Платья из Финикса

Это был первый и последний концерт Black Sabbath, на котором я был. Пятое июля две тысячи двадцать пятого года. Вилла Парк, Бирмингем.

Сорок тысяч зрителей замерли в напряжённом ожидании под серым небом исторического стадиона. На сцене — массивная конструкция в виде чёрного трона, окружённая мониторами и динамиками. Воздух был пропитан предчувствием финала: сегодня Принц Тьмы должен был исполнить свою последнюю песню. Я стоял в толпе, чувствуя, как история творится на моих глазах. Концерт транслировался по всему миру, но быть здесь, дышать этим воздухом, было чем-то особенным.

Когда на сцену медленно вышел Оззи Осборн, поддерживаемый с обеих сторон, толпа взревела. Болезнь Паркинсона сделала своё дело — великий фронтмен больше не мог стоять, но его голос, когда он опустился на трон и взял микрофон, звучал с той же мощью, что и полвека назад.

Ведущим шоу стал голливудский актер Джейсон Момоа (известный по роли Конана-варвара), один из самых преданных поклонников Black Sabbath в Голливуде, и это делало его своим среди нас.Он энергично объявлял гостей и в какой-то момент даже спрыгнул со сцены в мош-пит.
На сцену вышли Тони Айомми, Гизер Батлер и — впервые за двадцать лет — Билл Уорд. Оригинальный состав Блэк Саббат воссоединился. Я слушал, как звучат «Воор Пигз», «Айрон Мэн», «Эн. Ай. Би.», и, наконец, «Параноид». Это была последняя песня, которую Оззи исполнил на сцене. Семнадцать дней спустя Принца Тьмы не станет.

Пресс-конференция, изменившая всё
VIP-зал, вскоре после концерта.
Журналисты окружают уставшего, но довольного Оззи. Камеры щёлкают, диктофоны горят красными огоньками.
— Расскажите какой-нибудь мистический случай из вашей карьеры, — просит репортёр BBC.
Оззи усмехается:
— Это было в семьдесят восьмом, последний тур с оригинальным составом перед моим… первым уходом. Продвигали «Never Say Die!». Гастроли: май — Шеффилд, декабрь — Альбукерке. Год тяжёлый: мы устали друг от друга, альбом получился, скажем так, не самый удачный. Но арены всё равно забивались под завязку.
Он делает глоток воды.
— Сначала нас открывали Van Halen. Молоденькие пацаны, барная группа из Лос-Анджелеса, как мы думали. После тура с Kiss хотелось чего-то попроще…
Тони Айомми кашляет, поправляет очки:
— Да, помню Kiss. Чёрт, какое это было время!
Оззи кивает далёким взглядом:
— Семьдесят пятый, тур «Sabotage». Нам сказали: будет молодая группа Kiss. «Очередные американцы» — подумали мы.
— Мы тогда просто выходили, — вставляет Гизер Батлер. — Втыкали гитары и играли. Никаких особых эффектов.
— А потом появились ОНИ, — продолжает Оззи. — Четверо в боевой раскраске, платформы с небоскрёб. Джин Симмонс в костюме демона подходит ко мне за кулисами в Бостоне. Я ростом не мал, а он — башня.
— Что он сделал? — переспрашивает журналист.
Билл Уорд хохочет:
— Покажи им, Гизер!
Гизер, махнув рукой:
— Он просто наклонился, высунул этот свой длинющий язык и рявкнул: «А-а-а-ах!»
Оззи:
— А потом они вышли на сцену — огонь, дым, кровь… Мы стояли с открытыми ртами. До них рок-концерты были простыми: вышел, сыграл. Kiss превратили выступление в театр. После такого выходить без эффектов — как мертвому припарки.
— С тех пор мы поклялись больше их не брать, — усмехается Гизер. — Слишком хороши.
Смех зала.
— Но Джин подошёл, пожал руку: «Привет, я Джин Симмонс». Никаких понтов. Уважение навсегда, — подытоживает Оззи.
— И это был урок?
— Конечно. Женские группы, кстати, делали шоу ещё раньше. Сёстры Куатро — The Pleasure Seekers. Они были школьницами, сценические костюмы, длинные волосы вокалистки изображают мельницу, профессиональный свет, а барабанщица Арноне лупила соло по пятнадцать минут!
— После Kiss мы искали «что-нибудь попроще» — и нашли Van Halen, — улыбается Тони.
— А они, сами знаете, кем стали, — добавляет Оззи.
А перед выступлением 5 декабря в Финиксе нас предупредили: перед вами на день раньше сыграет новая heavy-metal-группа «Cesarines». Четыре девчонки, меньше года с основания — и уже бешеная популярность. Пропустить такое мы не могли. Приехали на день раньше и пришли послушать.
— Тоже шоу. Четверо девочек в свадебных платьях и изящных коронах давали сумасшедший контраст с музыкой которую они играли. Сценический свет, декорации. Играли невероятно: наши «War Pigs», потом «Stairway to Heaven» со своим текстом — философским, цельным, — говорит Гизер.
— После гигa они в баре рассказывали, что вокалистка — принцесса из древнего Багдада, а барабанщица — машина времени! — смеётся Оззи. — Выпили крепко, и мы и они. Девчонки залезли на стол, спина к спине на четыре стороны света,  хлопают, топают, поют We Will Rock You синхронно вращаясь — разделись полностью, остались лишь короны и сандалии,и, вдруг исчезли! Растаяли в воздухе. Остались платья. Мы думали: белочка. Но все четверо видели одно и то же.
— На следующий день приходят снова, но постарше, нашего возраста, лет по тридцать, — продолжает Тони. — Лейла, Лиза и Полина с мужьями. Говорят: «Давно не играем. Приходите на наш последний концерт — Лондон, конец декабря». Мы пошли — а они там снова подростки.
Оззи разводит руками:
— Никто не верил тогда, не поверит и сейчас. Но платья я им вернул, на том самом концерте в Лондоне — закончил Оззи, разводя руками. Тут он увидел меня и неожиданно помахал рукой как старому знакомому.
— И знаете, что нас добило в тех же Cesarines? — Оззи прищурился. — Не только то, как они исчезли. А то, что они напомнили нам, кто на самом деле изобрёл хэви-метал. Мы, мужики, думаем, это мы. А вот хрен там.

Он постучал пальцем по столу.

— Ещё до нас были сёстры Куатро. The Pleasure Seekers, потом Cradle. Патти Куатро на гитаре — это была просто стена звука. А Нэнси? У неё были волосы до задницы, прямые, чёрные. И она ими крутила «мельницу» на сцене! Сейчас каждый патлатый металюга так делает, а тогда мы смотрели и думали: «Она же шею сломает!». И барабанщица их, Тампер… Две бочки! У Кита Муна это был хаос, а она лупила как дизельный мотор. Ровно, мощно.

Оззи усмехнулся.

— Мы смотрели на этих девчонок из Детройта и понимали: время гаражных репетиций прошло. Надо делать шоу. Надо быть машиной. Cesarines в семьдесят восьмом были такими же. Только они ещё и растворились в воздухе, чертовки. Уверен, они и на этом концерте были.

Я слушал и думал, что это просто очередная байка рок-звезды. Как же я ошибался.

Встреча, разделившая жизнь на «до» и «после»
В коридоре за сценой, где шум стадиона уже стихал, ко мне подошла высокая пожилая женщина с длинными седыми волосами в майке Айрон Мэйдэн и кожаной юбке.
— Вы журналист из Москвы? — спросила она по-русски без акцента.
Я молча кивнул, ошеломленный.
— Я Джина, или Полина, как больше нравится, барабанщица Cesarines — та самая машина времени, — продолжила она, как ни в чем не бывало. — Сейчас изучаю двадцать первый век: академгородок Новосибирска, физфак Новосибирского государственного университета, муж Константин, сын Максим, невестка Зара — скоро подарят внука. Каждый день исчезаю на пару секунд: возвращаюсь в свой кабинет в Институте времени двадцать третьего века. Работа такая.
— А остальные участницы? — с трудом выдавил я.
— Я порой ношу цветы на их могилы. Юность безвозвратно ушла. И жизнь имеет свойство заканчиваться. Мы можем вернуться в тысяча девятьсот семьдесят восьмой, но лишь наблюдателями, вернуть свою юность нельзя. Самосознание движется линейно, термодинамику не обманешь.
— И всё же вы возвращаетесь?
— Чтобы помнить, какой была.
Она протянула мне флешку.
— Запись нашего последнего концерта. Можете публиковать.
Мой мозг отказывался верить в происходящее, но журналистское любопытство взяло верх.
— Кто вас создал или «переделал» в машину времени? Почему вы умеете перемещаться во времени и пространстве?
— Не знаю. Постоянно пытаюсь выяснить — пока глухо.
— Хотите на наш концерт в Лондон на пару часов?
Я ответил утвердительно.
— Смотрите молча, если захотите что-то спросить — советуйтесь со мной. Согласны?
Я вновь ответил утвердительно.
И в следующую секунду мир вокруг меня поплыл.
Двадцать восьмое декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, клуб зе Марки Клаб в Лондоне. Мы просто… появились там. На сцене — четыре юные девушки только в коронах и сандалиях, и зал ревёт от восторга.
Запели песню про невероятно красивую царицу Астинь, которой ее муж приказал выйти перед его гостями на его дне рождения в короне, чтобы похвалиться её красотой.
Когда эта песня завершилась, Оззи поднялся и протянул им платья. Он подобрал их на столе в баре после их стриптиза и исчезновения, сохранил и принес на концерт, чтобы передать.
Девочки красиво и элегантно облачились в них прямо на сцене, вновь став похожими на невест.
Зрители поняли, что, видимо, так было задумано, и зал заревел овациями.
Затем Лейла пела «Стэрвэй ту Хэвэн», но с другим, своим, слегка измененным текстом. После была песня про юную поэтессу, в которой угадывалась история про Анну Ахматову, за ней песня про маму, которая заботливо кормит завтраком повзрослевшего ребенка. За ними несколько песен на русском.
Юная Полина отбивала сумасшедшее соло на барабанах. Пожилая Полина стояла рядом со мной и шептала:
— Мы думали, будем играть вечно. Но взросление неизбежно. Это наш последний концерт. Лейла выходит замуж.
Когда мы, растаяв в воздухе, голые и в стельку пьяные, вернулись из Финикса в бани древнего Багдада, Лейла взяла за руку нашего незваного гостя - спрятавшегося от стражи в наших банях местного вора-робингуда - и затащила его к себе в постель. Утром предложила ему быть ее мужем. Она родит двух сыновей и уже сейчас беременна, хотя еще не догадывается об этом.
Теперь понимаете? Это технология будущего, не магия. Юность она вернуть не может.
Ночь только начиналась. После концерта царило оживление, юная Полина стряхивала с волос блёстки, а её седая версия предложила:
— Махнём-ка к Элис!
Вопрос «Кто такая Элис?» прозвучал почти хором. Юная Полина, смеясь, указала на невысокую девушку с короткими вьющимися волосами:
— Элис, ну или Лиза Вторая, это наша клавишница.
Оказалось, в группе было две Лизы: соло-гитаристка, будущая императрица, и клавишница, Лиза Вторая. На служебной парковке нас ждал черный пульман лимузин Mercedes Benz 600. За руль села Лиза Вторая, будущая королева, которой на вид было лет пятнадцать. И мы поехали в паб, расположенный недалеко от дворца. Пожилая Лиза Вторая села за роскошный концертный Стенвей и заиграла "К Элизе" Людвига Бетховена. Вторая Вторая Лиза за роялем, а пожилая Полина со мной комментировала происходящее
В пабе начался джем-сейшн. На сцене — «Cesarines», к которым присоединились музыканты Блэк Саббат. Они играли «Ливин Нэкст Доор ту Элис», а Оззи просто протяжно выл в микрофон: «Э-э-э-лис!».
Я стоял там, пил пиво, делал фотографии и понимал, что ни одна редакция мира не купит у меня этот репортаж.
Свадьба в древнем Багдаде

В разгар веселья седая Полина объявила:
Лейла выходит замуж! Она ждет нас! Кто со мной на свадьбу?
Через час я, вместе со всей этой невероятной компанией, включая Black Sabbath, грузился в  черный лимузин Mercedes-Benz шестьсот Pullman, свадебный подарок Лизы для Лейлы и Аладдина. Воздух опять поплыл, и мы материализовались в саду дворца как оказалось в Багдаде двенадцатого века.
Свадьба была незабываемой. Дворец в шелках, стены в древних изречениях. Гости сидели на шелковых подушках с надписью Cesarinas за низкими столиками из сандалового дерева. Сорок фрейлин принцессы распоряжались сотнями официантов, носивших фрукты и вина.
На пиру подавали жареного верблюда, плов, щербет, было много напитков. В саду стоял тот самый комплект аппаратуры с концертов в Phoenix и London, и два музыкальных коллектива с удовольствием играли и пели поочереди, развлекая не столько гостей, сколько друг друга.
Не обошлось без небольшого скандала, когда хорошо подвыпившие девчонки привычно разделись на сцене.

Я во всех подробностях узнал историю любви Лейлы и Аладдина. Благородный разбойник, убегая от стражи, ворвался в бани, где царевна в этот момент пела о своем одиночестве и мечтах. Сорок обнаженных фрейлин обнажили мечи и уже занесли их над дерзким мальчишкой, но Лейла остановила их.

— Утром я выслушаю его объяснения и решу его судьбу.
Она повелела во время ее отсутствия отквасить незваного гостя по всем правилам восточных бань. Сорок обнаженных девушек небесной красоты топтали его спину пятками, растирали горячим мыльным пузырем, разминали суставы. Сопротивление сменилось блаженным забытьем. После продолжительных банных процедур его умастили благовониями, накормили изысканными яствами: жареной бараниной с шафраном, сладчайшими финиками, гранатами и инжиром. Напоили холодным щербетом и терпким вином из Шираза. Затем уложили спать на громадную кровать с пуховыми перинами и шелковыми простынями, укрытую балдахином с тонкими газовыми занавесками, сквозь которые струился ночной ветерок.
В это время Cesarines переместились в Финикс на рок-концерт. После возвращения едва стоящая на ногах, уставшая и в стельку пьяная царевна забралась в ту самую кровать, где спал незваный гость. Найдя друг друга на ощупь в ночной темноте, они предались друг другу со страстью, которая удивила даже опытную в утонченном разврате рок звезду. Это был самый лучший секс в её жизни — дикий, искренний, лишенный всякой придворной изощренности.
Утром она спросила:
— Зачем ты забрался в бани?
Он ответил:
— Увидеть тебя мог каждый, заплатив за это не тем, чего ни у кого нет — серебром и златом, а тем, что есть у каждого: своей никчемной жизнью.
— Ты бы хоть о матери своей подумал, балбес, ласково сказала царевна и неожиданно добавила.
— Будь моим мужем.

Главный судья провёл свадебный обряд. Аладдин, который, как неожиданно выяснилось, был потомком изгнанного на чужбину новгородского князя, и принцесса Лейла, дочь визиря, обменялись клятвами. А мы, гости из будущего, музыканты в футболках и кожаных куртках, королева в строгом платье и я, московский журналист, выглядели в древнем Багдаде как галлюцинация. Перед тем как вернуться в Москву Полина спросила у вас загранпаспорт с собой или остался в Ло
Подаренный лимузин стал главной диковинкой Багдада. Возвращаясь в 2025 год мы посетили могилы царевны и ее мужа в современном Багдаде а затем заехали к ним в неожиданно скромную московскую квартиру, где они еще проживали в 2025 году.

Эпилог
После свадьбы Лейла ушла со сцены. Они с Аладдином переехали в Москву, Лейла, влюбившись в автомобили, закончила МАМИ, Аладдин закончил Мехмат МГУ, она стала инженером, родила двух сыновей. Мальчишки росли в обычной советской среде, но один-два раза в год «мотались» к дедушке-визирю в двенадцатый век как их сверстники в деревню к бабушке. Визирь, в свою очередь, наладил торговлю с советским союзом, позже с Россией.
Когда дети выросли, Лейла вернулась в древний Багдад, чтобы учиться у отца управлять государством. Все её жизни — прилежной ученицы, рок-звезды, любящей супруги, талантливого инженера, заботливой матери — слились в одну.
А я? Я вернулся в свою реальность с флешкой в кармане и историей, в которую никто никогда не поверит. Но я был там. Я всё это видел. И иногда, переслушивая старые записи Цесаревен и Блэк Саббат, я улыбаюсь. Потому что я знаю, реальность гораздо, гораздо безумнее, чем мы можем себе представить.
Написав небольшой фантастический рассказ, попросил Полину, недавно ставшую писательницей, опубликовать его у себя на Proza RU и ЛитРес.
В конце концов, я понял, что стал частью их истории. Когда Полина переместила меня в семьдесят восьмой, она не просто показала прошлое — она вплела меня в ткань времени. Теперь я там навсегда: московский журналист на лондонской свадьбе в средневековом Багдаде. Парадокс? Нет. Просто так работает время, когда его трогают руки тех, кто умеет. Иногда ночью я просыпаюсь с ощущением, что снова там. Слышу голос молодой Лейлы, топот барабанов Полины, рёв толпы в Marquee Club. Это не сон. Это эхо. Музыка создаёт эхо в пространстве. Путешествия во времени создают эхо в вечности. И я навсегда останусь частью этого эха — свидетелем невозможного.