Двери возприятия и барьер познания

Двери возприятия и "барьер познания".

Лет тридцать назад я читал книгу Олдоса Хаксли , которая изменила моё сознание, но, как выяснилось - не тем , что непосредственно мыслил сам автор, а информацией, скрытой от него. "Двери восприятия" Олдоса Хаксли, таким образом, стали для меня ключом к собственному сознанию, хоть и "открыть замок" мне удалось лишь спустя три десятка лет,  а  автор книги прошел мимо, не увидев того сокровища, которое, невероятным образом, было создано его талантом, но...не досталось ему самому.

Цитаты из книги Хаксли
"однажды ясным майским утром я проглотил четыре десятых грамма мескалина, растворенных в половине стакана воды, и сел ожидать результатов."

"мне всегда казалось, что, возможно, к примеру, с помощью гипноза или самогипноза, посредством систематической медитации или же приняв соответствующий наркотик, я мог бы изменить свой нормальный режим сознания таким образом, чтобы иметь шанс узнать изнутри, о чем говорили и провидец, и медиум, и даже мистик."

Мой комментарий:
Можно ли считать "гипнозом" информацию, содержащуюся в книге Хаксли? Вероятно, нет. Тогда уж разумнее называть самогипноз причиной моего состояния, которое возникло при чтении книги.

Продолжим цитировать:
"Насколько я себя помню, всегда (как и сейчас) мне плохо удавалось строить визуальный образ. Слова – даже богатые смыслом слова поэтов – не вызывают образов у меня в мозгу. Никакие гипнагогические видения не встречают меня на пороге сна. Когда я что-то вспоминаю, память не представляет мне это ярко зримым событием или объектом. Усилием воли я могу вызвать не очень отчетливое изображение того, что произошло вчера днем, как выглядел Лунгарно до того, как уничтожили мосты, или Бэйсуотер-роуд, когда единственные автобусы были зелеными, крошечными и влеклись старыми лошадьми со скоростью три с половиной мили в час. Но в таких образах мало субстанции и совершенно нет собственной независимой жизни. Они соотносятся с настоящими воспринимаемыми объектами так же, как гомеровские тени – с людьми из плоти и крови, пришедшими к теням этим в гости. Лишь когда у меня сильно поднимается температура, мои ментальные образы по-настоящему оживают. Тем, у кого свойство визуализации сильно, мой внутренний мир может показаться до странности тусклым, ограниченным и неинтересным. Таков мир – убогий, но мой, – который, как я ожидал, трансформируется в нечто совершенно на него не похожее.

Та перемена в этом мире, которая имела место в действительности, не была революционной ни в каком смысле. Через полчаса после того, как я проглотил наркотик, я обратил внимание на медленный танец золотых огней. Немного погодя возникли роскошные красные поверхности, которые набухали и расширялись из ярких узлов энергии, вибрировавших соответственно своему изменчивому узору. В другой раз, закрыв глаза, я увидел комплекс серых структур, внутри которых возникали бледно-голубоватые сферы, напряженно твердели и, появившись, бесшумно скользили вверх, прочь из виду. Но ни разу там не возникало ни лиц, ни форм, ни людей, ни животных. Я не видел никаких пейзажей, никаких громадных пространств, никакого волшебного роста и метаморфоз зданий, ничего, даже отдаленно напоминавшего драму или притчу. Тот иной мир, куда впустил меня мескалин, не был миром видений; он существовал в том, что я мог видеть открытыми глазами. Великая перемена произошла в царстве объективного факта. То, что случилось с моей субъективной вселенной, было относительно незначимым.

Я принял таблетку в одиннадцать. Полтора часа спустя я сидел у себя в кабинете, пристально глядя на небольшую стеклянную вазу. В вазе было всего три цветка: полностью расцветшая роза «Красавица Португалии», жемчужно-розовая, лишь с легким намеком на более горячий, пламенный оттенок у основания каждого лепестка; крупная пурпурно-кремовая гвоздика и бледно-лиловый у основания сломанного стебля дерзкий геральдический цветок ириса. Случайный и преходящий, этот букетик нарушал все правила традиционного хорошего вкуса. В то утро за завтраком меня поразил живой диссонанс его красок. Но это больше не имело значения. Сейчас я смотрел не на причудливое сочетание цветов. Я видел то, что видел Адам в утро творения, – миг за мигом, чудо обнаженного существования."

Мой комментарий : великолепное описание обостренного возприятия; обострение впечатлений - произходит из-за прекращения психических реакций, можно сказать, "реакций мозга" на физические возприятия.
Как изследователь, потративший, наверное, не один год своей жизни на изучение "собственных" реакций - психических реакций, я имею право утверждать : остановка психического возможна не только "фармакологическими" средствами, это возможно чисто психологическими методами - но, требует изучения своих реакций и закономерностей работы сознания.

Блестящее описание Хаксли практически полностью совпадало с моими собственными впечатлениями от возприятий окружающего меня пространства, после того, как сознание изменилось. Но, оно изменилось именно под воздействием яркого образа, возникшего в сознании, образа, созданного прекрасным писателем. Да, мой внутренний образ непосредственно создавался моим сознанием - но оно было заворожено изящным и достаточно точным отражением того, что произходило с автором "Дверей восприятия".

Продолжим чтение. Хаксли пишет :
"– Приятно? – спросил кто-то. (В этой части эксперимента все разговоры записывались на диктовальную машину, и я мог впоследствии освежить память.)

– Ни приятно, ни неприятно, – отвечал я. – Это просто есть.

Istigkeit – кажется, это слово любил употреблять Майстер Экхарт? «Есть-ность». Бытие философии Платона – если не считать того, что Платон, по-видимому, совершил огромную абсурдную ошибку, отделив Бытие от становления и идентифицировав его с математической абстракцией Идеи. Бедняга, он так и не смог увидеть букет цветов, сияющих своим внутренним светом и едва не трепещущих под напором значимости того, чем заряжены; так и не смог воспринять следующего: то, что роза, ирис и гвоздика так интенсивно обозначали, – ровно то, что они есть, мимолетность, которая одновременно – вечная жизнь, непрестанная гибель, которая в то же время – чистое Бытие, связка крошечных уникальных частностей, где по какому-то невыразимому и все-таки самоочевидному парадоксу должен видеться божественный источник всего существования."

Очищенное от эгоистического переживания возприятие, прекращение безчисленных эмоциональных оценок позволяет возпринимать и осмысливать информацию самостоятельно, вне зависимости от автоматически "навешиваемых" подсознанием "ярлыков". Подсознание - состоит из инстинктов и условных рефлексов. Все они проявляются через эмоции. Эмоции подсознания действуют быстрее мысли, задавая смыслы с опережением, не давая подумать, не оставляя возможности спокойно осмысливать, требуя действия - или же, хотя бы, эмоциональной "оценки", окончательного вердикта, не подлежащего пересмотру (невольно подражаю стилю Хаксли, что почти забавно, особенно, потому, что подражание слабоватое; эта ремарка - в качестве "наблюдения за собой").

Очищенное сознание просто разпирает от яркости возприятий; эмоциональное сознание резко "сужается", как будто попадаю в коридор, по бокам которого "фон", как в гештальтпсихологии,  а "фигура" вырисовывается изключительно из объектов, попадающих в число "эмоционально значимых", имеющих отношение к мотивации, причем - именно эмоциональную привязку к главному вектору мотивации.
Всё остальное - как бы "окрашено" в серые тона, тускло. Да, и "фигура" наполнена не красками возприятий - а накалом эмоций.
Отступление :
Сейчас заметил, что пишу о своей эмоциональной мотивации, как репортаж. А, ведь я давно уже не попадаю в столь эмоциональные ситуации, когда произходит "туннельное" сужение фокуса  возприятия.
Тем не менее, даже внимание к книге, которую читаю - это то же сужение возприятия, причем настолько кардинальное, что я перестаю видеть страницы книги - я погружен в её смыслы. Даже оставаясь спокойным, сознание сужает фокус внимания на "фигуре".

Вернёмся к Хаксли :
"Я смотрел на цветы, и в их живом свете я, казалось, различил качественный эквивалент дыхания – но дыхания без возвращений к начальной точке, без повторяющихся приливов, одного лишь неостановимого потока от красоты к еще более возвышенной красоте, от глубокого к еще более глубокому значению. На ум пришли такие слова, как Милость и Преображение – именно милость и преображение они, помимо прочего, обозначали. Мой взор блуждал от розы к гвоздике и от их легкого пушистого накала – к гладким свиткам чувствующего аметиста, которым оказался ирис. Совершенное видение, Sat Chit Ananda, Вечность-Знание-Блаженство – впервые я понял – не на вербальном уровне, не зачаточными намеками или издалека, но точно и полно, – к чему относились эти изумительные слоги. А потом я вспомнил фрагмент, который прочитал в одном эссе Судзуки.

– Что такое Вселенская Форма Будды? – («Вселенская Форма Будды» – это еще один способ обозначить Разум, Таковость, Пустоту, Бога.) – Вопрос задает в дзенском монастыре искренний и сбитый с толку неофит. И с моментальной неуместностью братьев Маркс Учитель отвечает:

– Ограда в дальнем конце сада.

– А человек, который осознает эту истину? – с сомнением вопрошает неофит. – Позвольте спросить, кто он?

Граучо вытягивает его своим посохом по лопаткам и отвечает:

– Златогривый лев.

Когда я это читал, оно было для меня какой-то смутно осмысленной чепухой. Теперь же все стало ясно как день и очевидно как Евклид. Конечно же. Вселенская Форма Будды – это ограда в дальнем конце сада. В то же время – и не менее очевидно, – она – эти цветы, все, на что я – или скорее благословенное Не-Я, освобожденное на мгновение из моих удушающих объятий, – побеспокоюсь взглянуть. Книги, например, которыми уставлены полки по стенам моего кабинета. Как и цветы, они сияли более яркими красками, более глубоким значением, когда я смотрел на них. Красные книги – как рубины; изумрудные книги; книги, переплетенные в белый нефрит; книги из агата, аквамарина, желтого топаза; ляпис-лазурные книги, чей цвет был так интенсивен, так по самой сути своей значим, что они, казалось, вот-вот покинут полки, чтобы настойчивее предложить себя моему вниманию."

Прежде, чем комментировать этот фрагмент, следует связать его с тремя другими, между которыми в книге Хаксли значительные промежутки. Эти фрагменты объединены единством чистого возприятия форм, "не запачканных" рефлексами подсознания.

Первый фрагмент :
"От книг исследователь переключил мое внимание на мебель. Столик для печатной машинки стоял в центре комнаты; за ним, так, что мне было видно, находился плетеный стул, а за стулом – письменный стол. Три эти предмета образовывали причудливый орнамент горизонталей, вертикалей и диагоналей – узор тем более интересный, что его нельзя было передать терминами пространственных отношений. Столик и письменный стол объединялись в композицию, напоминавшую что-то из Брака или Хуана Гриса, – натюрморт, узнаваемо соотносимый с объективным миром, но переданный без глубины, без какой бы то ни было претензии на фотографический реализм. Я смотрел на свою мебель не как пользователь, который должен сидеть на стульях, писать за столами и столиками, и не как фотограф или научный регистратор, а как чистый эстет, чья единственная забота – формы и их взаимоотношения внутри поля зрения в пространстве картины. Но пока я смотрел, на смену этому чисто эстетическому взгляду кубиста пришло то, что я могу описать лишь как сакраментальное видение реальности. Я вновь был там, где я был, когда смотрел на цветы, – снова в мире, где все сияло Внутренним Светом и было бесконечным в своей значимости. Например, ножки этого стула – как чудесна их цилиндричность, как сверхъестественна их отполированная гладкость! Я потратил несколько минут – или несколько столетий? – не только пристально вглядываясь в эти бамбуковые ножки стула, но в действительности будучи ими – или скорее будучи собой в них; или, точнее (ибо «Я» сюда не вовлекалось – так же, как, в определенном смысле, и «они»), будучи своим Не-Я в том Не-Я, которое было стулом."

Второй :
"написанная драпировка. Между собой эти двое могут постановить, что f;te galante должно трогать до слез, распятие – быть умиротворенным вплоть до веселья, стигматизация – быть невыносимо соблазнительной, подобие чуда женской безмозглости (я думаю сейчас о несравненной Мадемуазель Муатессье Энгра) – выражать суровейшую, бескомпромисснейшую интеллектуальность.
Но это еще не все. Драпировки, как я теперь открыл, – гораздо больше, чем средства для введения нерепрезентативных форм в натуралистические картины и скульптуры. То, что прочие видят только под воздействием мескалина, художник врожденно способен видеть все время. Его восприятие не ограничено тем, что полезно биологически или социально. Немногое из знания, принадлежащего Всему Разуму, просачивается мимо редуцирующего клапана мозга и эго в сознание. Это понимание истинного значения всего существующего. Для художника, как и для принимающего мескалин, драпировки – живые иероглифы, которые каким-то странным образом выразительно замещают невообразимую тайну чистого бытия. Складки моих серых фланелевых брюк были заряжены «есть-ностью» даже более, чем стул, хотя, возможно, менее, чем те совершенно сверхъестественные цветы. Чему складки эти были обязаны этим привилегированным статусом, я сказать не могу. Возможно, потому, что складчатые формы драпировки так странны и драматичны, они захватывают взгляд и таким способом привлекают внимание к чудесному факту просто существования? Кто знает? Причина опыта менее важна, чем сам опыт. Раздумывая над юбками Юдифи там, в «Самой Большой В Мире Аптеке», я знал, что Боттичелли – и не один Боттичелли, но и многие другие – смотрел на драпировки теми же самыми преображенными и преображающими глазами, какими были в то утро и мои. Они видели Istigkeit, Всеобщность и Бесконечность сложенной материи, и сделали все, что могли, дабы передать ее в краске или в камне. И конечно же, непременно – без успеха. Ибо слава и чудо чистого существования принадлежат другому порядку, они выше силы выражения даже высочайшим из искусств. Но в юбке Юдифи я мог ясно видеть, что, будь я гениальным художником, я мог бы сделать из своих старых фланелевых штанов. Нет, немного, видит Бог, по сравнению с реальностью; но достаточно, чтобы восхищать созерцателей, одно поколение за другим, достаточно, чтобы заставить их понять по крайней мере хоть немногое из подлинного значения того, что мы в своей прискорбной имбецильности называем «просто вещами» и чем мы пренебрегаем в пользу телевидения.
– Вот как следует видеть, – повторял я, глядя на свои брюки или бросая взгляд на драгоценные книги на полках, на ножки бесконечно более чем вангоговского стула. – Вот как следует видеть, каковы вещи на самом деле."

Третий :
"Из стеклянной двери я шагнул под что-то вроде перголы, частично увитой розами, частично – покрытой рейками в дюйм шириной с просветами по полдюйма. Сияло солнце, и тени от реек образовывали зеброподобный рисунок на земле, на сиденье и спинке садового стула, стоявшего в конце перголы. Этот стул – забуду ли я его когда-нибудь? Там, где тени падали на полотняную обшивку, полосы глубокого, но сияющего цвета индиго чередовались со сверканием столь интенсивно ярким, что трудно было поверить, будто эти полосы не сделаны из чистого голубого огня. В течение, казалось, невообразимо долгого времени я глядел, не зная и даже не желая знать, с чем это я встретился. В любое другое время я бы увидел стул, исполосованный попеременно светом и тенью. Сегодня же перцепция поглотила концепцию. Меня это зрелище поглотило так полно и поразило настолько, что я не мог более ничего воспринимать. Садовая мебель, рейки, солнечный свет, тень – все они были не больше, чем имена и понятия, простые вербализации в утилитарных или научных целях уже после события. Самим же событием было это чередование лазурных печных топок, разделенных зарослями невообразимой горечавки. Это было несказанно чудесно, чудесно до такой степени, что почти ужасало. И внезапно у меня возникло ощущение, что я могу понять, каково быть безумным. У шизофрении есть свои небеса так же, как и свои преисподние и чистилища; я помню, что мне рассказывал один мой старый друг, уже много лет покойный, о своей безумной жене. Однажды, на ранней стадии заболевания, когда у нее еще были интервалы ясности, он приехал к ней в больницу поговорить о детях. Она немного послушала его, а затем прервала. Как мог он тратить свое время на пару отсутствующих детей, когда здесь и сейчас имеет значение лишь невыразимая красота узоров, которые он производит своим коричневым твидовым пиджаком, всякий раз двигая руками? Увы, этот рай очищенного восприятия, чистого, одностороннего созерцания, был не вечен. "

Мой комментарий : Зависимое от наркотика или от болезни обостренное возприятие "чистых форм" - не вполне естественное. Лишь осознанно покидая привычное состояние сознания, осознанно останавливая рефлексы подсознания, можно быть защищённым от последствий,  которые несёт болезнь - или же химическое (биохимическое) воздействие наркотика на организм и психику.
Единственно контролируемым состоянием сознания является как раз чистое состояние сознания, без воздействия болезни, наркотика и психических реакций. Поэтому созерцание Гармонии во всем, что нас окружает - это может быть вовсе не признак болезни - это, наоборот, результат работы пытливого сознания, выявившего, что оно - не психика, и освоившего техники остановки психических рефлексов, нарушающих разум, нарушающих и связь с Вселенским Разумом, о котором вскользь упоминает  Хаксли в другом фрагменте, выводя собственную теорию воздействия мескалина на сознание.
Эта теория, увы, не отражает действительности, поэтому цитировать её я не стану. Хаксли прошел мимо главного в своём опыте. Он , казалось бы, выявил это главное, но...оставил без внимания, как второстепенное или вообще не значимое.

Милость и Преображение - пишет Хаксли, но опять не продолжает. И Милость осталась неосмысленной, и путь Преображения - невыявленным.

"– А пространственные отношения? – спросил исследователь, пока я смотрел на книги.
Трудно было ответить. Да, перспектива выглядела довольно странно, и стены комнаты, казалось, уже не смыкались под прямыми углами. Но эти факты были на самом деле не важны. В действительности, важнее всего сейчас было то, что перестали иметь значение пространственные отношения, и мой ум воспринимал мир в иных категориях, нежели пространственные. В обычное время глаз занимает себя такими проблемами, как: Где? – Как далеко? – Как и относительно чего располагается? Под воздействием мескалина подразумеваемые вопросы, на которые отвечает глаз, – иного порядка. Место и расстояние больше не интересны. Разум воспринимает все в понятиях интенсивности существования, глубины значения, отношений внутри узора. Я видел книги, но мне не было никакого дела до их расположения в пространстве. Вот что я заметил, вот что отпечаталось у меня в уме – они сияли живым светом, и в некоторых сияние казалось более проявленным, чем в других. В этом контексте положение и три измерения не имели смысла. Разумеется, не то чтобы категория пространства уничтожилась. Встав и пройдясь, я обнаружил, что делать это могу достаточно нормально, не путаясь в расположении предметов. Пространство оставалось тем же; но оно лишилось господства. Ум был в первую очередь занят не мерами и местоположениями, а бытием и значением.
И вместе с безразличием к пространству пришло еще более совершенное безразличие ко времени.
– Мне кажется, его очень много, – вот все, что я мог ответить, когда исследователь спросил меня, как я ощущаю время.
Много, но сколько именно – совершенно не важно. Я, конечно, мог бы посмотреть на часы; но я знал, что часы мои находятся в другой вселенной. В действительности и до того, и в тот момент я воспринимал или неопределенную длительность, или нескончаемое настоящее, сделанные из одного непрерывно меняющегося апокалипсиса"

Здесь важно понимать, что Хаксли употребил слово Апокалипсис в смысле "откровение", но не в смысле "катастрофа" или "гибель мира", как это часто делают современные журналисты и даже кинорежиссёры.

"произошедшее с большинством тех немногих, кто принимал мескалин под наблюдением, можно подытожить вот так:

(1) Способность помнить и «мыслить прямолинейно» слаба, если вообще не редуцирована. (Слушая записи своих бесед под воздействием наркотика, я, правда, не могу сказать, что был тогда глупее, чем обычно.)

(2) Визуальные впечатления крайне обострены, а глаз вновь приобретает что-то от перцептивной невинности детства, когда сенсум не подчиняется концепту немедленно и автоматически. Интерес к пространству снижен, а интерес ко времени падает почти до нуля.

(3) Хотя интеллект остается незатронутым, а через восприятие в огромной степени улучшается, воля подвергается глубоким переменам к худшему. Тот, кто принимает мескалин, не видит причины делать что-либо в частности и обнаруживает, что большинство причин, по которым он обычно готов был действовать и страдать, глубоко неинтересны. Его нельзя ими беспокоить, поскольку думать можно и о чем-нибудь более приятном.

(4) Это нечто более приятное можно испытать (как я это испытал) или «снаружи», или «внутри», или в обоих мирах – внешнем и внутреннем, – одновременно или последовательно. То, что эти вещи – действительно лучше, кажется самоочевидным всем принимавшим мескалин, тем, кто приходит к наркотику со здоровым телом и неотягощенным разумом."

...по п.1. способность мыслить не нарушена - нарушена эгоцентрическая мотивация "мыслить прямолинейно", подчиняясь инстинкту.
по пункту 3. : нет не только мотивации, нет и страдания, т.к. страдание - это эмоция, т.е. рефлекс, и не более.
по п.4.: дело вовсе не в "вещах", а в состоянии сознания - а, вот это для Хаксли осталось тайной. Он не сумел осознать, что те изменения возприятия действительности, которые были вызваны мескалином, можно в гораздо лучшей форме получить без приема фармакологических средств, а изменением сознания путем изменения убеждений и переадресации внимания с физических возприятий - на нематериальные, с физических процессов, которые частично возпринимается органами физических чувств - на энергоинформационные процессы, с физическим телом напрямую не связанные. Ведь, даже процесс мышления, как познания  - не включает в себя никакой материальной составляющей. Он лишь иногда отражается в действиях, но сама работа мысли, как осознавания, или как творческого процесса - совершенно нематериальна. Мысль не имеет материального эквивалента и не оставляет "физических следов", подобных тем "следам", которые оставляют эмоции, гораздо более жёстко привязанные к материальному телу.
По п.3 ещё :
Действие в состоянии "Недеяния эго", остановки всего эгоистического - может произходить , через чувство связи с Гармонией Мира, или прямым Вдохновением Святого Духа (Духа Бога).
Это очень благодатное состояние - состояние отсутствия эгоистической мотивации.

"От книг исследователь переключил мое внимание на мебель. Столик для печатной машинки стоял в центре комнаты; за ним, так, что мне было видно, находился плетеный стул, а за стулом – письменный стол. Три эти предмета образовывали причудливый орнамент горизонталей, вертикалей и диагоналей – узор тем более интересный, что его нельзя было передать терминами пространственных отношений. Столик и письменный стол объединялись в композицию, напоминавшую что-то из Брака или Хуана Гриса, – натюрморт, узнаваемо соотносимый с объективным миром, но переданный без глубины, без какой бы то ни было претензии на фотографический реализм. Я смотрел на свою мебель не как пользователь, который должен сидеть на стульях, писать за столами и столиками, и не как фотограф или научный регистратор, а как чистый эстет, чья единственная забота – формы и их взаимоотношения внутри поля зрения в пространстве картины. Но пока я смотрел, на смену этому чисто эстетическому взгляду кубиста пришло то, что я могу описать лишь как сакраментальное видение реальности. Я вновь был там, где я был, когда смотрел на цветы, – снова в мире, где все сияло Внутренним Светом и было бесконечным в своей значимости. Например, ножки этого стула – как чудесна их цилиндричность, как сверхъестественна их отполированная гладкость! Я потратил несколько минут – или несколько столетий? – не только пристально вглядываясь в эти бамбуковые ножки стула, но в действительности будучи ими – или скорее будучи собой в них; или, точнее (ибо «Я» сюда не вовлекалось – так же, как, в определенном смысле, и «они»), будучи своим Не-Я в том Не-Я, которое было стулом"

...Характерно наблюдение, указывающее на разделение, которое в другом фрагменте автор отрицает - наблюдение различия между сущностью человека и наблюдаемого им предмета; погружение в "суть" не сделало , всё же, единым созерцателя и созерцемое. Другие же созерцатели, не столь талантливые наблюдатели, впадают в иллюзию "полного слияния" в медитации с объектом медитации.
Не менее характерно то, что , описывая свой опыт, автор делает это, в очень большой степени в буддистском ключе. Дхармакайя Будды - может быть "очевидной", лишь если принимаешь буддистское учение,мкак вполне достоверное.

Ещё один важный для меня фрагмент книги:
"– Следует уметь видеть эти брюки, – говорил я, – как бесконечно важные, а человеческие существа – как еще более бесконечно важные.

«Следует» – на практике же это казалось невозможным. Такое участие в явленной славе вещей, так сказать, не оставляло места для обычных необходимых задач человеческого существования, а превыше всего – для задач личности. Ибо личность – это «Я», а я по крайней мере в одном отношении был теперь Не-Я, одновременно воспринимая и являясь Не-Я вещей вокруг меня. Для этого вновь рожденного Не-Я поведение, внешний вид, сама мысль о «Я», которым оно в одно мгновение перестало быть, и о других «Я», некогда своих приятелях, казались не то чтобы в самом деле противными (ибо как раз о противности я вовсе не помышлял), но в огромной мере безразличными. Понуждаемый исследователем анализировать и сообщать все, что я делал (а как я хотел быть оставленным наедине с Вечностью в цветке, с Бесконечностью в четырех ножках стула и с Абсолютом в складках пары фланелевых штанов!), я осознал, что намеренно избегаю глаз тех, кто был со мною в комнате, намеренно воздерживаюсь слишком сильно ощущать их присутствие. Одним из этих людей была моя жена, другим – человек, которого я уважал и который мне очень нравился; но оба принадлежали к миру, от которого в тот момент мескалин освободил меня, – к миру «Я», ко времени моральных суждений и утилитарных соображений, к миру (и именно этот аспект человеческой жизни я превыше всего прочего желал бы забыть) самоутверждения, самоуверенности, чрезмерно ценимых слов и идолопоклоннически обожествляемых представлений.

На этой стадии развития событий мне дали большую цветную репродукцию хорошо известного автопортрета Сезанна – плечи и голова человека в большой соломенной шляпе, краснощекого, красногубого, с густыми черными бакенбардами и темным неприветливым взглядом. Это великолепная картина; но не как картину я ее видел теперь. Ибо голова быстро приобрела третье измерение и ожила – маленький человечек, похожий на гоблина, выглядывал из окна в странице передо мной. Я засмеялся. А когда меня спросили почему, я все повторял:

– Какие претензии! Да кто он вообще такой? – Вопрос был адресован не конкретно Сезанну, но всем людям вообще. Кто, они считают, они такие?"

Читая о "превращении я в Не-Я", я сравнивал это со своими мыслями об ОЩУЩЕНИИ "я", о том, что , собственно "я" никакого нет в человеке. То существо, которым я был, оно не было этим ощущением. Позднее нашелся термин - "ощущение самости". Оно, как я понимаю, присутствует и у животных (может быть, не у всех). Но, оно не есть само животное - как оно не является человеком, как таковым.
Возприятие вещей, как единых с сознанием, потерявшим "я" - объясняется отсутствием рефлексов, из которых ощущение самости и произходит.
Для Хаксли, переставшим для себя быть Хаксли, потеряли значение все привязанности, все приоритеты и мотивации, какие были в психическом (обычном) состоянии сознания. Мир эгоизма и эгоических отношений изчез, и на первый план вышло то, что автор книги называет "рай очищенного созерцания".

Давайте попробуем осмыслить, почему у меня изчезли все эгоистические переживания,  и я как бы оказался в Мире Гармонии, вместо "узкого мира" Сансары (мира эгоистических переживаний и страстей), когда я в молодости читал эту книгу?

В процессе чтения книги я на уровне подсознательного фона ощущал своё недовольство жизнью, и одним из центральных переживаний было переживание рутины, безконечного повторения , как мне казалось, одних и тех же событий. Меня раздражало уже почти всё, даже рисунок на обоях в комнате, в которой я читал "Двери восприятия" Олдоса Хаксли.
Сейчас я читаю и копирую на компьютере, или даже на смартфоне (который тоже маленький компьютер), тогда, в 90х,  у меня не было компьютера, читать я мог только обычные книги.
Понятно, что у меня произошла остановка рефлексов - временная, но это был колоссальный опыт. Вдруг изчезли все переживания, изчезло раздражение, копившееся внутри, и даже в обоях, в рисунке на обоях невероятным образом я увидел гармоничность линий.
Я вдруг осознал, что истинной причиной рутины являются не сами события - они уникальны, и никогда не повторяются в полной мере, а причиной является моя раздражительность, мои рефлексы.
Мог ли бы я это понять, если бы ещё до этого не начал изучать свои реакции, чтобы избавиться от чрезмерной, как я считал, эмоциональности? Я думаю, что не мог. И, абсолютное большинство людей, в том числе Олдос Хаксли - не справляются с пониманием себя и жизни в целом.
Их идеи и мысли об устройстве человека и Мира ошибочны не потому, что люди глупы - нет, я сам был очень и очень глупым человеком тогда, и причина моих открытий - не в уме, как таковом, а в уникальном сочетании моральных и духовных качеств, которые были мне даны, можно сказать, ещё до рождения, это свойства самой души, но не физического человека и интеллекта. Мне было дано понять несколько вещей, которые напрочь "закрыты" от человеческого понимания эмоциями. Эмоции не позволяют изследовать собственный ум, чтобы постичь, как он работает. Эмоции блокируют все попытки самоизследования. Как и я в юности, большинство людей в результате таких попыток получают стрессы, но не могут пробиться через "барьер познания". Когда пытаются изследовать механизмы мышления, то возпоминания вызывают эмоциональные переживания, сила которых накапливается, и постепенно человек забывает, что собирался изследовать свой ум и психику - он впадает в переживания, он эмоционально "проживает" свои возпоминания раз за разом, и, поскольку все рефлексы подсознания - это "закольцованные" энергии - то вместо изследования, выявления причин - человек просто "повторяет" свои страдания - или же наслаждения - от возпоминаний.
К тому времени, когда я приобрел книгу Хаксли, я уже понимал, что для изследования психики необходимо спокойствие, а оно достигается только отрешенностью от переживаний, разотождествлением со всеми переживаниями, заключёнными в памяти, признанием этих переживаний - "не собой".
Тогда удаётся "обмануть" рефлексы, и начать изучать психику и сознание.
Но, есть ещё одна причина того, что мне удавалось останавливать реакции - это полученный в юности опыт остановки волнений, остановки ради выживания.
Мне просто было известно НА ПРАКТИКЕ, что человек может быть сильнее внутреннего волнения, когда понимает, что спокойствие - единственное, что может его спасти.
Поэтому после 25 лет мне всё чаще удавалось преодолевать "барьер познания" (у Рудольфа Штайнера он назван "стражем порога", но Штайнер не разшифровал причину его существования, не выявил, что это не отдельная сущность, а свойство психики, блокирующее самопознание).

Хаксли , не в силах проникнуть за барьер, изобретает систему объяснений самому себе того, что с ним произходит . Разбирать его ошибки - конечно, тоже может быть полезным, но я бы хотел обратить внимание на главное, на то содержательное, что есть в его теории. Это идея того, что Вселенский разум просачивается сквозь "запреты мозга".
Хаксли, конечно, ошибается в том, что рефлексы психики полезны для жизни, и что можно получить иные рефлексы, чем те, которые у нас есть, более правильные и полезные.
Хаксли не понимает, что именно психические рефлексы - причина действия эго, что именно эти реакции - причина всех проблем человечества и всех личностных проблем. Жизнь без подсознания - это жизнь совсем другого существа.
Но, есть одна сторона подсознания, от которой избавляться разуму нет причин - это способность подсознания автоматически понимать слова языка. Мне даже стало неинтересно изучать языки, когда я осознал, что лучшим способом освоения языка является ...автоматизм. Просто погружение в среду носителей языка, с идеей "выплыть" по "бразильской системе".

Но, вернёмся к идее того, что Вселенский разум просачивается сквозь символический "клапан", которым являются эмоции, психические реакции.
Чем же является это нечто, что проникает за систему ограничения информации, установленную Демиургом (не Богом)?
Взпоминая фразу Декарта : "Бог не может нас обманывать, создав нам такие органы чувств" - я говорю себе - ещё как может, поскольку это не Бог.
Истинный Бог - не творил такого человеческого тела, которое понуждается через рефлексы подсознания к социальной борьбе (в первую очередь - к борьбе за индивидуальное место в социальной иерархии), и к неблагодатным (по сути, демоническим ) отношениям в социуме, причём определяющим фактором устройства социума, как социальной иерархии - является именно инстинкт.
Именно инстинкты заставляют вести эту борьбу, и именно инстинкты ответственны за то, что реальной демократии не существует ни в одной стране, а социальная иерархия выстраивается методами насилия и обмана, и никак иначе.
Формально в стране могут существовать институты демократии, но реальная власть по-прежнему изключительно личная или клановая, то есть совершенно независимая от демократической ширмы, лишь прикрывающей власть клана или группировки, оккупирущей высший эшелон власти.
Современная надгосударственная "элита"  желает избавиться от угрозы свержения, с тем, чтобы вывести себя из-под удара. Агрессия тех, кто претендует на высшую власть, должна быть не просто укрощена,  властнная "элита" желает управлять людьми вне тех закономерностей, которые существовали всегда, хочет лишить (если уже не лишила ) амбициозных людей самой возможности вести борьбу, хост  создать условия , в которых
борьба будет вестись за место "под" высшим кланом, совершенно изключая вероятность того, что их власть может быть оспорена.

Одним из возможных методов является низведение человека до уровня "служебного существа", путём генетических изменений в программу ДНК.
Однако, достаточно будет и того, чтобы создать иллюзию таких изменений, которые утвердили бы веру в превосходство высшего клана над остальным человечеством.
Сакральность власти веками утверждалась через религию, однако эпоха революций разрушила эту иллюзию, и создать для новой, по сути дела, "элиты" новую сакральность - совсем не простая задача. Ограничение сознания людей - это одна из важнейших задач скрытой "элиты", чтобы сохранялась возможность удерживать власть длительное время.
Однако, и тут кроется "резерв" для революций - это осознание лучшими и наиболее амбициозными представителями человечества кардинального отличия существ, скрытых от самого человечества и управляющих этим человечеством. Понимание того, что это управление не несёт блага человечеству - обязательно должно вызывать протест и стремление свергнуть античеловеческую власть.
А, уже сейчас есть весьма большие основания полагать, что "элита" в принципе "не наша", и она ни в малейшей степени не озабочена счастьем человеков - и, даже есть основания полагать, что изменения, которые уже произошли с "элитой" - они их сделали существами, действительно принципиально отличающимися от человека, и, не в лучшую сторону. Также, есть вероятность, что реальная власть над человечеством принадлежит уже длительное время (возможно, миллионы лет) существам принципиально иной природы. И, вся земная власть - вынуждена подчиняться этим существам и тем из людей, кто поставлен этими существами, чтобы управлять.
Однако, эти размышления о природе земной власти - невозможно проверить, пока всё человечество не объединится в целях познания. А, такое возможно, лишь если абсолютному большинству людей удастся перейти к духовному типу бытия (это не значит - молиться и поклоняться, действительная духовность - это действия в согласии с информацией, открывающейся изнутри Души человека, из "зерна Духа", нематериальной основы человеческого существа).
В этом смысле духовное существо противодействует тем "законам" внутри себя, которые навязываются через инстинкты. Понимание направления действия инстинктов - позволяет выявить, что в главном они не служат человеку, а, наоборот, подчиняют его недоброй силе. Психическое в человеке противосознательно, и реакции психики подчиняют человека действию зла, изходящего из психики. Таким образом, становится понятным, что психика - не может быть творением благого Бога, и либо Бог - адское существо, несущее зло, либо Бог "не  виновен" в создании Сансары (Матрицы зла), покорившей Землю.
Наилучшим объяснением существования психики в человеке - является теория о  Демиурге, создавшем  Матрицу зла так, чтобы она не нарушала Матрицы бытия, истинного закона Вселенной, а покоряла только сознание существ, принявших "условия игры" Демиурга.
Змей-изкуситель - это сам Демиург, или один из его служителей, предлагающий Душе новую "игру", но тщательно скрывающий то, что выйти из этой игры для Души будет крайне трудно.
Соглашаясь на карму, Душа подвергает себя огромным ограничениям, и действовать может только в границах "своей" кармы, пока не осознает ненужность кармы и не разорвёт "контракт" с Демиургом.
Правда, тем самым Душа рискует сразу "выпасть" из тела, поэтому необходимо сначала очищать свою энергетику (ауру) от кармических (демонических, демиургических) энергий, наполнять её благодатными энергиями Изначального Творения, энергиями Низходящего потока, непрерывно идущего к Душе , проникающего в неё через зерно Духа, основу самой Души. Находясь в состоянии эмоциональных зависимостей, Душа (человек) не способна осознавать наличие этих энергий и информации Низходящего потока Духа (Святого). Эти энергии и особенно информация вытесняются из области осознаваемого. Энергии трансформируются психикой в негативные, и изымаются для изпользования Демиургом в неблагих целях. Часть энергий - это "пища" для демонов и прочих служителей Тьмы, а также тех существ, которые невольно создаются самими Душами.

Это произходит , поскольку Души обладают силой Творения, но не знают этого. Некоторые действия неосознанных Душ могут производить существ, которые затем вынуждены питаться силами Души, как непосредственного создателя.
Душам следует принять на себя всю ответственность за своё существование, но такое возможно лишь за пределами Сансары, то есть при возвращении сознания Души к естественному состоянию, к состоянию Изначальности.
Это состояние сознания - тема более обширная, чем кажется на первый взгляд.
Вероятно, нужно вернуться к теме Изначального сознания Души в другом опусе.
Сейчас хотелось бы завершить обзор и критику книги "Двери восприятия" таким выводом : не следует доверять никому своё сознание, кроме самого Создателя. Только изнутри самой Души приходят откровения ("безсловесные подсказки" Духа Святого, зерно которого - основа каждой Души. Эта прямая связь Души с духовной основой Мира - делает каждую Душу проводником Силы и благодати. Но, чтобы вернуться к этому состоянию внутренней чистоты, наполненности Силой Творения и божественной  любви - нужно очищение от кармы, от извращений сознания.
Не существует "срединного пути" между добром и злом - то, что "посередине", неизбежно служит Сансаре, силам Тьмы.

Душам, чтобы не просто покинуть Сансару, а изключить возможность попадания в неё не только себя, но и других Душ, вероятно, следует объединить свои силы (энергии намерения), чтобы ликвидировать Сансару, как ферму для "выпаса" изкаженных сознаний. Ныне Сансара существует, как энергетическая Матрица, и её назначение - "доить" энергии неосознанных Душ .
Необходимо не только освободить своё сознание от этой Матрицы энергий негатива, но и сделать всё, что приведёт к прекращению изпользования Душ в качестве "батареек".
Очищение от психического - полностью меняет энергетику Души. И, объединение могущественных Душ - объединение не в "корпоративных" целях возвышения над другими людьми, а ради освобождения Душ из Сансары - может реально привести к полной ликвидации Сансары, поскольку она существует только за счёт наших энергий, которые изначально должны были служить  Гармонии Мира.

Произведение не закончено