Улица Ленина

    Хлёсткий мазок сущего, размазанный ядовитым оттенком благородства, которое назвали так из побуждения соответствовать. Раздирает ли? Есть ли там рана? Я могу повествовать, но не могу препарировать, чтобы знать. Набор букв ведёт меня, музыка слов, образности, и даже всплывают ароматы. Пока пишу вспыхивает то, что имеет от обволакивающей неги с полуприкрытыми глазами, смыкающихся ресниц - до рвотного рефлекса немытости исподнего.
    Возможно, не смею так и в таких словах, возможно и наверняка сейчас утопаю в каких-то наигранно сентиментальных позах, существовать не тем или иным, не казаться остаться настоящим с улицы Ленина.
     Как это легко уплывать в суждения о том, чего и не стало бы, что вот так вот и должно. Но не единожды в чётко увиденную цель, описать возможное в тот самый момент, когда ещё только гнев, похоть, нежность, влюблённость едва коснуться того, во что их бросили, чтобы стали тем, что будет. В тот самый миг начнут блекнуть, покрываются пылью ритуала утра, пробуждения, но вы же понимаете, отчего же вам так хочется отвергнуть моё вам сказанное.
    Рука передаёт движение кисти, завораживает своей плавностью благословления взгляд, хочется пронзить, рассмотреть мельчайшую деталь десятой доли секунды, вслушиваешься в это движение, ведь оно не существует без музыки. Знаю ли я? Да, вот в такой момент письма я чувствую в себе фальшь, желание предать забвению всё то, что я знаю, весь свой опыт.
    Мне кажется, вот об этом говорил Марк Фишер, вот она та самая обёртка для того, чтобы изъять из обращения подлинное ощущение того, кто родился и вырос на улице Ленина, среди всей этой блевотины, секса в подвалах, на дворовых лавках, браги в банках и бидонах, драками с велосипедной цепью. Чтобы не сметь этого всего изобразить с прокисшим ароматом священного ритуала, позабыв о второй заповеди.