Груз

                ***



Вы когда-нибудь встречали мертвеца? Не покойника в гробу, а того, кто выбрался из него, нарушив порядок вещей. Я однажды встретил.



Я работал в службе перевозки тел. Но после того случая всё изменилось. После того, что произошло, я не могу больше этим заниматься.





                ***





Ржавая «Газель» несётся по просёлочной дороге, оставляя за собой тяжёлый пыльный шлейф. На корме криво выведена надпись: «Груз 200». Эта надпись утяжеляет машину на двести килограммов — вес тела и гроба. И существенно увеличивает заработную плату водителя. Работа не из лучших, но всё же это лучше, чем развозить фастфуд на велосипеде или самокате.



Я вцепился в руль обеими руками и, не сбавляя скорости, ухожу от выбоин. Подвеска скрипит, кузов гремит на каждой кочке, машина ведёт себя так, будто хочет сбросить меня в кювет. Глаза прикованы к дороге, лишь изредка я бросаю взгляд то в зеркала, то в маленькое окошко за спиной, выходящее в кузов-рефрижератор — там гроб.



От жары воздух в кабине густой и тяжёлый. Пыль проникает через открытые окна, ложится на панель, на сиденья, но хуже всего — на моё лицо, мокрое от пота. На мне костюм с моей свадьбы, которая была так давно, что кажется, и не было её вовсе, или была, но в какой-то другой жизни. Он мал и стесняет движения. Теперь, насквозь пропитанный потом, костюм стал невыносимо тесным. Я надел его лишь затем, чтобы выглядеть соответствующе перед родственниками умершего — показать уважение. Покойнику в кузове рефрижератора сейчас, наверное, лучше, чем мне в этом костюме.



Под тяжестью горячего воздуха стрелка температуры медленно ползёт к красной зоне. Нужно остановиться, долить воды в систему охлаждения. Мотор «Газели» умирает — возможно, это её последний рейс. А может, ей подарят новое железное сердце, и она будет жить дальше. Я бросаю взгляд в окошко за спиной. Когда-нибудь у людей всё станет так же просто: заменил неисправный орган — и жизнь продолжается. Но тогда я остался бы без работы. Тогда бы я доставлял запасные сердца и лёгкие вместо гробов.



Но тогда в ад перестанут поступать новые проклятые души, и адский огонь начнёт угасать. Смерть станет работать в две смены, чтобы ускорить поток умирающих, а я — в две смены развозить органы по больницам. И начнётся война — война между смертью и живыми. И я на своей «Газели» в этой войне буду возить запасные органы, как боеприпасы на поле боя.



Но пока я не доставщик органов — я водитель такси. Только мои пассажиры слишком тихие. Страшно тихие. Никто не выбирает себе такую работу: все боятся этого мёртвого спокойствия. Живой, шумный, даже скандальный пассажир за спиной лучше, чем мёртвый и безмолвный.



На панели замигал красный индикатор перегрева двигателя. Вместе с ним вспыхнула надпись «STOP», требуя немедленной остановки. Зуммер давно неисправен, и я научился вовремя замечать беззвучные крики приборки.



Человеку после смерти обещан рай. Машине — мясорубка. Умершие механизмы отправляются на разборки, где их тела рвут на куски, выдирают органы из железа и пластика и отдают туда, где мёртвое железо оживает вновь. Представьте кладбище, по которому бродят люди, выбирая себе подходящие органы для замены — зрелище до дрожи жуткое. Потом они приносят эти органы мне, и я отвожу их туда, где им находят нового хозяина.



Я останавливаюсь на обочине. Солнце жарит, облака медленно плывут по небу. На поле под лёгким ветерком колышется золотистая пшеница. Поднимаю капот — из-под него вырываются клубы пара. Открываю крышку расширительного бачка, чтобы долить воду, и обжигаю руку.



Обхожу машину, открываю двери кузова. Меня обдаёт свежим морозным воздухом. Рядом с гробом стоит канистра с водой. Беру её, возвращаюсь к капоту и доливаю воду. Когда иду обратно, чтобы поставить канистру на место, замираю: у открытых дверей кузова стоит человек. Ничем не примечательный, средних лет мужчина, в простой одежде. Лицо обычное, не запоминающееся — таких встречаешь каждый день. Я не помню, чтобы кого-то обгонял, и впереди на дороге тоже никого не было. Вокруг — бескрайнее поле пшеницы, ровное и открытое. Я бы его заметил. Там негде спрятаться. Но он здесь. Стоит неподвижно, будто вырос из земли. Он просит подвезти. Я ставлю канистру на место. Соглашаюсь.



В кабине замечаю, что у него перевязана грязным бинтом рука. Он ловит мой взгляд и, чуть усмехнувшись, говорит:



— Производственная травма.



Я киваю:



— Я тоже руку обжёг.



Дальше едем молча. В кабине тишина, лишь надрывается задыхающийся мотор и донимают мухи. Я отмахиваюсь от одной, резко дёргаю руль — грузовик тряхнуло. Попутчик хватается за панель, потом с тревогой смотрит через окошко в кузов.



— По-моему, гроб приоткрылся, — произносит он негромко.



Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть, но в этот момент снова появляется муха. Я отмахиваюсь, руль дёргается, машина подпрыгивает, её всю трясёт. Я резко жму на тормоз, но она не останавливается. Колёса визжат, скользят по песку. В кузове слышен глухой шум, будто что-то внутри сдвинулось. «Газель» наконец останавливается.



Я выхожу и первым делом смотрю на колесо — оно спущено. Иду назад по дороге, на обочине замечаю острый камень, и прямо по нему проходит след от шины моего грузовика. Возвращаясь к машине, вспоминаю: есть ли у меня запасное колесо?



Мой попутчик, склонившись, разглядывает спущенное колесо.



— Есть запаска? — спрашивает он, не поднимая глаз.



Я, ничего не отвечая, достаю инструмент.



Через полчаса с колесом покончено. Мужчина помогает закрепить пробитое колесо на место запасного. Я заглядываю в кузов. Гроб сдвинут. Крышка приоткрыта. Внутри — никого! Я смотрю на попутчика. Он смотрит на меня. В воздухе висит немой вопрос: где покойник? Я первым нарушаю тишину.



— Где он? — слова звучат так, будто он обязан знать ответ.



— Может, он изначально был пуст. Ты же не проверял, — отвечает он быстро, в его голосе тревога.



Почему-то я посчитал, что лучшим решением будет пройтись по округе — поискать мертвеца. Словно покойник мог встать и уйти, пока мы возились с колесом. Мысль звучала безумно, но и сам день был безумен. Сначала — появление незнакомца, будто из воздуха, теперь — исчезновение покойника.



А если… мысль сбивает дыхание. Даже страшно её продолжать. Если… мой попутчик и есть покойник, которого я ищу.



Откуда он взялся посреди пустынной дороги? Единственное возможное объяснение его внезапного появления — он выбрался из кузова моего грузовика. Я смотрю на него: он заметно нервничает, боится, оглядывается по сторонам. Только сейчас замечаю — он держит в забинтованной руке монтировку.



— Может, поискать вокруг, — предлагает он первым.



Я соглашаюсь. Мы расходимся в разные стороны.



И без того лёгкий ветерок стих вовсе. Бесконечное пшеничное поле замерло. Пыльная дорога на горизонте упирается в небо. Тяжёлое небо висит низко, готовое рухнуть. Неторопливо плывут облака. В горле пересохло, во рту — песок. Становится тяжело дышать.



Внезапный удар. Острая боль разрывает голову. Небо падает. В глазах темнеет. Я проваливаюсь в холодную пустоту.



Прихожу в себя уже в машине. Грузовик подпрыгивает на ухабах. За окном, в сгущающихся сумерках, мелькают деревья — чёрные, как тени. Сколько времени прошло? Сколько я был без сознания? Незнакомец, склонившись над рулём, вцепился в него обеими руками и всматривается в дорогу. Рядом, на сиденье, лежит монтировка.



— Что со мной? — спрашиваю. Я так и не узнал его имени. Он бросает короткий взгляд: — Солнечный удар, — отвечает и снова переключается на дорогу.



Голова гудит, веки тяжёлые, каждый вдох даётся с усилием. Сознание мутнеет, картинка дрожит и расплывается. Я пытаюсь сосредоточиться, но ничего не получается — и я снова погружаюсь в беспамятство.



Когда я открываю глаза в следующий раз, Незнакомца рядом нет. Машина стоит заведённая, мотор глухо урчит. За окном — деревенский дом. Вокруг ни души. Куда он меня привёз? Зачем мы здесь? Я замечаю засохшую кровь на монтировке.



Двери в дом распахиваются, оттуда быстрым шагом выходит мой спутник, с ним ещё трое мужчин. Он что-то им эмоционально рассказывает.

— Прихожу, а он уже сидит в машине, — доносится до меня обрывок фразы.



Он показывает пальцем в мою сторону. Все четверо ускоряют шаг и идут прямо на меня. «Бежать», — проносится у меня в голове. Я пытаюсь перебраться на водительское сиденье, но тело не слушается: от долгого нахождения в неудобной позе оно онемело.



Дверь резко распахивается. Несколько рук одновременно хватают меня, вытаскивают наружу и несут в дом. Я пытаюсь вырываться и кричать. Рукав тесного, промокшего от пота костюма рвётся, и мне удаётся высвободить руку. Но она не слушается — безвольно соскальзывает вниз и ударяется о землю.



На крыльце стоит женщина. Она смотрит на происходящее, смотрит прямо на меня. Её лицо искажено ужасом — и она падает, лишённая чувств. Только сейчас я замечаю, что не кричу вовсе: я просто открыл рот, но голос не вырывается наружу.



Один из нападавших бросается на помощь женщине. Остальные вносят меня в дом и небрежно бросают на диван. Они уходят — и через минуту возвращаются, неся гроб. Какая-то девушка приносит два стула. На них ставят гроб. Меня поднимают и кладут внутрь.



Я слышу звук уезжающей машины. Один из мужчин склоняется надо мной и пальцами закрывает мне глаза. Позже я ощущаю, как мне закрывают рот и верёвкой туго фиксируют подбородок.

— Вот ты и дома, — произносит дрожащий женский голос.

— Отмучился.





                ***





Вы когда-нибудь встречали мертвеца? Я встречал. Я слышал, как земля падала на крышку гроба, когда меня закапывали. Я слышал надрывное рыдание супруги. Потом наступила мёртвая тишина.



По како-то причине душа не покинула тело, и теперь мне гнить в темноте, слушая собственные мысли, пока тело медленно разрушается. Я соврал — я не могу выбраться из гроба, как это происходит в кино. Отсюда нет выхода. Есть только тьма и я.