Потребительская литургия

Для моих детей «советский шопинг» звучит как оксюморон, абсурдная склейка двух нестыкующихся реальностей. Для меня же это — литургия моего детства, строгий и ясный ритуал, где каждая вещь обретала вес, а каждый запах — смысл.

Главным атрибутом был бидон. Трехлитровый, жестяной, с вдавленными боками и узким горлом. Его нужно было не просто нести — его нужно было нести бережно. Взрослая, ответственная тяжесть вытягивала руку в струну. Дорога домой превращалась в подвиг равновесия: нельзя раскачивать, нельзя спотыкаться. И белое, парное молоко внутри булькало, как живое, наградное существо. Сдача бидона в материнские руки была актом посвящения: «Я справился. Я принес». И её кивок значил больше, чем любая медаль.

Храмом этого культа был Гастроном. Не магазин, а именно Гастроном — слово, звучавшее как «космос» или «библиотека». Жрицы в белых, чуть засаленных халатах вершили таинства у прилавков. Их руки, быстрые и точные, отмеряли жизнь струной, разрезающей масло и сыр. Магия заключалась не в нарезке, а в упаковке. Серый, шершавый бумажный кулёк, который сворачивался одним движением, был прочнее любого пластика. В нём ничего не текло, не просыпалось, не пахло. Это был саркофаг для продуктов, герметичный и надёжный.

Но главным был Запах. Он царил в хлебном отделе. Это был не просто аромат выпечки — это была плотная, почти осязаемая субстанция, витавшая в воздухе: кислинка закваски, сладость солода, дымок поджаристой корочки. Этот запах был настолько густым, что его можно было жевать. А сама корочка чёрного хлеба была валютой детских войн и дипломатии. Её можно было выменять на фантик или марку, ею можно было гордиться, её можно было грызть, прикрывшись учебником на уроке.

Сокровища имели чёткую иерархию. Треугольные пакеты молока, которые умещались в сумке любой конфигурации. Бутылки с разноцветной фольгой вместо крышек. Карамельные «подушечки» по 11 копеек, которые продавались на развес и склеивались в комок от тепла детской ладони. И — апогей — колбаса из командировки. Она не резалась, а нарезалась — прозрачными, тающими ломтиками. Бутерброд с ней был не едой, а событием, маленьким преступлением против будней.

Одежда же была территорией чужой воли. Мы носили то, что давали. Поэтому моя первая, самостоятельно купленная блузка в шестнадцать стала не просто вещью, а манифестом. Месяц работы уборщицей, стирающей чернильные пятна с парт, — и вот она, в витрине «Весна»: блестящая, как чешуя сказочной рыбы, из нитей металлика. Для меня она была сиянием свободы. Для матери — немым укором дурного вкуса. Но она промолчала. Это была моя добыча. Моя собственность, оплаченная не просьбами, а потом.

Сейчас мир потребления — это стерильный, беззвучный рай. Всё есть. Ничего не весит. Ничем не пахнет. Иногда, в пекарне с идеальным французским багетом, я ловлю призрак того, старого запаха. И на миг я снова там. С бидоном, оттягивающим руку, с заветной монеткой на карамель в кармане, в очереди у прилавка, где жрица в халате сворачивает кулёк с маслом одним точным движением.

Это не просто воспоминания. Это — отпечаток целой цивилизации на кончиках пальцев, на языке, в обонятельной памяти. Моё личное, никому не передаваемое наследство. И пока я помню тяжесть того бидона, я знаю вес настоящих вещей.



Приглашаю на свою страницу в
Стихи ру https://stihi.ru/avtor/veronique28
и мой творческий блог
VK https://vk.com/akademiyaliderstva