подлинный русский народ в его динамике, в его шествии по тому крестному пути, который именуется русской историей.
Особенное его для Сибири значение заключается в том, что он перенес на свои полотна стихию Сибири; здесь он вдохновлялся, здесь он находил сохранившимися черты русской истории, как они отобразились на психике человека и на его бытовом укладе. Он показал, что Сибирь и есть самая подлинная Русь.
Обманчивую перспективу очертаний родного Енисея он перенес на свои холсты – а критики толкуют о несоблюдении Суриковым законов перспективы. Он же только изобразил воздух родимого края. Там, где сумрачная природа накладывает печать на душу человека, – там перспектива совершенно не та, к которой привык глаз художника других стран.
Несомненно, что в будущем Сибирь окажет свое мощное влияние на культуру России, внося в нее своеобразные национальные черты. Но, несомненно, также и то, что творчество Сурикова с годами будет оказывать глубокое влияние на культурный рост самой Сибири.
Д. Е. Лаппо

 
1 ноября 1916 г.
Газета «Енисейский край», №6.

В комиссии по увековечению памяти В.И. Сурикова.

А.И. Суриков, брат художника, делает заявление, что дочери покойного Василия Ивановича готовы сделать все, чтобы здесь, в Красноярске, на родине их отца, оставить достойную об нем память. Они жертвуют городу кисти, палитру и краски Василия Ивановича, гипсовую маску, снятую с него после смерти, бюст работы Меркулова, альбомы, этюды и пр.

Протокол заседания Красноярской городской Думы
№181 от 16 го ноября 1916 года

О пожертвованиях в фонд по увековечиванию памяти В.И. Сурикова и о выражении благодарности П.И. Гадалову за пожертвование в фонд 500 рублей.

Председатель городской комиссии по увековечиванию памяти
В.И. Сурикова:
На заседании комиссии 29 октября член комиссии П.И. Гадалов сделал заявление, что он жертвует в фонд по увековечиванию памяти В.И. Сурикова 500 рублей. Комиссия постановила благодарить за пожертвование
П.И. Гадалова и просить г. Городского голову довести о пожертвовании Гадалова до сведения Городской Думы. Кроме того, считаю нужным сообщить, что через редакцию газеты «Сибирская Мысль» поступило в фонд имени В.И. Сурикова 40 руб., собранные учащимися Красноярско-Енисейского землячества.
Об изложенном Городская управа имеет честь доложить Городской Думе.
Заслушав доложенное, Городская Дума постановила:
Заявление Председателя Комиссии по увековечиванию памяти
В.И. Сурикова – принять к сведению и
П.И. Гадалову за сделанное пожертвование в сумму 500 руб – выразить благодарность.