Искусство долго жить
Не удивительно, что возникает заветная мечта как-то повлиять на среду, чтобы зачахнуть не совсем, предъявить свой отпечаток, пусть слабый, непрочный, но свой. И тогда получится, что ты родился не попусту.
В принципе, как-то наследить в окружающей среде – задача не мудреная. Это продемонстрировал еще в древней Греции Герострат, когда уничтожил храм Артемиды. Храма давно нет, а Герострата помнят. Что о нём сберегла история? Имя, год смерти, скотовод. О его внутреннем мире мы не знаем ничего, да, как-то, и не интересно. Причем выделиться из массы ему так и не удалось, таких оказалось много. Подобные подвиги до сих пор повторяют люди недалёкие, примером может служить, разрушение небоскрёбов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, объявление бессмысленных войн и даже просто разжигание какого-нибудь пустякового скандальчика в прессе для поддержания персональной популярности. И у таких «геростратов» полностью отсутствует индивидуальность. Различаются они лишь по внешнему виду и антуражу, а суть одна: любой ценой, по трупам – к известности. Есть, впрочем, вполне легальные способы приобрести широкую славу.
Одно из таких занятий – спортивная карьера, уважаемое дело, часто не связанное ни с каким криминалом. Для достижения успеха требуются годы усиленных тренировок и врождённое физическое своеобразие. Репутация, завоёванная в спорте, иногда держится десятилетиями, так что поиск славы, сам по себе, не обязательно позорен. Правда, спортивными талантами восхищаются не до такой степени, чтобы на них молиться. Дело в том, что уникальность их относительна. Если кто-то из них пропустит соревнование по болезни или по другой причине, победителя всё равно отыщут. Не тот, так другой, триумфатор найдётся всегда. Это понимают все, и степень восторга чемпионом не беспредельна. Извини, старина, без обид, но ты не уникален, а твой почёт недолговечен. Конечно, ты не Герострат, но на бессмертную славу тоже не тянешь.
Другой способ проявить себя – заняться наукой, если, есть для этого потенциал. Мы знаем Платона, Ньютона, Ломоносова, Эйнштейна, Ландау. Их достижения помнят, но сама личность растворяется и уходит в небытие, остаётся лишь имя. А ведь имя – ничто. Скажем, на сайте проза.ру, в разделе «авторы» можно найти несколько Платонов (4), 7 Ньютонов, 21 Ломоносовых, 6 Эйнштейнов и 13 Ландау. Поэтому сохранив имя, ты еще не поселился в веках, имён меньше чем людей. Кроме того, здесь, как и в спорте, само открытие не так уж тесно связано с конкретным человеком. Представим себе, что Ньютон не обнаружил бы закон всемирного тяготения: не догадался, или был занят другими, более важными, делами. И что, мы до сих пор ничего не знали бы о притяжении тел? Нет, конечно, обнаружил бы кто-нибудь другой, скорее всего тот, о котором сейчас никто ничего не слышал. И это относится не только к науке. Мы благодарны изобретателям, инженерам, программистам, строителям и готовы сказать каждому: спасибо тебе за твоё детище, но оно – это не ты сам. Не в твоей власти сохраниться в веках, не пропасть целиком.
В отличие от таинств науки, спортивных, технических, достижений и подвигов честолюбцев, простые, но яркие, мысли более тесно связаны с уникальностью своего создателя и западают в душу. Мы обычно запоминаем ослепительные перлы остроумия легче, чем общественные триумфы того же человека. Кому, скажем, кроме историков или пропагандистов, интересна идея «холодной войны», выдвинутая когда-то Черчиллем? Надоевшая тема, и у многих холодная война бесконечно тянется даже сейчас, на работе, среди соседей или, скажем, в семье. А вот блестящие высказывания Черчилля, производят впечатление до сих пор: Если вы идёте сквозь ад, не останавливайтесь; Когда орлы молчат, болтают попугаи; Люди отлично хранят секреты, которых они не знают. Если убить убийцу, количество убийц не изменится. Запоминается?
Так что долго живут не только переживания, но и яркие мысли, они всегда имеют эмоциональную окраску. Яркая пикантность выигрывает у глубоких размышлений. Благотворный заряд изречений, афоризмов, острот, парадоксов тесно связан с неповторимостью автора, и они задерживаются в памяти. Люди, способные на такие шедевры, надёжно оставляют свой отголосок. Достаточно вспомнить Фаину Раневскую, Григория Горина, Михаила Жванецкого, Андрея Кнышева, Максима Галкина. Их творчество продолжает проявлять себя внутри каждого из нас. Послушав таких людей, человек становится скромнее. Даже если залп юмора преподнесёт артист-исполнитель, на слушателя всё равно влияет автор. И тот, кто позволяет себе плагиат, оживляет в аудитории истинного творца, а не самого себя.
Поэтому сохранить своё виртуальное присутствие в потомстве – выполнимая задача. Для некоторых. Особенно эффективно, выразить себя в искусстве. Тот, кто передаёт людям свои душевные переживания, то есть, часть своего субъективного мира, продолжает существовать внутри них. В момент, когда ты, скажем, слушаешь Баха, ты испытываешь те же волнения, что и он, когда создавал свои творения, оживляешь его в себе, даёшь ему убежище, Баха не нужно понимать, слушай и ощущай, автор сам будет жить у тебя в душе, а ты станешь немножечко Бахом. Человечество бы не погибло и без Баха, но стало бы немного другим.
А в русскоязычной среде уже много лет живёт Пушкин. Не в переносном смысле, а буквально. Внутри нас оживают чувства великого поэта, его стремления и порывы. Он присутствует здесь не менее реально, чем каждый из нас. И не нужно полагать, что так происходит эпизодически, когда кто-то листает книгу, или извлекает строки из памяти. Мы, разумеется, погружаемся в Пушкина лишь иногда, но нас много. Возьмём, скажем, некоего обывателя. Книжек он не читает, однако иногда, пусть хотя бы раз в десять лет, что-нибудь из Пушкина ему, хочешь или не хочешь, напомнят. И тогда в сознании промелькнёт настроение или страсть поэта. Правда, всего лишь раз в десять лет, но ведь нас миллионы. И в каждую данную минуту найдутся те, внутри которых ожил Пушкин той или другой своей ипостасью. Иногда вы полагаете, что приняли ответственное решение, а это управился Пушкин. Его идеалы вполне могут реально влиять на поведении русского народа и, можно сказать, поэт жив до сих пор. «Нет, весь я не умру».
Иногда и художники, как Пикассо, западают в душу. Без музыки и без слов. Кто не помнит трогательную «Девочку на шаре», во взрослом мире? Или «Гернику», о страданиях людей и зверей? А его портреты создают целостное впечатление, независимо от деталей рисунка, казалось бы, произвольно сдвинутых и перепутанных.
Но такое бессмертие отнюдь не для рядового человека. Оставить свой след может не всякий, потому что нечего сохранять. Впрочем, о тебе будет помнить круг твоих знакомых. Они живут, занимают некую территорию, обсуждают важные для них мелочи. У них свои дела, свои интриги, и ты их полноценный участник. Потом этот круг сузится, распадётся, исчезнет совсем. И если у кого-то была некая известность местного масштаба, то ведь и масштаб пропадёт. И здесь ничего не поделаешь. Между прочим, примитивная память о сородичах, вполне возможно, быть может, сохраняется и в животных сообществах, в стадах, стаях, косяках и в роях насекомых. Не полностью же они лишены психики. Конечно, что касается насекомых, очень уж они похожи друг на друга. С нашей точки зрения.
Нетленность мастеров искусства не означает, что память о себе нужно заслужить хорошими делами. Отнюдь. Это даётся и тем, кто создаёт духовные низости. Добивается вечности тот, кто способен ворваться в душу обывателя, и не обязательно заботиться о морали. Главное, уметь проникать в сознание, как Ницше и Вагнер. А на родной почве, это предтеча погромщиков Владимир Грингмут. Уже больше ста лет он в мире ином, но дело его процветает. Думаю, впрочем, далеко не все черносотенцы, по скудоумию, знают своего патриарха по имени, но идеалы его живут внутри их твёрдых лбов.
Так обязательно ли быть великим, чтобы обитать в сознании других людей, пусть не всех, но, хотя бы, некоторых? Нет, иногда это не так, на это указывает судьба кое-каких ярких уголовников, как Бонни и Клайд во времена американской депрессии, одессита Мишки Япончика и нашего советского Чикатило.
Между тем, чтобы понимать титанов искусства совсем не обязательно самому быть семи пядей во лбу. Некоторых творцов предпочитают, в основном, юные девушки. Кое-каких – в местах заключения, других – недалёкие люди, а иных – школьники младших классов. И что? Их душа тоже просит радости.
Теперь зададимся вопросом, могут ли те немногие, внутри которых как раз в данные минуты промелькнула божья искра, изменить поведение народных масс? Пушкин в это верил: «и чувства добрые я лирой пробуждал». Нет сомнения, так бывает, но в поведение толпы светлые идеи вмешиваются редко, агрессивные позывы легче объединяют массу, потому что в основе мотиваций лежит желание спастись любой ценой, и каждый добавляет свой крошечный вклад в общую злость. Во всяком случае, в диких стаях чья-то паника легко передаётся всем, тогда как расслабленность одиночки отнюдь не успокаивает остальных. Когда группа в опасности, интервал для консультаций, сопоставлений и всякого рода утрясок чересчур мал, и быстрое утверждение решения в сплоченном коллективе эффективно лишь при концентрации жесткой власти у вожака или в руководящей группе, а им обычно не до сантиментов. Поэтому, когда скопление превращается в единый организм, он обычно выглядит страшновато.
Лишь редкие уникумы обладают дарованием проникать в психику, и этого достаточно для динамичного развития коллектива. Страшно представить себе человеческое сообщество, где миллиарды небожителей мучили бы друг друга талантом. Вероятно, там было бы даже престижно оказаться немного туповатым.
Нет, белый свет устроен неплохо. Жизнь некоторых из нас, самых ярких, всё-таки не заканчивается похоронами. А рядовые потребители духовных благ, хоть и завершают существование вместе с кругом своего повседневного общения, но успевают всё-таки испытать много благостных минут и познакомиться с великими творцами.
Свидетельство о публикации №225120301764