Записки суперпозиционного животного 2

Записки суперпозиционного животного. Архив Барсика №3

Часть первая: В которой я осваиваю территорию и нахожу точку опоры.

Позвольте представиться: Квинтус Прагматикус. Кот, философ, знаток человеческих слабостей и виртуоз в искусстве устраиваться там, где тепло. Попал я в этот вертеп высоких материй, как это часто бывает, из-за банальной жажды приключений и некачественного забора. История банальна: преследовал я стрекозу невиданной синевы, та привела меня на лужок Института, а там - бац! - сеть на голову. Ловили, говорят, бабочку-капустницу для опытов. Поймали меня. Первый урок: человеческие планы и реальные результаты редко совпадают. Чаще всего выходит ерунда. Или кот.
Виварий встретил меня тоскливым шуршанием. Мыши. Сотни их. Все как одна - с туповатым взглядом вечно жующего статистического материала.
«Новичок? - проскреб из соседней клетки старческий голос. Это была Матильда, седая крыса, отбывающая срок за участие в «Опытах по долголетию». - Держись подальше от угловых клеток. Там сидят пессимисты. От них веет заразой плохих предчувствий».
Я оценил совет. Философия крысы Матильды была проста: «Ешь, что дают, но всегда имей за щекой про запас. И помни: самый страшный звук - не лязг замка, а довольное урчание учёного».
Моим главным соседом, однако, был попугай Клаус. Жако со взглядом отставного полковника и словарным запасом десантника-неудачника. Он приветствовал меня так:
«Квантовая запутанность! - гаркнул он. - Пипетку! [Матерное, относящееся к администрации]!»
«Очарован, - ответил я, умываясь лапой. - У вас в речи чувствуется системный подход. Хаос, инструмент, оценка».
Клаус склонил голову. «Ты не мышь. Мыши иронию не понимают. Ты кто?»
«Кот. Наблюдатель».
«Наблюдатель, - повторил Клаус задумчиво. - Берегись. Здесь наблюдают, чтобы потом резать. Или травить. Или еще что».
Спасение пришло в лице Марии Игнатьевны, тёти Маруси. Она ворчала, мыла полы и раздавала справедливость в виде кусков колбасы.
«Ты, полосатик, глазастый, - заявила она, оценив мой взгляд. - Сидишь как судья на процессе. Пойдёшь в натурщики к профессору Персикову. Он там с уравнениями с ума сходит, а ты ему напоминанием будешь».
«Напоминанием о чём?» - спросил я мысленно, принимая колбасу.
«О том, что миска и туалет - основа цивилизации. Всё остальное - от лукавого и от скуки».
Мой первый философский вывод родился именно тогда: Человек изобретает сложное от страха перед простым. Простое - оно ответственное. Надо его чистить, кормить, греть. А сложное можно просто обсуждать вечно.

Часть вторая: О профессоре, коленях и природе реальности.

Лаборатория №7 пахла кофе, пылью и амбициями. Профессор Персиков был моим билетом в мир. Не в мир идей - к чёрту эти идеи - а в мир стабильного тепла и высоких, недоступных мышам поверхностей.
Я быстро сообразил: чтобы заслужить право на диван, нужно выглядеть глубокомысленным. Я выработал особый взгляд - расфокусированный, направленный куда-то вдаль вселенной, но с лёгкой искоркой снисходительности. Персиков это обожал.
«Смотри, Виталий, - говорил он ассистенту, указывая на меня. - Взгляд! Абсолютная незаинтересованность в результате, чистое созерцание! Таким и должен быть идеальный наблюдатель!»
Виталик, тощий и вечно встревоженный, смотрел на меня с подозрением. Он-то видел, как этот «идеальный наблюдатель» только что стащил у него из бутерброда начинку.
Я стал арбитром в их спорах. Сидишь себе, мурлычешь, а они спорят о «природе коллапса».
«Функция коллапсирует в момент измерения!» - горячился Персиков.
«Но что считать измерением? Сам факт взаимодействия?» - лепетал Виталик.
Я в этот момент зевал, демонстративно выгибая спину. Мой вердикт был ясен: Спорить о реальности - всё равно что вылизывать шерсть против роста. Занимательно, но бессмысленно и приводит к неопрятному виду.
Профессор, однако, был золотым человеком. Колени - тёплые, руки - умелые (чесали за ухом в самом труднодоступном месте). Он разговаривал со мной, и я снисходительно позволял ему это.
«Представь, Барсик, - грезил он, - мы поместим систему в состояние чистой суперпозиции…»
«Квинтус, - поправлял я его мысленно, глядя в стену. - И пока вы это делаете, я займу ваше кресло. Оно лучше прогрето».
Его беды были мне понятны: гранты, конкуренты, дураки в учёном совете. Мои беды - холодный пол, пустая миска, наглый воробей за окном. Его беды были виртуальны. Мои - осязаемы. Поэтому я был мудрее.
Однажды я навестил виварий, похвастаться положением. Клаус встретил меня криком: «Пипетку! [Матерное]! Квантовая запутанность!»
«Живёшь?» - спросил я.
«Существую, - скрипуче ответил попугай. - Но подозреваю, что в параллельной реальности меня уже съели. Или я говорю. Сложно сказать. Ты там, наверху, что видел?»
«Видел, как человек три часа пишет на доске формулу, а потом стирает её одним движением. Видимо, так они их размножают».
«Бесполое деление через осознание ошибки, - кивнул Клаус. - Глубоко. Берегись ящиков».
«Каких ящиков?»
«которые будут, - мрачно сказал Клаус и отвернулся.

Часть третья: Запах озона и искусство не задавать лишних вопросов.

Тревога приползла не сразу. Сначала просто участились визиты грузных людей в казённых пальто. Они ходили, щупали оборудование и говорили: «Рискованно, Персиков, очень рискованно». Профессор в такие дни не чесал мне за ухом. Он сидел, сжав голову руками, и бормотал: «Они не понимают… это же прорыв…».
Самый верный признак того, что человек задумал глупость - он начинает говорить о «понимании» и «прорыве». Здравомыслящие люди говорят об обеде и погоде.
Потом притащили детали. Странные штуковины из стекла и металла. Виталик, бледный как простыня, собрал из них хитрую конструкцию: колба, молоточек, какая-то скляночка.
«И это… сработает?» - спросил Персиков дрожащим от восторга голосом.
«Теоретически… один атом… статистика… - бубнил Виталик, не глядя на профессора.
Я, лежа на столе, почуял знакомый запах. Не страх - мышей боящихся я чуял за версту. Это был запах решимости. Опасная штука. Решимость - это когда человек перестаёт видеть всё, кроме одной точки. Даже если точка эта - гипотетическая и весьма сомнительная.
Я спустился к тёте Марусе.
«Опять колдуют? - вздохнула она, выжимая тряпку. - Чую, пахнет озоном да бедой. Озон - перед грозой. Беда - перед человечьим умничаньем. Держись, Квинтус, от ихних машин подальше. Место тёплое ищи, да смотри в оба».
А потом привезли Ящик.
Его внесли, и он сразу же занял всё пространство комнаты, хотя стоял в углу. Грубый, цинковый, глухой. Абсолютная противоположность всему живому: не дышит, не греет, не отзывается.
Профессор подошёл к нему, как влюблённый юноша. Положил ладонь на холодную стенку.
«Вот он… Дворец парадокса… - прошептал он. - Здесь будет решаться всё».
«Что будет решаться? - хотел спросить я. - Где я буду спать, когда этот урод займёт самый тёплый угол?»
Но я промолчал. Одно из правил выживания: не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответы. Особенно если ответ пахнет металлом и озоном.
Последний визит в виварий был коротким. Клаус встретил меня не криком, а шёпотом, давясь от непривычной тишины:
«Беда. Беда. Беда».
«Конкретнее, пернатый философ!»
«Они купили… одну склянку… с синим. Для ЯЩИКА. Для СИСТЕМЫ. [Матерное, относящееся к мирозданию в целом]!»
Он затрясся. Я отступил. Предчувствие, которое раньше было лёгким сквозняком, обернулось ледяным ветром.
В лаборатории царило праздничное настроение. Учёные мужья похлопывали друг друга по плечам. Ящик был готов. Механизм блестел. Профессор светился, как новогодняя ёлка.
Я прыгнул на своё привычное место - стопку черновиков на столе. Оно было холодным. Солнечный зайчик бежал по полу, но до меня не дотягивался, упираясь в зловещий бок ящика.
Персиков взглянул на меня. Его глаза блестели уже не рассеянной мыслью, а острым, хищным интересом.
«Завтра, Барсик… Завтра великий день. И ты будешь в центре всего».
Я мурлыкнул из вежливости, но спина похолодела. Ещё один вывод: когда тебя называют «центром всего» люди в белых халатах - беги. Или, на худой конец, прикинься мёртвым. Но лучше беги.
Вывод, сделанный на краю.

Итак, подведём итоги моей доквантовой эры.

1. Разум - отличная штука, но он проигрывает инстинкту, когда дело доходит до поиска тёплого места.
2. Самые опасные существа - не те, кто голоден, а те, кто «жаждет знания». Голодного можно накормить. Жаждущего знания - никогда.
3. Вселенная, возможно, и является голограммой или набором вероятностей. Но пыль на подоконнике - абсолютно реальна. И бороться с ней бесполезно.
4. Если тебе суют колбасу - ешь. Если чешут за ухом - мурлыкай. Если приносят ящик - проверь, нет ли в нём чего подозрительного, и немедленно найди альтернативное убежище.
5. И главное: философия рождается не в спорах о бытии, а в умении устроить быт с максимальным комфортом и минимальным контактом с идиотами. Увы, с последним пунктом у меня явно не заладилось.
Но я ещё не знал, что завтра меня ждёт не просто неудобство. Меня ждала встреча с самой большой глупостью, обряжённой в одежды великой идеи. Меня ждал эксперимент. Но это, как говорится, уже материал для другого протокола.
________________________________________
P.S. Попугай Клаус, как выяснилось, был прав. Во всех трёх своих словах одновременно. Что, собственно, и доказывает его гениальность.