Записки моей бабушки. Часть 3

    День 22 июня 1941 года помню очень отчётливо. Это было воскресенье и Толя наконец-то собирался провести день с семьей. Обычно по воскресеньям мы его почти не видели. Мы собирались съездить в Молотов, погулять по городу, сходить на Каму, я не знаю как сейчас, но в то время в ней можно было купаться, в черте города было несколько пляжей. То лето выдалось очень уж жарким. За Леночкой согласилась приглядеть тетка Маруся, тем более,что я работала в городской школе и ездить ее кормить не могла, и поэтому мне пришлось с выходом на работу перевести ее на смеси. Смеси я покупала тоже в Молотове, рядом со школой, где я работала, была молочная кухня.

   Накануне мы вместе с дядей Федором, Федором Григорьевичем, мужем тетки Маруси и Толиным старшиной и самой теткой Марусей поужинали, спать легли рано, потому что хотели выехать тоже рано. В шесть утра нас разбудил вестовой. Мужья собрались и ушли на службу. Для нас это в диковинку не было, такое часто бывало и раньше, обидно только было, что выходной пропал. Днем по радио передали сообщение, что началась война. Мужья наши пришли домой поздно ночью. А утром собрались опять и ушли. Коротко лишь сообщили, что их переводят на казарменное положение и жить они будут теперь прямо в части. Спустя месяц Толя забежал домой поздно вечером и сказал, что их часть утром отправляют на фронт. На прощание он посмотрел на нас с Леночкой долгим взглядом, улыбнулся своей чуть виноватой улыбкой и ушёл.

   Потянулись месяцы ожиданий. Коллеги остались без отпуска в то лето. Их постоянно куда-то отправляли. То на выгрузку вагонов, в Молотов начали приезжать эвакуированные с запада заводы, то в колхозы, на уборку урожая. Так как у меня был маленький ребёнок, мне отпуск дали. Я сидела целыми днями дома. С фронта вести шли одна тревожнее другой. С продуктами было все не очень хорошо. В Молотове и до войны-то магазины не радовали обилием продуктов, снабжение было все же не московское. Но с началом войны они совсем опустели. Выручал рынок, но цены там были высокие.

    Письма от Толи приходили редко. Маленькие треугольнички, с несколькими строками, написанными химическим карандашом. Я их все бережно храню. В письмах он писал мне о том, что у него все хорошо, что он скучает, бьётся с фашистами и обязательно вернётся. Просил беречь себя и Леночку.

    В сентябре я опять вышла в школу. В классах появилось много новых детей. Это были дети эвакуированных. Учителя делали все, чтобы дети не чувствовали себя здесь чужими.

    В ноябре 1941 года пришло письмо от Толи, а потом он на полгода замолчал. Я вся извелась. Мысли мои путались. Несколько раз было так, что я веду урок, а потом разревусь прямо при учениках. Но когда до нас дошла весть, что немцев разбили под Москвой, это была такая радость, мы обнимались на улицах и надеялись, что скоро война закончится.

    Письмо от Толи пришло только в апреле следующего года. Он писал мне, что был ранен, но сейчас все хорошо, он вернулся на фронт. И как всегда просил беречь себя и Леночку.

    Сорок второй год облегчения не принес. Все так же было тяжело, сводки с фронта были  удручающими, особенно когда мы узнали, что немцы дошли до Волги. Похоронки шли одна за другой. Выпуск сорок первого года, в котором я вела физику после выхода из декрета, почти в полном составе ушёл на фронт, даже девочки. И, как я слышала, почти никто из них не вернулся.

Летом сорок третьего пришла похоронка на Федора Григорьевича. Тетка Маруся ее прочла и упала замертво. Сердечный приступ оборвал ее жизнь. После ее смерти мы какое-то время жили одни. Но примерно через месяц приехала дочь хозяев дома. Я ее до этого видела, она приезжала, но отношения у нас как-то не сложились. Может она думала, что я буду на дом претендовать, может еще что, но она мне дала понять, что мне не рада и видеть меня в этом доме не желает. Срок отработки после института у меня давно закончился, в Молотове меня ничто не держало, а в Москве жили мама с сестрой. Мама оформила на меня вызов и в конце августа 1943 года я вместе с Леночкой вернулась в Москву.