Увидеть Купидона

Представьте темноту. Не ту, что наступает, когда гаснет электрическая лампочка в подъезде, и даже не ту, что накрывает лес безлунной ночью. Представьте абсолютную черноту — Ночь, которая была до того, как кто-то придумал само слово «свет». Это утроба Вселенной. Это космическое Яйцо, о котором говорят древние мифы и над которым склоняется в задумчивости сэр Фрэнсис Бэкон.
Внутри этой скорлупы что-то шевелится. Стук сердца, предшествующий самому времени. Мы привыкли думать, что Купидон — это тот пухлый младенец с открытки, сын Венеры, шаловливый мальчишка, пускающий стрелы в сердца влюбленных школьников.
Забудьте о розовых щеках и кудряшках. Истинный Купидон, Старший Эрос — это чудовищная сила притяжения, родившаяся в Хаосе. Он — сирота. У него нет родителей, потому что у Первопричины не может быть причины. Это мысль, от которой кружится голова: Бог за скобками, а здесь, в механизме реальности, Купидон есть та самая первоматерия, из которой сшито всё сущее.
Бэкон ведет нас по лабиринту отрицаний. Он говорит: посмотрите на него, он наг. Почему? Потому что на нем нет «одежд» качеств. Он не горячий и не холодный, не тяжелый и не легкий, не красный и не синий. Все эти свойства — лишь карнавальные костюмы, наброшенные на него позже, когда материя начала создавать свои сложные конфигурации. Сам же он, этот древний Купидон, лишен свойств, доступных нашим чувствам. Он — чистая возможность, чистый порыв, слепая воля к соединению.
И тут, в этом месте, где философия встречается с мифом, проступает сюжет Апулея, сказка о Психее и Амуре. Психея (Душа) влюблена в супруга, которого ей запрещено видеть. Он приходит к ней только под покровом ночи, во тьме. Разве это не аллегория отношений человеческого разума (Психеи) и первоматерии (Купидона)? Мы, как и Психея, живем в темноте неведения, ощущая прикосновения реальности, но не видя её лица. Бэкон говорит нам: знание об этом приходит из «яйца Ночи», оно выводится путем исключений, через «не». Мы знаем, чем он не является, но кто он?
В мифе Психея, подстрекаемая любопытством сестер (читай: ложными догматами схоластов и пустыми мудрствованиями Аристотеля), решает нарушить табу. Она берет лампу. Она хочет увидеть. Она хочет превратить ночное таинство в дневной факт. Она хочет придать форму тому, что по природе своей скрыто.
Вот она крадется в спальню мироздания, держа дрожащей рукой светильник разума, заправленный маслом грубого чувственного опыта. Свет падает на ложе. Что она видит?
Бэкон утверждает, что Аристотель и его последователи набросили на Купидона плащ категорий, закутали его в тунику слов, спрятали его наготу. Но Психея  видит его нагим.
Однако в момент озарения происходит катастрофа. Горячее масло капает на плечо бога. Он просыпается. Он ранен нашим неуклюжим желанием все объяснить и классифицировать. Купидон, истинная природа вещей, ускользает, как только мы пытаемся осветить его слишком ярким, слишком прямым светом догмы. Бэкон предупреждает: разум, стремящийся к далекому, искажает природу, если не опирается на опыт, но опыт этот должен быть осторожным, как касание в темноте.
Но что происходит, когда Психея остается одна, с погасшей лампой, в отчаянии глядя в небо, куда улетел оскорбленный бог? Начинаются ее мытарства. Она должна сортировать зерна (анализировать факты), собирать шерсть золотых овец (извлекать крупицы истины из опасных явлений), спускаться в Аид за шкатулкой красоты (проникать в самые мертвые глубины материи).
Бэкон презирает тех, кто останавливается на полпути, кто довольствуется «кукольным» миром форм, придуманным Платоном. Платон для него — как те злые сестры Психеи, которые нашептывали небылицы. Они сказали, что муж Психеи — чудовищный змей. Они оклеветали материю, назвав ее пассивной, грязной, вторичной. Они возвели на трон Идеи — призраков, бесплотных духов.
Бэкон же — адвокат Дьявола... простите, адвокат Материи. Он требует реабилитации «зверя». Он говорит: материя не пассивна! Посмотрите на Купидона! Он полон энергии, он вечный ребенок, он никогда не стареет. Он — источник всякого движения. Ошибаются те, кто думает, что материя — это просто глина, ждущая горшечника. Материя — это и глина, и гончарный круг, и руки, и само вращение. Она самодостаточна (если забыть на секунду о Творце, как предлагает сам Бэкон в рамках натуральной философии).
Бэкон восхищается тем, что древние изображали Купидона вышедшим из яйца Ночи. Почему это «едва ли не величайшая идея»? Потому что честный ученый всегда работает в сумерках. Тот, кто заявляет, что всё ясно, что он познал причины всех причин — шарлатан или, выражаясь языком Бэкона, жертва диалектических заскоков ума. Мы должны красться в темноте, нащупывая контуры этого Яйца. Мы можем познать «как», но никогда не познаем «почему». Связь причин обрывается. Цепь уходит в небо, и последний ее кусок исчезает в облаках.
А еще здесь звучит тема вечной молодости и вечного одиночества. Купидон одинок. У него нет равных, кроме Хаоса. Представь это космическое одиночество Первого Начала. Ему не с кем поговорить, некому подражать. Он — абсолютный оригинал. Все последующие формы, все «младшие купидоны» — лишь бледные копии, отягощенные наследственностью и средой. А он, этот Древний, — чистый лист, на котором Вселенная пишет сама себя.
Аллегория Психеи здесь обретает новый финал. Чтобы вернуть своего возлюбленного, Психея должна была выполнить невыполнимое — в том числе, принести воду из реки Стикс и красоту из царства мертвых. Бэкон призывает нас к тому же подвигу. Чтобы познать истинную природу материи, мы должны спуститься в интеллектуальный Аид, отказаться от утешительных сказок о «формах» и «идеях», пройти через ледяной холод атомизма, через пустыню, где нет ни цвета, ни звука, а только вечное движение невидимых частиц.
Это страшный мир. Мир без человеческого тепла, где правит слепой стрелок. Но Бэкон находит в этой «строгой, трезвой и чистой» философии своеобразную красоту. Красоту механизма, работающего идеально. Красоту ночи, которая не лжет, в отличие от дня, полного иллюзий.
Итак, Древний Купидон ждет. Он не в храмах и не в академиях. Он там, где кончается свет нашего знания, на границе Хаоса. Он держит ключ. И, возможно, если мы будем достаточно смиренными в своем неведении, если мы не станем жечь его маслом своих предрассудков, как это сделала бедная Психея, — мы сможем услышать шум его крыльев.
Текст Бэкона — это приглашение на охоту. Охоту за призраком, который есть единственная реальность. Купидон улыбается в темноте, заряжает лук, и Вселенная снова вздрагивает, рождая миры.