Роман Ненаписанный дневник Глава 27

Вторая половина XVIII века
Июнь
Усть-Сосьвинские юрты
приток Сосьвы
Сибирь

– Отец, старший брат нашел лодку-обласок  казаков. Ее с Тагета  к нам принесло течением. Сам он на ней катается, а мне не дает, – уже почти взрослый шестилетний Ермамет подбежал к родительскому дому. Тавлей, его отец, пожилой уже вогул, лет тридцати, положил сыну руку на голову и прижал к себе:
– Старшего брата уважать надо, он в этом году охотником станет. А после – и твой черед настанет. И все будут слушать и тебя. А пока – слушайся его, как меня. Скажи теперь мне, что за обласок он нашел?
Ермамет, который еще недавно, казалось, готов был расплакаться, сбиваясь, начал тараторить:
– Саран хон! Большой обласок! Но брат сказал, ее не очень умный казак делал.
– Почему, не умный? – удивленно спросил Тавлей.
– Этот обласок плохо по воде идет. Глупый казак делал, – заулыбался Ермамет. – Нос у нее тупой и зад у нее тупой, и вообще он тяжелый. Зато, внутри у него – нуй – сукно червленое.
Что за странная лодка? Зачем русские-казаки сработали такой обласок, чтоб он плохо ходил по воде? И зачем сын взял чужое? Разве незнаком он с основным правилом охотника: никогда и нигде не брать чужого, будь то зверь из ловушки или оброненная охотником стрела. Нехорошее предчувствие заставило напрячься мышцы спины и шеи охотника. Тавлей поправил рукой свои заплетенные в косы волосы, скользнул пальцами по серьге в ухе – на месте ли? – и поднялся с места, чтобы пойти посмотреть на непонятную находку на реке.

Только ушел последний лед и река Волья, берущая свое начало от Тагета, совершенно разлилась. Нижняя роща вблизи оказалась среди разлива. Хорошо, что деды поставили селение на высоком берегу – сюда вода не достает. В прошлом году в Разбойничьих юртах в половодье вода размыла берег, и несколько домов съехало в воду.
Начало лета радовало глаз. Уже зеленела вокруг полынь и крапива, хвоя на кедрах отливала свежей синевой, а почки на березах только собирались разверзаться. Но уже прилетели гуси, которые хорошо ловились в натянутые между деревьями сети. Только вчера один был сварен в котле, – какой же прекрасный вкус у свежей гусятины! Еще несколько гусей было выпотрошены и уложены про запас в яму со льдом.
Тавлей натянул на ноги длинные чулки-неговаи и пошагал вниз по склону к реке, где его старший сын – Анемгур раскатывал по воде в большой деревянной колоде. Весла у него, конечно, не было, но смышленый мальчишка подхватил с берега кол и со всех сил отталкивался от дна, стараясь управиться с неповоротливой лодкой. На берегу прыгали и другие мальчишки – ровесники Анемгура и детишки помладше. Каждому хотелось прокатиться на странном казацком обласке. За мальчишками носилась с лаем стая остроухих собак. Тавлей улыбнулся: все-таки именно его сын самый проворный – именно он нашел лодку и первый отправился на ней по воде – хороший охотник будет. Но чем ближе подходил охотник вогул к воде, тем меньше радости оставалось в его душе.
Подойдя к реке, Тавлей призывно махнул сыну рукой, чтобы тот немедля правил к берегу. Анемгур, завидев отца, с силой оперся на шест, пытаясь развернуть лодку носом к берегу, однако полноводная Волья стала сносить лодку, все время разворачивая ее по течению. Но проворный подросток смог ухватиться за ветки берез, подтопленных водой, и силой своих рук вытолкал лодку к залитому водой прибрежному увалу, чуть ниже стойбища-пауля, где был устроен запор для рыбы. Ребятня с визгом кинулась к лодке. За ними последовал и Тавлей. Пара охотников, которых также привлек шум у реки, тоже неспешно спускались вниз – к воде. Анемгур, стоя на носу лодки, с гордостью крикнул:
– Смотри отец,– это я нашел!

Тавлей, не отвечая сыну, внимательно осматривал обласок. Похоже, что его самые нехорошие предположения подтвердились, но он боялся сказать об этом сыну, пока не будет совершенно уверен в своей догадке. Лодка представляла собой большущую колоду, тесанную, видимо, много лет назад – так потемнело и растрескалось дерево – из ствола кедра. Внутри она была старательно выдолблена, так что в корме оставалось совсем немного дерева. На носу же колоды дерева осталось больше, но посередине было выдолблено еще одно небольшое углубление, размером как раз с человеческую голову. По бокам колоды то тут, то там виднелись обрывки червленого сукна.
Анемгур сиял:
– Отец, смотри – тут дорогое сукно было, – он протянул отцу обрывок полуистлевшей ткани. Когда-то эта ткань была красной – но сейчас краски изрядно потемнели. Тавлей протянул руку, чтобы взять его. В тот же момент, кто-то ударил охотника по руке, и ткань упала на землю. Тавлей развернулся, чтобы ответить обидчику. Старый охотник Табан смотрел отцу мальчика прямо в глаза:
– Беда пришла в твой дом, Тавлей. В этой колоде под землей жил мертвый казак , а твой старший сын забрал дом у мертвеца и ходил в нем по реке. Теперь мертвец придет за его душой и заберет у тебя сына.
Дети и подростки, услышав такие слова старого охотника, с криками ужаса побежали обратно в пауль:
– Мертвый казак придет за душой Анемгура!
Сам Анемгур застыл в колоде, боясь пошевелиться. Тавлей попытался насупить брови и обвел пальцем вокруг своего лица:
– В своем ли ты уме, Табан? Откуда ты знаешь, что здесь был мертвец?
– Это казаки хоронят так своих мертвецов, а вода размывает их могилы и уносит колоды с телами. И не говори мне, что ты не знаешь, что перед тобой. Эти пришельцы никогда не родятся вновь, потому что головой своих мертвецов они кладут вовсе не на полуденный небесный дворец Нум-Турем, а на восход. И зарывают их так глубоко, откуда им никогда не выбраться. Но тому, кто жил в этой колоде, похоже, удалось покинуть страну мертвых.
Рука Тавлея потянулась к поясу с металлическими и костяными накладками, украшенному, к тому же и изрядным количеством медвежьих клыков. Не задумываясь, охотник сорвал с себя пояс и бросил его в воду: может эта жертва реке поможет сохранить его любимого сына. Он протянул руки и рывком выдернул Анемгура из колоды на берег. Однако рывок был слишком сильный, и оба вогула упали на землю один на другого. Старый Табан подцепил палкой кусочек сукна и выкинул его на берег из воды:
– Идите к найат-хуму . Возможно, он сможет спасти душу твоего сына – еще не все потеряно.
Тавлей поднял сына с земли и, не говоря не слова, потянул его за руку наверх – к селению.

Юрта шайтанника Юмшана ничем не отличалась от других строений пауля. Такой же сруб с низким входом, с пологой двускатной крышей, укрытой восемью накатами полотнищ бересты. Тонкие положенные поверх жерди защищали бересту от ветра. На стрехе – вырезанная из дерева голова зайца. Маленькие окошки были затянуты пожелтевшей оленьей брюшиной.
Юмшан возился в своем амбарчике-нъолле, устроенном на спиленных в рост человека стволах деревьев так, чтобы дикие звери не могли добраться до хранящихся там съестных припасов. Под амбарчиком лежали отложенные до снега нарты. Юмшан уже почти переложил провизию в новые берестяные кузова, когда услышал, как кто-то громко зовет его по имени. Юмшан отложил кузовок и стал осторожно спускаться вниз по приставленному к амбарчику бревну с зарубками для ног. Кому-то срочно требовалась его помощь!
Пока Тавлей говорил, Юмшан внимательно смотрел на его лицо. Человек думает лицом, и часто то, что он не говорит ртом, написано у него на лице. Небольшие темные глаза Тавлея, казалось, провалились глубоко внутрь. Широкий нос заострился, щеки, обрамленные темно-русыми косами, побледнели – все говорило о том, что охотник испуган. Испуган настолько, что первая его душа вот-вот готова вспорхнуть как птица и оставить свое пристанище на время. Видимо, дело действительно серьезное.

Много лет прошло с тех пор, как на Юмшана напала великая печаль. Было это ранней весной, когда снег еще хранил следы зверей. Вместо того, чтобы ставить ловушки, Юмшан целыми днями мог сидеть неподвижно, смотря куда-то вдаль. Люди могли проходить сквозь его взгляд, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Когда он оживал, то уходил в лес или на реку и бродил в одиночестве. Сон его стал беспокойным. Он говорил с кем-то во сне, размахивал руками. В общем, что-то неладное творилось тогда с некогда хорошим охотником. Но в один день, в пауль приплыл на челне человек, на правой руке у которого было шесть пальцев. Старейшины уважительно приветствовали его. Он увел Юмшана в юрту и долго говорил с ним. Потом раздел Юмшана и внимательно осмотрел его тело. После разговора Юмшан собрался и уплыл на челне вместе с пришельцем. Домой он смог вернуться, только когда перед зимой улетели последние птицы. Шестипалый сумел помочь Юмшану излечиться от странного недуга. И Юмшан пришел к сородичам, чтобы нести бремя говорящего с духами.

Теперь же, выслушав Тавлея, Юмшан, оставил его сына под присмотром одного из охотников, и спустился вместе с Тавлеем к реке. Там он внимательно осмотрел колоду. Дело было ясное – перед ними была пустая домовина казака, обитателю которого неведомыми силами удалось вырваться из подземного царства. Предстояло узнать, чем же все это может грозить Анемгуру. Табан указал Юмшану на кусок сукна от гроба, лежавший на берегу. Юмшан отошел в сторону, к березам, прикоснулся рукой к стволу одной из них, что-то прошептал, выждал немного, словно ждал чьего-то ответа, и лишь потом сделал аккуратный вертикальный надрез на стволе и, подцепив край ножом, снял широкое кольцо бересты с дерева. Свернув кору кулем, он с помощью палочки подцепил кусок сукна и уложил его в кулек, так чтобы не касаться его руками. Медлить тут было нельзя. Юмшан подтянул колоду к себе с помощью посоха с резной ручкой. Зайдя в воду, он, старясь не касаться домовины, стал осматривать внутреннюю часть. Видимо, найдя то, что искал, он переложил это в берестяной кузовок. С помощью ножа, он отколол щепу от колоды в том месте, где дерево треснуло от времени. Щепка также отправилась в берестяную куженьку.
Шаман велел Тавлею с сыном идти домой и ждать пока он подготовится и придет к ним. Подготовка не требует спешки. Предстоит большое путешествие в мир духов для того чтобы выяснить, что грозит Анемгуру. Путешествие это может быть опасным – никогда не знаешь, с кем придется встретиться и какие жертвы придется принести. У себя дома Юмшан снял с себя лузан – суконную накидку без рукавов, и натянул малицу с короткими рукавами и с бахромой из оленьей шкуры мехом внутрь. Потом он одел и юбку из шкуры хозяина тайги. На юбке от самого низа росло, раскидываясь нарисованными ветвями по сторонам, мировое дерево. У корней его обитали гигантские змеи – священные звери, ящерицы и лягушки. Выше – у ветвей обитали гуси, связывающие воедино три главнейших стихии – воду, землю и небо. Дерево прорастало выше – на оленью йолта лоп , где на груди красовался круг солнца, вокруг которого летели лучи-стрелы, выпущенные из натянутых луков. Выше солнца – по плечам – толпились многочисленные духи и предки. Рядом были пришиты различные металлические подвески.
Юмшан пригладил рукой завиток волос на макушке. На голову он надел плетеный обод с бахромой из стружек и ленточек: никто не должен видеть глаза шамана во время камлания. Иначе неподготовленная душа может быть затянута в иной мир через глаза шамана. Облачившись, Юмшан послал за учеником – в дом Тавлею предстояло перенести много необходимого для большого путешествия. Сам Юмшан взял бубен с колотушкой. Остальное – пятиструнный сангульдап, каменную курительницу, мешочки со снадобьями и амулетами предстояло нести ученику.
В доме Тавлея в плетеном и обмазанном глиной очаге-чувале уже был разведен огонь. Юмшан присел рядом с ним. Рядом, на оленью шкуру, он уложил Анемгура, который уже едва мог шевелиться от страха. Отец мальчика и его соплеменники присели в углу. Ученик шамана постелил подстилку для сидения и поставил рядом с очагом-чувалом каменную курительницу. Затем он выгреб из очага на плоский камень немного углей с золой. Юмшан раскрыл один из мешочков и бросил на угли горсть артыша – сушеного можжевельника. Курительница сразу ожила, пахнув в юрту ароматным смолистым дымком. Юмшан положил в курительницу щепотку муки и кусочек сала. Запах стал гуще и резче. Шаман старательно окурил дымом бубен и сангульдап. После, опахалом три раза прогнал дым у себя над макушкой. Кто знает, с чем придется встретиться, а дым очищает и придает силу для предстоящего путешествия. Из другого мешочка Юмшан достал нитку с сушеными грибами с красными пятнистыми шляпками и, отламывая по небольшому кусочку, покрошил три бурые шляпки в кипящую воду. Не каждый гриб шел в дело: Юмшан собирал только те, что росли по трое вместе, или те, на которых оставил свой мокрый пахучий след олень.
Вновь настал черед бубна. Юмшан взял его за рукоятку из двух перекрещенных палок, перевернул его наружной стороной вниз и поднес к огню очага. Старая шкура бубна от тепла стала съеживаться и вскоре натянулась и выровнялась. Шаман слегка ударил по бубну колотушкой, конец которой был обшит оленьей шкурой. В избе раздался звук, чем-то напоминающий отдаленный раскат грома. Шаман подержал бубен над огнем еще немного. Вновь ударил его колотушкой. Звук стал резче и громче. Шаман ударил в бубен еще и еще. Натянувшаяся на лиственничной обечайке, прошитая сухожильями и закрепленная деревянными гвоздями шкура звучала все резче и резче. Юмшан встал с колен и, продолжая бить в бубен, сделал вокруг дымящейся курительницы три оборота по солнцевороту правой, а затем и левой ногой. Теперь, когда дым очистил ноги и защитил их от злых духов, можно было отправляться в путь. Юмшан три раза звучно ударил в бубен, прокричал что-то вороном и отложил бубен в сторону.
Он взял кусочек красного сукна, найденного в колоде, отделил от него часть ножом и бросил в огонь. Ткань долго не загоралась, а лишь темнела и съеживалась, как кожа, и лишь затем лениво занялась язычками пламени. Помощник шамана наполнил деревянный ковш горячей жидкостью из котла и поставил на землю рядом с Юмшаном. Шаман взял ковш, подержал немного перед собой, словно взвешивая или высматривая что-то в нем, подул и отпил несколько мелких глотков.
После он взял пятиструнный лебедь-сангульдап и присел у курительницы, лицом к входу. Ударил рукой по сухожильным струнам. Еще и еще. Струны завибрировали, резное дерево отозвалось гулким звуком. Еще три удара по струнам, пауза, потом снова шаман ударил три раза по струнам и, закрыв глаза, заголосил. Вначале он нараспев произносил одному ему понятные слова, повторяя их снова и снова. Сидя на земле, он начал раскачиваться в такт своей игре и песнопению. Помощник подкинул еще можжевеловых веточек на курительницу. Юмшан перебирал струны. Подвески на головном обруче колыхались в такт его раскачиваниям. Аромат можжевельника окутал всю избу. Постепенно, Тавлей и соплеменники обнаружили, что и сами начинают раскачиваться в такт пению шамана, словно стараясь помочь ему раскачать весь дом, который, как огромная лодка, унесет их в другие миры.
Внезапно пение шамана замедлилось. Он отрывисто ударил по струнам и прижал их рукой. В паузе он затянул:
– Бог мой, хозяин мой, сюда идите, предков зовите.
Вновь ударил по струнам, приглушил их рукой и повторил свой призыв. Он продолжал до тех пор, пока словно не увидел кого-то, появившегося в низком дверном проеме, рядом с изображением Самсай-ойки – духа, охраняющего вход. Юмшан ударил по струнам:
– Мои десять юрт, моя серебряная жена, моя мать, сюда бегите вместе, я начну вам плакаться.
Видно, что вызвать первых духов помощников было труднее всего, но дальше дело пошло быстрее:
– Я здесь зову мою птицу, десяток диких оленей, три верховых оленя, сюда идите, хозяин ваш ждет.
Ученик шамана и соплеменники стали нараспев повторять слова шамана, все так же дружно раскачиваясь.
– Хозяин леса, Отец мой, сюда приходи, здесь сядь, мы мяса тебе дадим – продолжал Юмшан вызывать духа медведя. – Своим духам-невидимкам укажи, пусть они охраняют меня. Идите – позовите, свою мать-лягушку, сюда приведите, у дверей посадите. Над верхом скал поднимитесь, ночью и днем смотрите на свое Небо, на свое Солнце, на своего Отца. Смотрите на холмы. На болото смотрите. Хорошо смотрите за мной, на все смотрите и вы, мои олени. Юмшан прервал пение, обвел пространство перед собой взглядом и отхлебнул еще взвара из ковша. Поставив его на землю, вновь ударил по струнам:
– Слышу я, как прибывают они с шести сторон, слышу, как Хозяин Леса пробирается из подземного царства.
Шаман продолжил пение, приветствуя прибывающих духов. Голос его звучал все выше, ритм ударов по струнам нарастал, пока вдруг все не стихло разом.
– Дыхание духов коснулось меня, – объявил присутствующим Юмшан. Он отхлебнул уже поостывшего взвара и вытащил берестяной кулек. Потом вдруг вскочил на ноги:
– Что мне нужно? – удивленно переспросил он, глядя прямо перед собой. – Я прошу взять меня в Нижний мир, чтобы найти душу того, чьи волосы лежат у меня в бересте.
– Что я дам вам? – шамана шатнуло назад. – Я угощу вас свежим мясом оленя. Вкусного оленя. Я напою вас его кровью. Сладкой кровью.
– Вы согласны? – Юмшан вознес руки к потолку. – Так ведите меня к нему.
Он вновь упал на колени, взял в руки сангульдап и с силой стал бить по струнам. Жутковатый медленный ритм его слился в один сплошной гул с завываниями шамана, в которых уже нельзя было разобрать слов. Юмшан раскачивался взад и вперед все сильнее, пока не упал на спину. Инструмент его выпал из рук, ноги вывернулись в стороны. Несколько раз он выгнулся дугой и вдруг затих, распластавшись по земле. Ученик шамана подошел ближе. Глаза Юмшана были плотно закрыты, однако глазные яблоки под веками двигались, словно он оглядывался по сторонам. Грудь его поначалу сильно вздымалась, но вскоре дыхания почти не стало заметно.
Помощник шамана знаками показал Тавлею с родственниками, что им лучше оставить дом, где лежит шаман, чтобы не мешать ему, пока его душа не доберется до места. Пока же следует подготовить жертву – оленя. Прижимаясь к бревнам сруба, вогулы вышли через дверной проем на улицу. Анемгур остался лежать в доме.
Тавлей привел оленя и задушил его перед входом в дом. Вскрыв жилу, он выпустил в ковш парную кровь. Помощник Юмшана взял ковш и пошел в дом, чтобы три раза окропить лицо шамана жертвенной кровью.
Тени от деревьев переместились от реки к домам, когда ученик объявил, что сам шаман готов говорить. Когда Тавлей с соплеменниками вошли в дом, Юмшан уже сидел на земле. Глаза его были закрыты, и он тихонько покачивался из стороны в сторону.
– Расскажи нам, где ты и что видишь, – обратился к нему помощник.
– Огромная птица прилетела за мной, – отвечал Юмшан. Голос его был неестественно высок для мужчины. Если бы соплеменники не видели, кто говорит, можно было бы подумать, что отвечает им женщина. – Птица схватила меня и бросила в озеро. Огромная рыба проглотила меня и понесла меня вглубь, и я провалился сквозь дно к огромной пещере. Я увидел огромную собаку, сидящую у входа, слышал лай других собак и чувствовал запах дыма. Меня встретили духи и провели внутрь. Небо там коричневое и светит половина луны и половина солнца. Там нет ночи и дня – все едино. Там стоит юрта, и в ней висит котел. Под котлом горит огонь без дров, а в котле варятся души.
– Видел ли ты душу Анемгура? – спросил Тавлей.
– Нет, души Анемгура там нет. Никто не приходил оттуда за ней, – произнес нараспев Юмшан.
– Встретил ли ты душу казака? – спросил помощник шамана.
– Нет, я не встретил его душу. Но я встретил духов, которые видели его душу. Они показали мне его судный посох с зарубками. Зарубки зла покрывают его почти полностью. Их так много, что он вполне мог бы очутиться на самом дне Нижнего мира.
– Ты спускался на дно за ним?
– Нет, я не спускался туда. В этом не было надобности. Духи показали мне зарубки добра на его посохе. Их так много, что пришлось наносить их одна на другую, чтобы уместить на посохе.
– Куда же делась его душа? – продолжал спрашивать помощник.
– Духи сказали, что к нему спустилась веревка из Верхнего мира, и он стал подниматься по ней. Сейчас он на пути туда.
– Значит, он не хочет забрать душу Анемгура? – крикнул Тавлей.
– Никто не хочет забрать душу твоего сына. Он будет жить пока не придет его срок, – ответил Юмшан и замолчал, покачиваясь на месте. Потом он откинулся назад и уснул.

Спал он до тех пор, пока солнце не зашло за лес. Все благоговейно ждали, пока Юмшан проснется. Анемгур, не смея без разрешения шамана встать со шкуры, так и лежал все время неподвижно. Однако глаза его были открыты, и улыбающиеся уголки рта радовали его отца, как ни что другое: его сын будет жить!
Когда Юмшан проснулся, он дал Тавлею кусочек войлока с куском оленины и велел обойти лежащего сына с курительницей в руках три раза по солнцевороту, потом выйти во двор и отнести все это подальше. Хотя Анемгур и был здоров, и никто не собирался похищать его душу, лишняя предосторожность не помешает. Дождавшись возвращения отца мальчика, Юмшан взял бубен и колотушку и исполнил требуемый ритуал, накрыв в конце мальчика бубном, чтобы духи болезни никогда не возвращались к нему.
Помощник стал собирать вещи шамана, однако тот остановил его:
– Подожди. Мне не пришлось подниматься в Верхний мир в этот раз. Но я должен помочь еще кое-кому.
Юмшан раскрыл берестяной кулек, достал оттуда прядку волос, щепу от колоды и кусочек сукна. Ножом он расщепил деревяшку, скрестил щепки наподобие креста, стянул их шнурком из сухожилия. Сделав разрез в сукне, он сложил кусочек пополам и натянул на крестик наподобие рубахи. К верхней палочке кожаной полоской он примотал медную монетку и смолой закрепил остатки от прядки волос, найденной в гробу.
– Вот так-то будет лучше, – проговорил он. Послав помощника за берестой, он договорился встретиться с ним на берегу реки у колоды-гроба. Тавлей помог Юмшану спуститься к реке, поддерживая его под руку – сил у шамана после путешествия оставалось не так уж и много.
На берегу Юмшан уложил фигурку-иттерму в колоду. Положил рядом кусочки оленины. Укрыл берестой, принесенной помощником.
– Все. Теперь возьмите шесты, – обратился он к соплеменникам, – и выталкивайте домовину на течение – пусть ее несет дальше.
Глядя как кедровая лесина, покачиваясь на спокойной воде, удаляется от пауля, Юмшан прошептал:
– Довольно тебе было сидеть в дереве мертвых. Скоро ты увидишь светлые березовые рощи, а после Средний мир вновь воспримет тебя.
Удачной охоты.