Июнь в разгаре

Июнь в разгаре. Я сижу на бордюре рядом со своей машиной и наслаждаюсь стаканчиком кофе, только что лихо отжатым у кофейного автомата. Последнее время счёт между нами равный. На каждый мой мухлёж он парирует недоливом молока и недосыпом сахара, а то и вовсе проглатывает купюры. А его подельник, тот, что продаёт шоколадки, — и вовсе бандит. Иногда делает вид, что шоколадка застряла в спирали и ни за что не собирается падать. Приходится бросать ещё сотню. А как вы хотели? Жизнь — боль!

Но сегодня я — триумфатор. Кофе я получил, незаметно выдернув питание у жадины, пока тот мухлевал с сахаром. А как только он включился снова, то и налил мне, не разобравшись, бесплатный тестовый стакан. Хоть где-то пригождаются навыки сисадмина. А свой батончик из его приятеля-барыги я выбил молодецкой затрещиной в секретное место, пока никто не видел. В итоге — полная виктория! Как вам такое, бестолковые железяки!?

Кофе хоть и паршивый, но добытый в битве, кажется самым вкусным на свете. Вокруг носится птичья мелюзга, оглашая подстанцию весёлым щебетом. Зелень безумствует.

В этот момент мимо меня проползает куча оранжево-синего барахла, навьюченного на хорошенькую фельдшера Юльку. Вся мыслимая медицинская машинерия облепила ремнями и стяжками её стройную фигурку. Со стороны кажется, будто это не Юлька идёт, нагруженная как вокзальный носильщик, а непосредственно сине-оранжевый хлам шествует на стройных Юлькиных ножках и вдобавок строит глазки из-под её чёлки. Отдельной темой передвигается ярко-оранжевый чемодан, невесть на чём держащийся и то и дело стукающий Юльку по коленкам.

Я, чуть помедлив, картинно вскидываюсь и нарочито галантно отодвигаю перед этой процессией массивную дверь своего «Мерседеса». Юлька, размахнувшись всем своим телом, ловким движением корпуса закидывает сумки в салон и, не удержав равновесия, так и остаётся одной своей половиной внутри, давая мне вдоволь налюбоваться её стройными ножками.

Невольно остолбенев, я забываю, что машина стоит под уклон, и пудовая дверь начинает медленно закрываться. Всё происходит как в замедлённой съёмке. Мне, конечно, надо бы придержать эту гильотину, но Юлькины ножки оказывают такой эффект, что я промахиваюсь мимо ручки. Дверь плавно врезается в Юлькину талию, плотно фиксируя девушку в двусмысленной позе. Освободиться она не может — не успела до конца скинуть с себя многочисленный скарб.

После секундной паузы пространство наполняется страшной семиэтажной бранью, изрыгаемой грубым фельдфебельским басом. Изысканные смысловые построения безжалостно описывают все возможные и невозможные извращения, которым немедленно должны быть подвергнуты приставучие чемоданы, тяжеленная дверь, дурацкий «Мерседес», я и вся система скорой помощи целиком. Со стороны могло бы показаться, что старому боцману уронили на ногу тяжеленный якорь.

Я столбенею во второй раз.
— Слав, чего уставился, как дебил? Непонятно, что ли — надо помочь девушке!

Мгновение — и, придя в себя, я ловко восстанавливаю порядок.

В этот момент из гаража пружинной походкой выходит сияющий, как медный самовар, доктор Саня, чего-то дожевывая. Он глядит в навигатор и весело помахивает листком с вызовом. На нём белоснежные кроксы, а сам он лёгкий, как хлыст на взмахе.
— Славян, заканчивай развлекаться. У нас вызов.

Суицид. Мужчина средних лет, повешенный. Вызывает полиция. Тут, конечно, можно не торопиться — всё жизненно важное уже случилось.

Действительно, старая пятиэтажка, окна распахнуты. В глубине комнаты уныло покачивает босыми пятками интеллигентного вида субтильный мужичок. Вокруг суетится наряд полиции, а невозмутимый Сашуша деловито производит констатацию. Полумрак комнаты с висящим мужиком настолько контрастирует с зелёным безумием июня, что я, поморщившись, мысленно отползаю на пару метров от окна.

Вот интересно. Какая же пошлость — в такой день взять да наложить на себя руки. Ну вот, по логике: если уж тут всё закончил, нельзя вот так просто плюнуть и уйти? Земля-то такая большая. Неужели нет вариантов?

Неуёмное воображение тут же представляет мне этого мужичка — почему-то с бородой и в рубище — бредущего по Волгоградке босиком и с посохом. Идёт он, значит, такой, идёт по жаре, по раскалённому асфальту и приходит на Таганку… Там, конечно, покупает пару ледяного пива и шаурму. Садится в тенёк, выпивает половину бутылки залпом, делает суровый надкус. Закуривает… а потом, глядь, и распогодилось. И вешаться не надо. Ну или пробраться куда-нибудь на Юга — там зимовать проще. Или вообще на сухогруз зафрактоваться, мир посмотреть… В крайнем случае на Север вахтой, золото мыть! Хрен его знает… Ну не так же. Банально.

Может, это жест такой? Жест всей своей не получившейся жизни. Нате, мол, твари! Как вам такое?!

Фантазии очумелого водителя были прерваны неожиданно.

Минуя меня, в подъезд влетела весьма решительная дама средних лет. Так как первый этаж, она мигом оказалась в гуще событий. Равномерное перебулькивание разговоров взрывается визгливым лаем. До меня доносятся лишь обрывки.
— …папа… бр-бр-бр… а помнишь, я тебе ещё тогда говорила… бр-бр-бр… а я вот тебе тогда сказала… бр-бр-бр… Чего вы стоите?! Делайте что-нибудь, вы же скорая! Ну это фраза сокральная и преследует нас на всех вызовах.
— Конечно, мадам, — бесподобен Саня. — Сейчас мы всё тут опишем и быстренько его оживим. Вы же видели на нашей машине надпись «Реинкарнация»?

Следом за этой дамой в подъезд влетела такая же, только постарше. Диалог вспыхивает с новой силой.
— бр-бр-бр… сволочь такая… бр-бр-бр… я вот тебе тогда ещё говорила… Ишь чего удумал! Ты посмотри, что ты тут устроил…

Приблизительно становятся ясны и мотивы, и весь контекст событий, заставивший мужика задвинуть лапти за печку.

Точно. Скорей всего, это жест. Побег! Протест маленького человека!

Других объяснений я не нашёл. Эти две фурии отыскали бы его везде на этой планете. Выковыряли бы из любой щели.

Ёжась, я тупо жду моих золотых докторишек.

Спустя пару минут все формальности соблюдены, и из подъезда появляется блистательный Саня, оранжевый чемодан и обворожительная Юлька. Удивительно, как она в форме, в этом синем мешке, умудряется сохранять грацию и пластику кошки.
— Славян, у нас вызов. — Саня машет мне навигатором.

Ночь, улица, фонарь, аптека… Нет, что вы. Безумный, ясный, насыщенный зеленью и пением птиц день. Общественное место. Парк между домами. Мальчик 45 лет. Белая горячка. Алкогольный делирий, если по-умному. Вызывает сам. Адрес недалеко, во дворах. Саня едва успевает заполнить карточку.

Останавливаюсь возле детской площадки и пытаюсь во фланирующих туда-сюда степенных буржуа распознать нашего клиента. Все вроде приличные. Потом замечаю крадущуюся между молодых тополей странноватую, сгорбленную фигуру. Эдакий Горлум люблинского разлива. Тревожная голова опасливо оглядывается по сторонам. Сильно небритый мужичок в помятом пиджаке с лёту запрыгивает в салон.
— Люди, помогите! За мной гонятся рыжие собаки!

Доктор, чью молодую психику лопатой не перешибёшь, приосанивается (Саня *приосанивается*… прикольно), украдкой подмигивает мне и с напускной серьёзностью вступает в диалог.
— Ага. А-г-а-а-а! Вон оно что — собааааки!? Большие? А где же они?
— Огромные! Да вот же, одна сюда морду суёт! Закройте, пожалуйста, дверь!

Тут я не выдерживаю и, чтобы меня не разорвало на куски, начинаю действовать.
— Уууу… Анну-ка, вон пошли, злые рыжие собаки! — грожу двумя кулаками ближайшему кусту. — Не отдадим вам нашего мальчика!
Вылезаю и с грохотом захлопываю боковую дверь. За дверью меня скрючивает беззвучным хохотом. Юлька заливается румянцем, но держится и, как может, сохраняет покер-фейс.

Мужик под спокойный разговор постепенно приходит в себя. Выясняется, что пьёт он уже второй месяц. Приблизительно литр-полтора водяры в день. Сегодня — третий день отмены. Классика. Не, ну какие же крепкие у нас мужики. Сталь!

Ехать, конечно же, он никуда не собирается. И, выслушав пространную лекцию доктора о вреде беспробудного пьянства, дождавшись, пока воображаемые собаки отвлекутся, так же стремительно испаряется, как и появился.

— Вот, Слава, посмотри на себя будущего со стороны. Обязательно станешь таким же, если за ум не возьмёшься, — встряхивая чёлку, заявляет Юлька, успевшая к этому моменту заполнить карту и подло ткнув меня ручкой под ребро.

Делаю бровки домиком на страдальческом лице и участливо киваю.

Не спеша выруливаю на Краснодонскую и направляюсь в сторону подстанции. Спешить смысла нет — всё равно по дороге вкрутят вызов. Саня забрался на кресло в салоне, заплёл ноги лотосом и чего-то изучает в ноутбуке. Юлька, заняв место первого номера, беспрерывно скролит ленту. Взгляд у неё — как у загипнотизированной кошки. Навигатор валяется перед ней на торпеде.

«Блым-блым-блыыыыыыыым»…

Подлая балалайка поёт и вибрирует от нетерпения. Загипнотизированная Юлька, не глядя, тянет руку к навигатору. Но тут как раз поворот на Краснодарскую, и я, заложив вираж чуть круче и поддав газку, заставляю его под действием центробежной силы отползти в сторону — из-под Юлькиной руки.

Рука, нащупав пустоту, делает коррекцию влево в надежде настигнуть беглеца. И я, ещё чуть сжав радиус поворота, придаю ускорение балалайке — он убегает ещё левее.

Наконец, оторвавшись от экрана, Юлька встряхивается, словно ото сна, и начинает перебирать лапами по торпеде, как кошка в коробке с мишурой. Достигнув предельной точки и набрав скорость, навигатор с размаху натыкается на пригорок приборной панели, подскакивает и кирпичом летит вниз — в пространство между сиденьями.

Следом за ним летит Юлька, влекомая центробежной силой, гравитацией и своей неуёмной энергией. Следом падает выроненный смартфон.

На грохот из салона высовывается Санина голова.
— Юленька, зачем вы так низко пали-то? Слав, чем вы тут занимаетесь? Не на рабочем же месте… Взрослые же люди… — укоризненно хмурится.

Юлька, нащупав наконец прыгучую балалайку, выныривает из глубин и, нажав кнопку принятия вызова, обжигает нас своими ярко-зелёными глазами-дальномерами, словно прикидывая, кого первым превратить в пепел.

Я, сделав вид, что вообще не замечаю происходящего, с каменным лицом рассматриваю таблички на домах — будто ищу адрес. Лишний раз вызывать из глубин этой хрупкой девушки озверевшего фельдфебеля всё-таки страшновато.

— «Дураки». Юлька, водрузившись обратно на кресло, постепенно остывает, озвучивая вызов.
…мальчик, 45-40 лет, потеря потерь, признаки алкогольного… улица. Вызывает персонал магазина «Пятёрочка».

На месте картина маслом. Около крыльца на асфальте, распластав длани, носом в асфальт отдыхает молодой человек. Из тех, что и в 50 всё ещё спортсмен и всё ещё молодой. Трековые кроссы, яркий гортекс в обтяжку, все дела. Рука сжимает банку красной икры. Рядом переминается растерянный охранник. Юлька кидается к дядечке, я деловито закуриваю, Саня расспрашивает, что произошло.

Оказывается, наш мачо-спортсмен, предварительно загрузившись под самую планку огненной водой, настолько воодушевился, что влетел в магазин подобно Бэтмену, воспарил над ограждениями у касс, схватил на лету с прилавка банку красной икры, заложив крутой вираж выпорхнул обратно и, дабы не заморачиваться спуском по ступенькам, попытался перемахнуть ещё и перила крыльца. Но то ли действие огненной воды стало утрачивать силу, то ли банка икры в его руке утяжелила конструкцию на несколько роковых грамм, но преодолеть последний барьер он так и не смог. Ему не хватило каких-то несчастных двух сантиметров высоты. Зацепившись самым мысиком своего фирменного кроссовка за перила, он потерял остойчивость полёта, свалился в штопор и совершил неконтролируемую жесткую посадку лицом в асфальт. Там же он и уснул. Икра оказалась искусственная, стоимостью 33 рубля. Охрана даже полицию вызывать не стала. Вызвали нас. Великолепная Юля быстро привела летуна в чувство, оттёрла с лица позор, высморкала носик. И наш спортсмен поковылял восвояси готовиться к новым полётам.

Мы поковыляли на подстанцию.
И нам дали обед.