9 Челноки Варшава

ВАРШАВА.


Больше мы в поезде не ночевали. Было около четырех часов по-полудни, когда мы достигли желанного берега. Он встретил нас теплым зимним солнцем без мороза, первым запахом весны и свободной Европы.

Вагон быстро опустошался. Всем не терпелось поскорее покинуть убежище на колёсах, и обрести твердую почву под ногами. Так же быстро, как опустошался вагон, на перроне росла здоровенная куча из людей, сумок, иной поклажи, и гомона. Здесь были старые велосипеды, люстры, шланги, вёдра…

Там, в Липецке, ночью - ничего этого видно не было, теперь же на снегу при свете белого дня был виден курганище целиком, и наш курган был его младшим сыном.

- Товарищи, - вещал Валера, - на стоянке нас ждёт автобус. Дружненько заполняем, упаковываемся и не разбредаемся. Нам еще ехать до вечера.

И снова начались тараканьи бега, теперь уже на короткие дистанции. Но теперь никто особенно не спешил. Автобус – не поезд – подождёт. Тем более всё, что вёз целый вагон, надо было умудриться в него втиснуть. Автобус просел, но шины выдержали. Багажные отделения, проходы, сиденья и подсиденья – всё было завалено товарами, такими важными польскому потребителю.

Наши сумки оказались мизерными, особенно если из разделить на троих. Мне достались два фальшивых рулона клеёнки. Они были по своей лёгкости обратно пропорциональны ценности.

Я несла два габаритных лже-рулона - которые натурально, весили столько, сколько я сама - так легко, как барышни носят ридикюль.  Донеся, я поставила их торчком, и попросила Маринку присмотреть. Маринка, также легко – придерживая одним пальцем, прислонила их к автобусу.

За этим цирковым представлением пристально наблюдали наши подорожные коллеги. Смотрели, шептались удивляясь нашей с ней силе и выносливости.

Когда были распиханы последние поклажи, автобус крякнул и тронулся.

Мы катились по Варшаве и смотрели в окна на её светлые улицы, на чистые высотки, красивые дома, ровные ряды деревьев и стройные скверы. Даже, когда мы выехали за город, всё осталось прежним, просто дома стали появляться реже. Потом пошли усадьбы с просторными белыми особняками – светлыми и нарядными. Деревья по-прежнему шли ровными рядами и были пострижены.

Странно это. Вроде бы одна земля, одна географическая широта, и страна не такая богатая, как Россия, и тоже кризис - вон им сколько всякой ерунды везут торгаши – значит есть на это спрос, но нет у них грязи - нет мусорных куч на обочинах, нет зарослей, валежников вдоль дорог, нет покосившихся заборов и разваливающихся хат.
Тогда не было тотальной цифровизации и такого пристального слежения камер за порядком. Нам и камеры, и штрафы сейчас не указ – не то что вдоль трасс - в городах полно мусора и развалин.

А здесь было чисто, казалось, что так было всегда. Понимание, что за всем этим труд – отсутствовало. Просто картинка – там и тут. Не надо никаких слов, никаких статей, диспутов – просто достаточно посмотреть – там и тут. И мне захотелось во всём этом жить. В этой чистоте и красоте. И вдруг я подумала, что я – мой дом – там. И что всё внутри, в сознании – если людей оттуда, переместить сюда, то здесь тоже получится, как там – завалятся дома, вырастут репьи вдоль дорог, и страшные адские туалеты., потускнеют краски, поблекнет солнце, и этот просторный воздух сузится до размеров коммунальной комнаты в шумном облезлом подъезде рабочего поселка.

И тогда я отвернулась. Потому что мудрость учит: то, что мы не в силах изменить, надо принять. И я приняла свой грязный внутренний мир в грязном городе, в самой богатой стране мира.

«Пусть болит голова у тех, кто может это изменить», - подумала я, и думала, забыла об этом, но как только я видела похожий красивый и чистый особняк – пусть небольшой, пусть даже домик, но обязательно чистый и ухоженный – с садом, с любовно подстриженными кустами, я вспоминала этот путь, и эту поездку. Вот тогда, там, я увидела каким должен быть мой дом и сад, а значит и моя жизнь.

Город в который мы приехали назывался … . Нас привезли в общежитие на окраине и разместили в комнатах, снова по четыре человека.

Тем же составом мы забрались на четвёртый этаж, затащили грузы и выпотрошили, наконец, нашу поклажу на одну из кроватей. На кровати выросла здоровенная гора из спирта и сигарет, остальное - "семечки".

Одна из наших попутчиц ошиблась дверью, и уронила челюсть, узнав наш секрет. Мы и до этого были сами-по-себе, и сторонились всех, теперь же между торговцев пополз слух о том, что мы ни больше, ни меньше – члены липецкой мафии, а наш Тутс, который не церемонился с нами в обращении – ни больше ни меньше – наш смотрящий., что у нас в Польше канал сбыта алкоголя и сигарет, и что мы купили всю таможню.

Было час ночи. Спать оставалось четыре часа, потому что в пять утра надо было снова загружаться в автобус, чтобы занять первые рыночные прилавки.  Чем ближе ко входу – тем больше покупателей, чем дальше – тем шансов расторговаться меньше – всё просто.