Обед

Сладостный миг. Балалайка возвестила «обед». Где-то в голове ярко-красный сигнал сменяется мягким зёленым свечением. Внутренняя пружина медленно разжимается. Повороты становятся плавными. Передачи переключаются спокойно, как бы с ленцой. Можно не гнать, а ехать как все. Останавливаться на красный. Соблюдать скоростной режим. Кайф.

Мы перемещаемся на подстанцию словно бумажный кораблик, увлекаемый журчащим весенним ручейком. Июньское солнце ласково согревает и успокаивает.

Прибыв на подстанцию, бригада — в просторечье «три гада» — вальяжно разбредается по своим углам. У нас с медиками разные департаменты, и вместе мы оказываемся либо на вызове, либо в курилке. Медики обитают на втором этаже, мы — на первом. У воителей своё логово. Тут бурлит и клокочет неистовая мужская стихия.

Я захожу в нашу берлогу и степенно помещаюсь на старое разваленное кресло напротив телека. В ящике — бесконечные «Диалоги о рыбалке». В углу помещения разворачивается нешуточная баталия между доминошниками. Со стороны создаётся впечатление, будто кучка пиратов, так и не сумев разделить награбленное золото, собирается кого-нибудь немедленно повесить на фок-рее. Яростные вскрики и удары стальными ладонями по видавшей виды столешнице разлетаются, как фейерверки, и, пометавшись между стен, вылетают на улицу через окно. Пообедать ещё успею, сейчас важнее просто сесть и перевести дух. Вдобавок ко всему — вдоволь зарядиться мужской энергией от этого вулкана. Кто-то, несмотря на обстановку, ещё умудряется мирно дремать.

В столовку я не хожу, мне среди братвы как-то уютней. Тем более что микроволновка и чайник тут такие же, как и там. Периодически какую-нибудь бригаду выкрикивают на вызов.

Подходит Серёга Акулов и с деланным участием, картинно прикладывает два пальца к моему лбу.
— Слав, что случилось!
— ?! — я в недоумении. — Где «что случилось»?
— Твоя машина стоит ровно! Ты что, заболел? Иди переставляй криво, как у тебя всегда. Нельзя нарушать традицию!

Водительская взрывается хохотом. Летят вечные шуточки корифеев острого словца.

Ну, если признаться, я действительно машину иногда ставлю чуть кривовато. Из ряда она вечно выделяется. То ли рассеянность, то ли природное разгильдяйство, но это моё свойство, и Акулов вечно меня этим слегка поприкает.

Неспеша пообедав и вяло попрепиравшись с кофейным аппаратом, выхожу со стаканчиком кофе в курилку.

Курилка на подстанции — это целый мир. Тут перемешаны все. Кони… Люди… В смысле, доктора, фельдшеры, водители. Иногда даже диспетчеры и охранницы (удивительно, но наша охрана состоит из женщин). Все возраста и сословия. Диалоги звучат такие, что пьеса «На дне» покуривает в сторонке. Удивительный Клондайк для собирателя жизни типа меня.

Подсаживаюсь к сидящему в сторонке старому доктору Николай Ивановичу. В народе — Коля-Ваня.
— Привет, Славик, как дела?

Я закуриваю и завожу степенный разговор.
— Иваныч, вот ты же психиатр? Помоги заплутавшему сознанию выпутаться. По-моему, только психиатрия мне теперь поможет.
— Рассказывай, Слав. Что случилось?
— Понимаешь. Между нами говоря, от меня с полгода как жена ушла. Закрутила с моим лучшим другом. Сына забрала. Мать уже месяц в реанимации. Любовница замуж просится. Сам в кредитах до конца жизни. Я в какой-то прострации, понимаешь!? Повлиять ни на что из этого я не могу. Вон от нервов даже лысеть начал. Не выволакиваю, понимаешь. Боюсь, как бы фляга не свистнула. Алкоголь, конечно, снимает первичные симптомы, но я боюсь спиться. Печень-то ведь тоже не стальная. Да и на работе того гляди запалят. Каждый раз молюсь перед продувкой.
— И чем же тебе помочь? — мудрый Иваныч смотрит усталыми умными глазами.

Он всю жизнь проработал в психиатрии, и как попал на скорую — никому не известно. Вообще никому не известно, как народ попадает в эту среду. Просто, попав сюда единожды, так и остаются на скорой. Что водители, что доктора. Народ сходится, женятся, расходятся, снова женятся, но при этом всё равно остаются и работают вместе. Годами. Десятилетиями. Парадокс. Я понял это только тогда, когда проработал уже лет пять. Очень трудно уйти. Слишком специфический мир. Снаружи этого не понять. Ближайшее сравнение — семья. Точнее, Большая Братва. Стая. Журавлиный клин. Все вроде разные, но у каждого как будто зашит некий код в подсознании. Им трудно найти себя где-нибудь в другом месте. Это тяжело объяснить. Понять это можно только побывав внутри. Какой бы кошмар ни происходил снаружи, здесь ты дома. Ты в семье. Тут ты точно знаешь своё место и свою работу.

— Можешь мне посоветовать какую-нибудь вашу, особенную психиатрическую таблетку? Сил нет тащить этот камень на душе. Меня как будто из моря на песок выкинуло. Живу как по накатанной, а смысла нет. Всё исчезло. И посоветоваться ведь не с кем. Да и глупо. Какие могут быть советы.

Иваныч отворачивается и через мгновенье поворачивается снова.
— Понимаешь, Славик. Наши психиатрические таблетки тебе либо не помогут, антидепрессанты в твоём случае — «ни о чём». Либо сделают совсем дурачком. Станешь с голосами в голове общаться и слюни пускать. Работать точно не сможешь. К сожалению, ничего толковее алкоголя люди ещё не придумали. Только голову не выключай. Алкоголь ведь штука сильная. Может и на дно утянуть. Но всё-таки, если нет сил держаться, лучше рюмаху махни. А про наши колёса даже не думай. Держись, старик. Думаешь, ты один такой уникальный? Это, Славик, жизнь! Такой вот тебе расклад сдан. Надо играть. Висты и взятки потом посчитаем. Пока жив — живи. Занимайся обычными делами. Кирпичик за кирпичиком. Не отчаивайся. Как-нибудь вырулится. И не такое бывает. — Во взгляде Иваныча я вижу, что за спиной у него ещё и не такое. Короче, знает, о чём толкует.

У Иваныча начинает звонить навигатор. Репродуктор грохочет номер его бригады. Вставая, Коля-Ваня опирается на моё плечо и медленно бредёт к машине. Не знаю почему, но на душе становится теплее.

На освободившееся возле меня место ловко спикировав приземляется ворона. Это наша Карлуша. Она ручная и с недавних пор постоянно обитает на подстанции. Никто не знает, откуда она взялась, но прижилась и является полноценным членом коллектива. Смотря на меня снизу одним глазом, прыжками подбирается поближе и, как только я собираюсь её погладить, ловким движением выхватывает у меня из руки зажигалку и улепётывает на край скамейки. Вот же зараза. Приходится откупаться. Достаю из кармана мелочь и протягиваю Карлуше. Положив зажигалку на лавку, хитрая птица выбирает из ладони самую блестящую монетку и улетает восвояси.

Иду поболтать к Акулову. Он плотно отобедал и находится в приподнятом настроении. Не без труда поместившись в свою «Газель», Серёга сыто отдувается, цыкает зубом и разбрасывает вокруг себя шуточки, как сеятель зёрна.
— Ну всё, Славик. Вчера, пока тебя не было, всем зачитали приказ. Кто скручивает пробег на «мерседесах», того пересаживают на конные повозки. Ха-ха-ха!
— Хорошо. Я люблю лошадей. Они добрые. Не то что ты, Акулов. Своего же товарища норовишь с родного «мерседеса» ссадить.

К разговору подключается Карлуша. Сев на зеркало, она просовывает любопытную голову в салон и пытается клювом повернуть ключ в замке зажигания.
— Смотри, Серёг, у тебя тачку угоняют!

Серёга заливается хохотом, выдёргивает ключи из замка и показывает вороне.
— Вот, Карлуша, смотри, какая у меня штука.

В следующий миг Карлуша проделывает с Серёгиными ключами тот же финт, что и с моей зажигалкой. Только на этот раз уносит добычу не на край лавки, а улетает на крышу подстанции. Сев на самый край, воровка растопыривает крылья и, мотая головой с крепко зажатыми ключами, начинает дразнить Акулова.

Репродуктор гаркает вызов Серёгиной бригаде. На его лице начинают меняться сложные гримасы, выражающие всю гамму человеческих переживаний одновременно и по отдельности. Серёга срывается из-за руля, как раненый барс.

Ни за что бы не поверил, если бы не видел своими глазами, как ловко человек такой плотной комплекции может взлететь по пожарной лестнице на крышу. Атака носорога, - детский лепет по сравнению с этим. Он бы с лёгкостью мог брать призы в соревнованиях по противопожарному мастерству. Миг-два-три — и Серёга уже на крыше подстанции. Карлуша же, выждав момент, когда погоня уже близко, лениво перелетает на козырёк окна. Обратный манёвр — и Акулов уже на земле. Тут из ворот, торопясь на вызов, выходит Серёгина бригада и направляется к машине. Зрители замирают в ожидании. На Серёге нет лица.

После мучительной паузы Карлуша, победно гаркнув, роняет ключи вниз, и Акулов, не веря своим глазам, продирается сквозь кусты к вновь обретённому счастью. Бригада в машине, дверь хлопает, и Серёга под аплодисменты занимает своё место.

Как только машина трогается, Карлуша снова перелетает с крыши на зеркало заднего вида Серёгиной «Газели» и, помогая себе крыльями удерживать равновесие, лихо доезжает до выезда с подстанции.

«Какой-то вечный непреходящий цирк с конями», — думаю я и медленно провожаю эту кавалькаду глазами.