Новое завтра

1
Её четвёртый курс в университете обернулся для отца нешуточным испытанием. Конечно, нельзя было сказать, что ребёнок оказался жертвой пагубных тенденций, свойственных взрослению, но как-то быстро в их жизни многое поменялось – устоявшееся стало чуждым, понятное до недавнего времени превратилось в недоступное для разума, привычные вещи незаметно перешли в разряд пережитков, а вчерашние отроческие убеждения однажды были отрезаны от повзрослевшей головы вместе с длинными вьющимися волосами цвета огненной осени, что он иронично воспринял как святотатство над собственным произведением искусства. В этом новом образе она и вышла к завтраку.
– Отныне мы мальчики?
– Отныне мы пальчики, – шутливо парировала Кэт.
– Кольцо на одном ещё не затерялось?
– Может, скоро и затеряется.
– Ну, если затеряется, позови. Поищем вместе.
– Давай твоё поищем.
– Моё уже не отыщется. Чтобы его достать, надо отрыть могилу твоей…
– Пап, ну перестань.
Дочь поспешила прервать разговор, который начал сползать на зыбкую для обоих почву.
Сегодня в субботу она прогуляет занятия. А как поступить иначе? Нежное апрельское солнце уже проникло в её добрую, открытую душу, растопив остатки оледенения академических устремлений. К тому же на вечер молодёжь договорилась о встрече, которая, по-видимому, продлится чуть дольше обычного, ведь погода привнесла соблазн разбавить застолье предварительной прогулкой по ожившим весенним улицам.
– Опять в двенадцать?
– Постараюсь не задерживаться.
– Катерина, послушай, ты всякий раз стараешься, а результата что-то нет. Пойми, я так больше не могу. Почему ты не можешь просто приходить домой пораньше? Что в этом сложного? Ты же позиционируешь себя взрослым человеком. Представь себе: с этим в довесок идёт ещё и ответственность, и забота о тех, кто за тебя переживает. На себя, кстати, намекаю.
– Пап, ну ты опять. Я пытаюсь, у меня просто не получается.
– Из раза в раз не получается? Ты будто просторы тригонометрии постигаешь. Я же не запрещаю тебе видеться с друзьями, и всё прочее… в рамках… приличия, естественно. Я же не садист. Можно всего лишь услышать мою просьбу, Кэт?
– Да, – смиренным тоном ответила дочь.
С минуту оба сидели молча за чаем, успев, правда, украдкой взглянуть в лицо друг другу. Отец пододвинул ей ближе блюдце со сливочным маслом и открытую баночку мёда.
– Спасибо, пап. Ещё чаю налить?
– Не нужно. Скажи, так с чего вдруг такая перемена в образе?
У Катерины на лице проступила улыбка смущения. Ища что ответить, она откусила хрустящий хлебный ломтик:
– Просто.
– А?
– Мм… про-сто.
– Ясно. Просто отрезала то, о чём другие только во снах могут грезить. Иная на твоём месте смогла бы подругу предать за обладание таким аксессуаром. Что ж. Но ты ведь могла хотя бы предупредить?
– Ты бы всё равно не одобрил.
– Неважно. Они твои, делай что хочешь. Но, неожиданно. Согласись? Вчера дочь отходила ко сну в одном виде, а с утра на кухню заходит уже другая женщина.
– Я та же. Просто надоело. Мне скоро двадцать два года, а я всё в своём школьном образе.
– Двадцать два года… да, срок существенный, понимаю Вас, барышня. Между прочим, Вы свой возраст сами выдали.
Оба улыбнулись и принялись заканчивать трапезу. Отец благодарил судьбу уже за то, что Кэт не была трудным ребёнком, что они и сейчас продолжают оставаться такими же добрыми друзьями, как и прежде. С другой стороны, приходилось привыкать к новым реалиям, поскольку дочь и вправду теперь не маленькая девочка. Тревоги добавляла и её внешность, точнее эффект, который она производила – девушка была очень красива. «А родилась ли она счастливой, ведь красота способна притягивать к женщине несчастья? Не приманит ли эта привлекательность нечистоплотных людей? Мужчины будут жаждать воспользоваться телом, а женщины из зависти и раздражения по поводу её ума, доброты и миловидности будут поедом сжирать её в отравленных злобой коллективах». Подобные размышления стали постоянными спутниками одинокого отца. Он сильно за неё переживал, но пытался лишний раз не выказывать этого, ограничиваясь увещевательными беседами, дабы сильно не надоедать. Вот уже скоро она окончит университет. Успели смениться музыкальные вкусы, поменялись предпочтения в одежде, исчезли старые привычки и прежний круг общения. Раньше они подолгу проводили время вместе, прогуливались по городу, играли допоздна в настольные игры, заканчивая день бесконечными беседами на излюбленные темы. Папа встречал её из школы, с удовольствием помогал с учёбой, вообще, пытался своим отношением восполнить недостающее дочери материнское участие в жизни. Осознавая невозможность этого, он старался насколько только мог. Но теперь следовало признать, что дорогой сердцу человек уже не может полностью пребывать под родительским крылом. Вскоре она сама станет матерью и чьей-то женой. Нет, отец не ревновал её к парням, вившимся вокруг неё, как это порой трагикомично случается при патологиях характера. Он волновался, что поспешный, наивно-эмоциональный выбор девушки окажется ошибочным, и тогда случившееся уже невозможно будет переиграть.
Беспокойство за дочь объяснялось не только его чрезмерной любовью, но и несчастьем, произошедшим с матерью Кэт. Легкомысленность и слепая самоуверенность не дали благоразумию взять верх, и в результате, казалось бы, благие побуждения привели к трагедии, о которой сейчас им так тяжело вспоминать. Чтобы как-то вырваться из череды не отпускавших болезней, жена загорелась желанием заняться закаливанием, которое, как она полагала, должно укрепить ослабленный иммунитет. Поначалу это вроде бы приносило плоды – у неё улучшилось настроение, надоевшие простуды уже почти не беспокоили, даже появилась возможность чаще гулять всем вместе на свежем воздухе. Но, к сожалению, человек является мерой всех вещей, что его в итоге и губит. Муж настойчиво отговаривал жену входить в ледяную речную воду, но все увещевания оказались напрасны. Одолеть пневмонию не удалось. Смерть забрала их любимого человека. Долго не могли они свыкнуться с мыслью, что именно это предписание судьбы от начала было записано в хронике её жизни – от рождения до смерти через радости, разочарования, встречи и потери, через саму любовь. Придавившее плотным саваном одиночество будто закрыло воздух беспросветной скорбью, и никак не удавалось сделать спасительный вдох. Однако не только беду приносят трудности. Это одиночество сплотило их ещё больше. Горе по матери и жене привнесло осознание, что вместе можно преодолеть многое.
Катерина поблагодарила отца и подошла к раковине мыть посуду, вспомнив тут же, что сегодня надо идти за продуктами.
– Пап, я помогу тебе с покупками. Заодно прогуляемся. Давай лучше не в магазин, а на рынок. Сегодня же суббота.
– Давай, было бы неплохо. А как там Сашка?
– Откуда ты знаешь?
– Дочь, какая тут тайна? Мы вообще-то в небольшой квартире живём, и так как у тебя нет дурной привычки прятаться при телефонных разговорах, то имена я просто слышу. Подслушивание – точно не одна из моих повадок. 
– Я сама хотела тебе рассказать. Или, не знаю, посоветоваться. Но как-то... В общем, мы перестали общаться. Общаться-то по большому счёту и не о чем было. И начинать не стоило.
– Мадмуазель, Вы меня несказанно радуете своим молодым, не по годам мудрым умом. Позволите узнать причину расставания, если не секрет, конечно?
– Пап, да какой тут секрет? Человек одержим собой и дядиными деньгами. Остальное его интересует куда меньше.
– Извини. Я, конечно, не мог знать о нём то, чего знаешь ты, но после разговоров с ним настроение у тебя падало до нулевой отметки.
– Ну, вот так всё получилось. В чём смысл пустого общения? Не хочется, конечно, нелестно отзываться, ещё и заочно, но как тут избежать того, что есть. Знаешь, когда человек, ну… ограничен. Во всём: приземлённые темы, примитивные устремления и не вообразить какой узкий круг интересов.
– Во всём?
– Ну, если учитывать смену иномарок на каждом курсе и бесконечные «я», «мне», «у меня» через слово, тогда не во всём, да. О музыке с ним не поговорить, об истории с ним не поговорить, никакие остросоциальные проблемы не обсудить. Те, кто знают его, передают примерно то же самое: надо разговаривать о машинах, о новых рецептах шашлыка каждую пятницу, отмечать его мнимые достижения в спортзале, поддакивать, когда он оскорбляет людей за их спиной, людей, которым он, извините, в подмётки не годится. Да пользуйся ты благами, раз в наследство получил. Но при этом что, богатеть знаниями и заниматься самокритикой вместо самооправдания родители не позволяют? Однажды подвыпившим влетел в чужую машину. Догадайся, кто объявлен виновником «дэтэпэ»? Да! Тот, у кого дядя не работает там, где полезно племянникам. Отмазан, замазан, оправдан и, что там у них ещё делают? Повязан? Ни прибавить, ни убавить.
– А вы с ним, вообще, как познакомились?
– Есть у нас одна сводница, любительница устраивать чужие жизни. Ну, как в рассказе Лескова – «Воительница». Ты знаешь. Вот она и привела его как-то в нашу компанию. Он даже не из нашего университета. Пригласил пообщаться. Что ж, человеку неудобно было отказывать. Только хватило меня на два раза. Мне понятно, когда есть куда тянуться за мужчиной, то есть к его уровню ума и прочих личностных качеств. А когда происходит наоборот – это… противоестественно, по моему мнению. Я хочу сказать, что вы должны легко общаться, и более-менее на равных, обогащая друг друга знаниями, воспитываясь через это общение, взаимно нравственно совершенствуясь. Но какой опыт можно перенимать у двенадцатилетнего избаловуха? Я про психологический возраст.
– Понимаю.
– Мне ещё так стыдно стало. Два дня я невольно прикладывала, так сказать, руку к растрате денег его семьи: мороженое, бензин для машины. Чего ты смеёшься? Ну, так ведь получается? Человек старался-старался, а я взяла, да и в сторону.
– Знаешь, Кэт, ты даже не представляешь, насколько ты упростила мою жизнь. Видимо, отныне мне не надо принимать за тебя правильные решения. Ты сама прекрасно справляешься. Могу иногда давать ненавязчиво советы, раз ты не против.
– Конечно нет, пап, – с воодушевлением ответила дочь, обнимая отца с чувством переполняющей радости от отцовской поддержки.
Через полчаса они уже запирали своё скромное жилище.

2
Спускаясь через все пять этажей, как обычно пришлось погружаться в утреннюю субботнюю атмосферу шестидесятилетнего подъезда. Каждая лестничная площадка предлагала своё меню выходных блюд, просачивающихся наружу настойчивыми ароматами через щели консервно-металлических дверей. Здесь по обыкновению обоняние позволит отведать яичницу с жареным луком, тушёную капусту, хрустящую картошку, приготовленную с кусочками сала, сочные котлеты из полноценного фарша, румянящиеся кружочки колбасы и сырников, а завершающая вкусовая нотка чёрного кофе сопроводит проходящего к выходу на улицу, где всё это слюноотделительное разнообразие будет рассеяно ударом в ноздри затхлого запаха подвальной сырости. Это в лучшем случае. Не повезёт, когда вместо него окажутся испарения испражнений, кошачьих или человеческих. Что тут скажешь? Привычная с детских лет обстановка для сотен тысяч обитателей подобных подъездов из разных поколений.
Под сопровождение опостылевшей мелодии замка дверь дома открылась, приглашая выйти во двор, ставший настолько родным, что при одной фантазийной мысли о вечном расставании с его унылостью, накатывает ностальгия.
В поисках подходящего зачина к прогулке, отец с нескрываемой улыбкой задал вопрос, догадываясь о том самом «ну», с которого начнётся ответ:
– Дочь, не пройтись ли нам по парку для начала, как считаешь?
– Ну пап.
– Хорошо, хорошо. Не буду тебя заставлять стесняться моего присутствия.
– Да не стесняюсь я. Просто тогда я не успею к друзьям, – поторопилась возразить Кэт.
– Ладно, ладно. Шучу. Ну, про сегодняшние пропущенные занятия я не спрашиваю. Сдаёшь ты их в итоге всегда. Подозреваю, тебе ставят половину предметов за знания, а вторую – за красивые зелёные очи. И волосы. Смотри, без них теперь будет сложнее.
– Никуда они не делись.
– Всё-всё. Подтруниваю над тобой. Такое доброе утро, и ты рядом – весёлая, с хорошим настроением.
– И я рада, пап, что мы вместе.
При этих словах она почувствовала, как её глаза увлажнились от проступивших слёз умиления. Кроме отца у неё никого не было. Оттого Катерина ещё больше его любила.
Они поспешили за покупками, зная, что многое уже давно скуплено страдающими бессонницей, которая наделяет своих заложников изрядным проворством, подчас раздражающим тех, кто ещё не подобрался летами к пенсии. Так действовал закон раннего рынка – с каждым часом лучшая часть товара таяла неумолимо. Большинство из неспящих живёт в квартирах, выходящих окнами прямо на торговую площадь, и некоторые только тем и занимаются, что отслеживают, как при первых проблесках зари одна за другой появляются палатки со свежими деревенскими продуктами. Когда же наступает подходящий момент, изголодавшиеся по свежему мясу устремляются к развёрнутым столам с излюбленными окороками и карбонадами, стараясь опередить давно известных конкурентов с других этажей и домов.
Семья предусмотрительно разделилась, чтобы не тратить время и нервы в неповоротливой, праздно ворочающейся толпе: отец встал за полюбившимся дочери ситниковским хлебом, а Кэт покупала необходимое у фургона с молочной продукцией. Когда они встретились на условленном месте за рыночной площадью, то вспомнили о мёде, который уже стоило подкупить. Очередь за ним была небольшой и выстроилась в два параллельных ряда из нескольких человек, так как позади подпирала проезжая часть, а с боков теснили покупатели у соседних лотков.
Ожидание пришлось кстати и позволило им довести утренний разговор до логического завершения:
– Дорогая, помни, ты не маргинальный мужлан под сто килограмм веса, чтобы разгуливать по ночным переулкам в поисках желаемого. Каждому человеку своё время суток. И чем раньше ты это уяснишь, тем будет лучше для тебя.
– Послушай, вдруг я пообещаю и не смогу. Тогда получится, что я тебе соврала.
– А ты не ври, просто уезжай от друзей пораньше.
– Ладно, пап.
– Хочешь, встречу тебя?
– Не надо, всё нормально. Вызову такси, если не успею уйти до девяти.
В это мгновение рядом с туфлей Кэт упала записная книжечка с обложкой из тёмно-коричневой мягкой кожи, и, вроде бы, она выпала из пальто стоявшего поблизости мужчины, потянувшегося в карман за платком. Она подняла вещицу и протянула её владельцу:
– Возьмите, наверно, Ваша, – учтиво обратилась к нему девушка.
– Ой, благодарю Вас. Что-то я сегодня нерасторопный. Простите, ещё раз спасибо, – ответил сосед по очереди с каким-то виновато-растерянным видом.
Любимый сорт мёда, к счастью, ещё не разобрали, чему Кэт несказанно обрадовалась, выразив это поспешным, по-детски наивным объятием с папой. Закончив с необходимыми приобретениями, они направились привычной дорогой к дому.
Прошло несколько часов. Катерине уже надо было отправляться на встречу. Отец по привычке вышел с дочерью за дверь до лестницы и пожелал хорошо провести вечер. Он сдержался от очередного напоминания о её обещании. С одной стороны, не хотелось докучать излишними проявлениями заботы, в любой миг способными обернуться в глазах ребёнка назойливостью. С другой стороны, победило чувство жалости и сострадания, ведь она пока не научилась отвечать всем требованиям взрослой ипостаси своего бытия. Ей нужно ещё накопить опыт на этом жизненном этапе и стать искушённой ответственностью. Совсем недолго времени остаётся до того момента, когда дитя наконец-то поймёт вкус самоосознанности.
3
Наступивший вечер подарил ожидаемые впечатления от совместного времяпрепровождения. В зале хлипкая форточка с облупившейся белой краской была постоянно открыта – к ней то и дело подбегал кто-нибудь отяготить молодые губы минуты на две очередной ненужной сигаретой. Конечно, курящие могли из уважения к незнакомому владельцу помещения выходить и на балкон, но тот уже основательно и, по-видимому, давно был заставлен рухлядью, к которой за десятилетия кто только не приклеивал ярлык «пригодится». Сверху застолье неярко, но по-домашнему умиротворяюще освещали две пузатые лампочки, стыдливо прячась в безвкусном неуклюжем светильнике, выплюнутом из недр завода ещё в начале восьмидесятых. Свет падал на обои так, что казалось, их вообще не было. Просто они давно выцвели, оттого и создавался такой неприглядный эффект. Вот только подобные детали, наравне с рыжим полинялым линолеумом и мебелью из империи недавнего прошлого, могли привлечь внимание скорее ум за тридцать, с философским прицелом, но уж точно не весёлую компанию, удачно использующую безжизненное жильё чьей-то умершей бабушки. В общем и целом посиделками все остались довольны. Однокомнатной квартиры вполне хватило для организации приятного тихого ужина на пятерых человек, больше насладившихся вкусом питательной беседы, нежели удавшегося узбекского плова. Кэт заранее всех предупредила, что уйдёт в половине девятого. Присутствующим такая дисциплинированность не особо пришлась по душе. Они стали упрашивать её оставить подобный вздор и полностью раствориться в дружеской атмосфере до полуночи, а там уже и время вызова такси подойдёт. На крайний случай можно заночевать и здесь – свободная квартира, как-никак, никто не выгоняет. В глазах одногруппников Катеринин характер отличался каким-то ненавязчивым занудством, а точнее тем, что они в силу молодости так называли. Им она казалась чересчур правильной, постоянно беспокоившейся о том, чтобы всё выходило, так сказать, по-хорошему, без вреда для общей пользы. Сегодня все уже успели выслушать её просьбы о нетопании по полу ради спокойствия соседей, о курении не в комнате, а на лестничной клетке, о выключании света на кухне, если в нём нет необходимости. Когда общий смех превышал допустимый уровень для квартиры с тонкими стенами, Кэт уже скромно просила быть всех потише, однако все эти благородные порывы заканчивались дружелюбным передразниванием. Из всех пока только она была способна думать о благе других.
Настроение Катерины слегка омрачилось просмотром тревожного видео о странных пропажах людей на городских окраинах по ночам. Кому-то из присутствующих пришло уведомление о новом ролике на канале из числа подписок, и тут компания дружно изъявила желание с ним ознакомиться. Девушке ничего другого не оставалось, как присоединиться к общему действу. Автор рассказывал о череде загадочных исчезновений женщин в тёмное время суток, когда жертвы возвращались от знакомых или шли с работы домой. Далее сообщалось, что ответственный за эти похищения до сих пор не найден. Кэт стало немножко не по себе от подобного совпадения. На секунду ей даже показалось, что никаких совпадений и нет вовсе, но есть некто невидимый, наделённый злой волей, который с насмешкой, издеваясь, собирает мозаику событий так, что в происходящее трудно поверить. Однако в данный момент требовалось вырвать эту цепкую мысль из головы и поспешить на маршрутку, которые вроде бы должны ещё ходить, а значит, вызов такси пока откладывается. Друзей она уговорила не провожать её, уверяя, что через каких-то полчаса она кому-нибудь из них отзвонится из дома.
В холодной моргающей подсветке рекламы одинокий силуэт напоминал призрака в неживом пространстве остановки посреди пустого шоссе. Девушка стояла словно экспонат в частном музее восковых фигур, сделанных по заказу развращённого богача, знавшего толк в хрупких, беззащитных женщинах. Минуты проходили одна за другой. Редкий автомобиль проносился мимо – что уж говорить об автобусах, то и дело самовольно сокращающих своё расписание. Сожаление о возложенных на общественный транспорт надеждах помаленьку брало верх над спокойствием. Поблизости не было ни души. Но не это волновало Катерину. Обостряющееся с каждой минутой чувство ответственности, словно невидимой рукой хватало за сердце и влекло в сторону дома, отчего в груди постоянно щемило. Позади, за разбитым стеклом, на котором ещё держались обрывки объявлений, где-то в густом кустарнике ей послышалось тихое шуршание. Дул ветер, и Кэт подумала, что это происходит из-за него. Не придав звуку серьёзного значения, она продолжила вглядываться в точку бензозаправки вдали на повороте, из-за которого должна появиться хотя бы последняя маршрутка. Вновь послышался шорох. Страх внутри ожил, тревожа похолодевшую от неизвестности душу. От макушки до пяток пробежал импульс, обездвиживший на несколько секунд тело так, будто невероятной силы руки заключили его в окоченевшие объятья мертвеца. Любопытство пришлось кстати – хотя бы с его помощью можно всё-таки убедиться, что рядом нет угрозы. Катерина медленно подошла к торчащим из толщи мрака веткам и, прислушиваясь, стала вглядываться в черноту придорожных деревьев. Ничего. «Да, должно быть, ветер», – подумалось ей. Она развернулась, чтобы вернуться в свет, но большая ладонь плотно закрыла ей рот. Сзади чьи-то пальцы схватили шею, потянув Кэт в непролазную темень лесопарка. От резкого броска на землю из груди вырвался сдавленный крик. Впервые она ощутила себя соломинкой во власти безудержной массы, трепавшей её в грязи, как вздумается. Их было двое. Один завязывал поверх кляпа во рту отрезок ткани, другой скручивал верёвкой руки за спиной. Казалось, сердце расширялось от ужаса по мере продолжающегося молчания напавших.
Она очнулась на заднем сиденье. Водитель вполголоса говорит о чём-то с подельником. Лицо каждого скрыто под маской, на руках перчатки, остальное разглядеть не удаётся. В салон попадает лишь свет фонарей с обочины, мимо которых не спеша проезжает машина. Через боковое окно видно только ночное небо. Привстать и посмотреть вперёд она боялась, да и сил взять было неоткуда. Головокружение не отступало, в ушах стоял гуд. Сейчас только потрясение и слёзы могли осознаваться явственно, всё остальное ошарашенный разум не был в состоянии охватить в данный момент. Ни одна мысль не приходила на ум, даже та, которая должна зарождать панику от рисующихся картин предстоящего. Вдруг она подумала об отце, о том, как он мучается от волнения, ведь, наверное, уже глубокая ночь, а он продолжает, и продолжает ждать. Везли около часа. Внезапно автомобиль остановился, и второй пересел к ней назад. Минут пять поездки, и очередная остановка. Увидев в его руке лезвие, она спокойно закрыла глаза. Сквозь меркнущее сознание пробивались остатки последней мысли: «Вот сейчас. Всё произойдёт сейчас. Так окончилась моя жизнь». Этот кто-то ухватил Кэт за воротник, резким движением перерезав верёвку на её запястьях. Остановились. Вытолкнутая наружу, обескураженная, она лежала на асфальте, совершенно не понимая, что с ней происходит. Перед глазами всё плыло, взгляд не мог сосредоточиться ни на одном предмете поблизости. С неимоверными усилиями Катерина постаралась подняться, но тут же начала терять равновесие. Кое-как удалось удержаться. Твёрдости ногам придало открывшееся перед ней зрелище: знакомая беременная кошка вбежала в полуоткрытую дверь подъезда, и, кажется, это подъезд её родного дома.
Оказалось, опоздание уложилось в час. На кухне всё никак не мог завязаться нужный в данную минуту разговор – пережитое сухим комом стояло в горле. Папа делал попытки что-то говорить, дабы вывести её из закоулков отрешённости, но ошеломлённость произошедшим настойчиво тому препятствовала. Слова превращались в осколки напряжённых мыслей, лопавшихся от очередного усилия выстроить фразу.
– Я сейчас, – сказал отец, выходя в коридор.
Он вернулся с её плащом, чтобы осмотреть, насколько тот загрязнился. Пальцы что-то нащупали в кармане.
– Доченька, это твоя?
Кэт взглянула и отрицательно покачала головой, но в это мгновение память начала ей что-то подсказывать. Она застыла, пристально всматриваясь в предмет не моргающими глазами. Медленно протянув руку, нерешительно взяла маленькую книжечку и открыла первую страницу. Девушка вслух прочла единственную запись на клетчатом листе: «У меня тоже когда-то была прекрасная дочь. Её отняли, и теперь вокруг одна пустота. Пожалуйста, пусть мир не обманывает тебя иллюзорностью. Он намного опаснее, чем ты думаешь. Проживи долгую, счастливую жизнь, оставаясь дочерью своего любящего отца. Сделай для этого всё, что зависит от тебя самой». Далее стояла пометка – «Мф. 4:7».