Кот Астронома

Снятся ли андроидам электроовцы — вопрос спорный.
Но то, что снится коту Астронома, сомнений не вызывает.
Ему снились звёзды. Но не те, что холодными точками горят в телескопе. А другие — тёплые, съедобные и обязательно мурчащие.

Разгадка этого сна зрела в тихом кабинете, где пылинки кружились в луче настольной лампы, как в миниатюрной галактике. В доме, где жил Астроном Владимир Георгиевич, всегда пахло старыми книгами, чаем и тишиной. Тишиной особой, звёздной – не пустой, а густой, как хорошие сливки, наполненной мерным шуршанием страниц, мягким щелканьем клавиатуры и негромким, мягким голосом. Этим голосом он мог часами говорить о “тёмной материи” и “сингулярностях”,
пока на коленях у этого голоса лежал кот по имени Ньютон. Имя ему дал сам Хозяин, сказав как-то: “Законы всемирного тяготения ты постиг инстинктивно, дружок, в момент падения с ветки дерева на мою голову”. Ньютону имя нравилось – оно было округлым, как мячик, и тёплым, как пятно солнца на полу.

Именно здесь, на этой тёплой орбите, кот Ньютон переводил все странные слова на свой, единственно верный язык. Так и рождалась великая Кошачья Космология.

“Тёмная материя… – думал Ньютон, наблюдая, как в луче заходящего солнца танцуют мириады пылинок. – Вот же она, совсем рядом. Тёплая материя”.

Она была невидима в тени, но стоило включить Свет – лампу или само Солнце – и она являлась во всём великолепии, мягко оседая на все вещи, обволакивая мир невесомым покрывалом. “Он ищет её в телескоп, а она здесь, – мурлыкал про себя Ньютон. – Она держит весь дом вместе. Без неё диван остыл бы, ковёр скользил. Её не измерить приборами. Её можно только почувствовать, лёжа на солнышке и прикрыв глаза”.

Голос Хозяина тем временем плавно перетек к “пульсарам”. “Мёртвые звёзды, – говорил бархатный голос, – что бьются, как космическое сердце”. Ньютон прислушался к собственному моторчику, ровному и размеренному: бррр-бррр-бррр. Вибрация резонировала с коленями Хозяина, наполняя пространство уюта ровными волнами.

«Пульсар? – подумал кот. – Какое грубое слово. Щемящее и колючее. Нет, то, что отдаёт тепло и звучит ровно, счастливо и умиротворённо – это Мурсар. Самый стабильный объект во Вселенной. Наверное, батарея в гостиной – старый, заслуженный мурсар. А я, когда лежу вот так, – его маленький, тёплый спутник.”


Однажды Хозяин говорил кому-то что-то совсем леденящее: “Чёрная дыра засасывает всё, даже свет, не отпуская обратно”. Ньютон в это время носился по кабинету за своим новым мячиком – синим, с бубенцом внутри. Услышав страшные слова, он на секунду замер, прижав лапой добычу.
“Засасывает? – встревожился кот. – Неужели бывает такое?”
В тот же миг он лёгким ударом отправил мячик в путешествие по полу, представив его яркой кометой с пышным хвостом из воображения. Мяч весело зазвенел, покатился к дивану, ударился о ножку и... слегка изменив траекторию, юркнул в абсолютно чёрный, загадочный угол под ним. Звон бубенца оборвался на самой высокой ноте. Наступила тишина.
Тишина, полная тайны и обещания.

Кот подполз, заглянул в пугающую пустоту и насторожил уши. Из глубин доносилось... ничего. Ни звука, ни шуршания, ни звона. Его комета бесследно исчезла. Ньютон уже было приготовился сделать грандиозное открытие о “Вселенском Мурчании”, которое, наверное, и приманивает объекты вглубь, как...

Р-р-раз! — позади него грохнуло, звякнуло и покатилось.

Астроном неловко задел плечом полку с метеоритами. Небольшой обломок, похожий на глянцевый уголь, сорвался и, весело подпрыгивая, умчался по полу прямиком в тёмную пасть под диваном. И — бесследно исчез. Там ничего не замурчало. Простояла густая, безразличная темнота.

Ньютон встрепенулся, шерсть на спине встала дыбом. Теория разлетелась в прах. Это было стремительное, жадное и окончательное поглощение. Он фыркнул, развернулся и быстрыми шагами отошел от дивана, решив, что некоторые космические явления лучше наблюдать исключительно с безопасного расстояния — например, с подоконника, куда Ньютон и запрыгнул.

За стеклом темнело, и на бархате неба проступали первые точки. Кот прищурился, оценивая вечерний небосвод, как оценивает периодически миску с едой. Хозяин называл эти точки сложными именами, но для Ньютона всё было яснее ясного. Всё, что он видел, подчинялось трем законам: Съедобное, Удобное и Загадочное.

Вон та яркая точка (Юпитер) – слишком большая и спокойная. Сытная, да. Но пресная. Это была планета-паштет. Им можно наесться, но радости не получишь.

А эта, что нервно подмигивала с края крыши (Сириус) – колючая, неспокойная. Не для еды. Она была похожа на планету-когтеточку. Отличный объект, чтобы мысленно поточить об неё когти, глядя вдаль.

Но его взгляд, скользнув мимо них, зацепился и замер. Над трубой соседского дома, в самой чистой синеве неба, висела Она. Нежно-желтая, одинокая, идеально круглая. Венера.
В её свете не было ничего лишнего – только тихое, неумолимое обещание. Оно вызывало в подушечках лап приятную дрожь предвкушения.

«Вот… – прошелестела в нём ясная, как лунная дорожка, мысль. – Идеальная планета-котлета. В золотистой, хрустящей корочке.”

Ньютон обернулся к Хозяину своими огромными зелёными глазами, в которых отражался весь этот невообразимый, съедобный космос. Владимир Георгиевич в это время, пригнувшись, собирал с ковра тёмные осколки метеоритов — обломки далёких, холодных миров. Он оторвал взгляд, встретившись с зелёными прожекторами. И тогда Ньютон громко и отчётливо мяукнул...

“Мяу. Муррр-мяу?”

А в переводе с кошачье-космического это означало: “Всё сходится. Тёплая материя держит мир. Мурсары согревают его.  А планеты-котлеты – это просто финальный, прекрасный аргумент в пользу того, что Вселенная устроена правильно.”

Астроном, Владимир Георгиевич, взглянул на кота, потом на Венеру в окуляре, и улыбка тронула уголки его усталых глаз. Он протянул руку и почесал Ньютона за ухом, прямо в том месте, где, как ему казалось, находится центр управления кошачьей вселенной.
Этот жест был похож на тихое продолжение их диалога: “Понимаю, дружище. И у меня та же гипотеза. Осталось только найти способ долететь до той котлеты... и проверить, с чесночком ли она”.

Но Ньютон уже не слушал. Он сладко зевнул и свернулся в комок, превратившись в маленький, пушистый мурсар, излучающий волны абсолютного, несокрушимого покоя. Его Вселенная была полна, завершена и абсолютно понятна. И она вся умещалась в этом доме, где звёздная пыль ложится на подоконник, а Астроном знает самые правильные места для почёсывания за ухом.

________________________________________

*Этот рассказ посвящён астроному и популяризатору науки Владимиру Георгиевичу Сурдину, чьи лекции вдохновляют мечтать о космосе.