Святочный гость

Вечер ложился на деревню Спас-на-Снегах густой синевой, словно кто-то вылил в небо варенье из спелой сливы. Из труб струился дымок, пахнущий печеными яблоками и смолистыми дровами. Окна светились живым, дрожащим светом. Полная луна висела так низко, что, казалось, зацепится за острый шпиль колокольни, видневшейся за черным кружевом леса.

Тропинки, протоптанные от калитки к калитке, были похожи на тайные нити. По самой середине одной из них, важно переваливаясь, шел старый пес Барбос. А рядом, ступая бесшумно, кралась кошка Мура. Они не враждовали. В эту особенную ночь — канун Рождества — в деревне наступало перемирие.

Барбос вдруг остановился, поднял морду. Мура присела, обвив хвостом лапы.

— Слышишь? — будто бы спросил его взгляд.
— Чую, — ответил взгляд кошки.

Они смотрели туда, где за лесом, над черными елями, сияли купола сельской церквушки — не ярко, а как будто изнутри, холодным, сахарным светом. Каждый год в эту ночь происходило одно и то же. И Барбос с Мурою были единственными, кто об этом знал. Вернее, кто помнил.

Ровно в полночь с колокольни доносился не звон, а один-единственный, чистый, как лед, удар колокола. И тогда из-за церкви появлялась Она. Не женщина, не призрак, а нечто вроде сгустка лунного сияния, в форме длинного, струящегося платья. Она медленно плыла над сугробами, не оставляя следа, направляясь к деревне. Ее путь всегда лежал через огороды, мимо замерзшего колодца-журавля, прямо к последней избушке на краю, где жила одинокая старушка Антонина, та самая, что каждый год в Рождество ставила на заснеженное окошко зажженную свечу в жестяном подсвечнике.

Барбос и Мура, затаив дыхание, наблюдали из-за сугроба. Они видели, как Сияние останавливалось у окна Антонины, как протягивало к стеклу руку-луч, касаясь его. И в ту же секунду свеча внутри избушки горела чуть ярче, а на стекле проступал не иней, а причудливый узор, похожий на райскую птицу. Наутро Антонина всегда чувствовала себя бодрее, а ее старческие боли отступали до следующей зимы.

Так было десятки лет. Собака и кошка были щенком и котенком, когда увидели это впервые. Теперь они были стары. И в этом году они чувствовали — что-то изменится.

И вот, колокол прозвучал. Сияние появилось. Оно замерло у темного окна Антонины, где не было привычной свечи. Оно будто ждало, трепеща, как пламя. Потом медленно, будто нехотя, поплыло дальше — к новому, только что отстроенному дому, где на окне горела яркая, мигающая гирлянда.

Но что-то было не так и там. В доме, за мигающими огнями, царила неестественная тишина. Сияние подплыло к пластиковому окну, за которым не мелькали тени, не слышалось голосов. Только гирлянда весело и беспомощно мигала в пустоту. Луч-рука потянулась к стеклу, но, не коснувшись, отдернулась. Сияние заколебалось, стало блекнуть.

И тогда из темноты избушки Антонины как-будто донесся слабый, хриплый звук. Барбос насторожил уши, а потом старый пес стремительно сорвался с места, подбежал к покосившемуся крыльцу. Мура метнулась следом.

Дверь была приоткрыта. В холодной, не топленной с утра горнице, на полу у порога лежала Антонина. Ее пальцы, синие от холода, все еще цеплялись за дверную щеколду. Она пыталась выйти. Поставить свечу. Но не успела. Лицо ее, покрытое инеем, было спокойно, а в широко раскрытых глазах застыло не страдание, а острая, леденящая душу догадка. Она смотрела в пустой угол, где на столе лежала нераспакованная посылка от внучки — новая, электрическая свеча с батарейками. Рядом валялась коробочка, а в ней — записка: «Бабушка, не зажигай обычные, это опасно! Включай эту кнопку. С Рождеством».

Сияние, таявшее у нового дома, вдруг вспыхнуло с новой силой. Оно рванулось назад, к избушке Антонины, просочилось сквозь щель в двери и осветило холодным светом комнату. Оно обняло неподвижную старушку, и на ее заиндевевших ресницах вдруг выступили две крошечные слезинки.

А потом Сияние погасло. Навсегда. Купола церкви вдали еще сияли, но свет их стал обычным, мертвым отражением луны.

На следующее утро в новом доме нашли молодую семью. Их отравил угарный газ от неисправного газового котла, который они поставили, чтобы сэкономить на дровах. Их яркая гирлянда мигала еще три дня, пока не сели батарейки.

Барбос после этой ночи лег на крыльце Антонины, уткнув морду в лапы, и больше не встал. Мура исчезла. А в деревне Спас-на-Снегах с той поры в Рождество ставят на окна только электрические свечи. Безопасно, практично, бездымно. И абсолютно, до щемящей боли в груди, бесполезно. Потому что чудеса не могут войти туда, где их больше не ждут.


Приглашаю на свою страницу в
Стихи ру https://stihi.ru/avtor/veronique28
и мой творческий блог
VK https://vk.com/akademiyaliderstva