Туинтал. Глава 2 Мёртвая птица

Любая жизнь это стремительный полёт, в котором каждую последующую секунду ты уже не тот, не такой и не там. Обычно это происходит постепенно, не привлекая к себе внимания, что  создаёт иллюзию стабильности.
 Однако в этом, казалось бы, плавном движении случаются крутые повороты, которые резко разделяют его на «до» и «после». А некоторые из них, так вообще способны омрачить жизнь, ещё не вступив  в силу. Это когда ещё всё тихо и мирно, но ты чувствуешь, нет, уже точно знаешь, что обречён.
Нечто подобное происходило и с Патрисом— его восхитительные сказочные дворцы устремлялись в небесную синеву, рассыпаясь по просторам Туинтала белым золотом. И чувство гордости переполняло душу архитектора, который считался  самым уважаемым айниталом на планете. Но с некоторых пор к его гордости стало примешиваться нарастающее чувство тревоги.
Это новое для него чувство, тяжёло наваливаясь на грудь, вызывало ноющую боль. Он с удивлением  наблюдал, как вязкая жидкость растекается по всему телу, несёт слабость в ноги и туманит сознание. Откуда же ему, живущему в свете ниспосланного добра, было знать  о таких недобрых чувствах, как страх и смятение.
Он с восхищением смотрел на свою повзрослевшую дочь, которую нежно называл Ману, то есть Небо. А что может быть красивее и важнее неба — оно, как купол огромного дворца, как украшенный богатой росписью щит. В конце концов, это не что иное, как жилище Бога, который дарит всем свет и добро!
 Ману стала настоящей красавицей, а что ещё может быть важнее для такой девушки, как не танцы?  Скинув сандалии, она кружилась в полупрозрачной тунике среди  ослепительного великолепия туинтальского рая. Взмахивая белыми крыльями, она легко и грациозно взлетала вверх. И, раскинув руки, складывала пальцы в замысловатые фигурки, каждая из которых имела своё уникальное значение. Так получался целый рассказ из жестов и движений.
Потом, опустившись на аккуратные жёлтые дорожки, уже там продолжала свой феерический танец. Он был полон любви в каждом движении её рук и ног. Только она не изображала любовь, нет, она по-настоящему любила и наслаждалась каждым прикосновением к родному Туинталу.
В эту самую минуту Патрис, измученный  противоречивыми чувствами вдруг раздражённо подумал:
«Но почему?! Почему именно в эти счастливые минуты, когда следует лишь радоваться и восторгаться, тревога с каким-то невероятным ожесточением наваливается  на меня?  Я так люблю этот мир! Но чем больше я его люблю, тем больше боюсь его потерять!»
С каждым днём это мучительное чувство росло и сметало остатки душевного равновесия, оставляя лишь мрачную обречённость и ужас неотвратимости скорой катастрофы.
— Как же прекрасна твоя Ману, Патрис! — произнёс Сиянус, глядя на этот  потрясающий танец, — но я смотрю, ты снова чем-то обеспокоен, всё тебе опять «не так». Неужели ещё  мерещится какая-то таинственная угроза?
— Да, мне всё кажется, что за нами кто-то уже давно пристально наблюдает. И, знаешь, намерения у этого наблюдателя совсем не добрые, — тут Патрис как-то грустно, даже обречённо, вздохнул и добавил, — Точно… не добрые.
— Но это же ненормально! — сочувственно возразил Сиянус, — Да, я знаю о твоей способности сканировать на большом расстоянии. Но я твёрдо убеждён в незыблемости наших идеалов и в то, что Бог оберегает нас от насилия. Мы живём в свете, от него исходящем! И мы единственные во всей вселенной не приемлем зла…
— Только это не означает его отсутствия. Знаешь, как-то уж неуютно летать добрыми ангелами среди кровожадных  злодеев. Я тоже верю, что Бог нас хранит, но тогда скажи, зачем нам дана способность становиться тонкими, скрываться от чужих глаз и слышать мысли на расстоянии?
— Атавизм… когда-то это было необходимо, теперь просто способность. Да  поверь же, наконец, мы нужны, чтобы служить примером для всех белковых, что вот можно так жить — не поедая чужую плоть и не кромсая мир! Я знаю, когда-нибудь все станут такими, как мы, и будут жить в радости, создавая, а не разрушая!
—Я тоже так думаю! Но тогда зачем такая боль? Почему так скверно у меня на душе? И за что мне всё это? Думаю, Бог хочет нас предупредить о чём-то важном…
— И что? Какие предложения у тебя? Ни один айнитал не опустится до того, чтобы взять в руки оружие — верный признак дикости и безумия! Пусть летят к нам, смотрят, как мы живём. Вот увидишь, сами так жить захотят!
— Нет, они другие, мне рассказывал старый Шифу …  это просто их способ существования. Они тоже уходят в тонкий мир, но уже в самом конце своей жизни, оставляя после себя то, что уже никак не исправишь.
                * * *
«Вот же тварь! Не пойму, то ли это птица, то ли насекомое! Что же ты ко мне привязалась, сопливая гадина? Целоваться, что ли лезешь? А мне оно надо? Вали отсюда!»
Авис пошёл на второй круг, он хотел подружиться с этим странным двуногим существом без крыльев, таких он раньше никогда не встречал. Да и чувство враждебности ему было совсем неведомо, он просто хотел сесть на плечо незнакомцу. На Туинтале это служило знаком особого расположения, но тот всё время брезгливо отмахивался.
Если бы этот безобидный птах понимал язык странного незнакомца… Но до него с трудом доходило лишь непонятное раздражение. Любое существо на всей планете всегда радовалось приближению ависа. А он садился на плечо и весело чирикал, щекоча клювом щёку.
Однако данный субъект был бесконечно далёк от радужных мыслей и его голову занимали лишь инструкции, алгоритмы и аналитика:
«Если ты давно работаешь во  внешней разведке, то уже легко принимаешь любую специфику очередной реальности на очередной планете. Ты просто обязан, если не встроиться в эту реальность, то хотя бы не выделяться на её фоне. А что касается всяких там неудобств — уж извини».
Он словно перечитывал знакомые инструкции. Не то, чтобы он их не помнил наизусть, нет. Просто как бы перебирал в уме основные пункты положения о своей профессии, как конструктор гордо любуется своим детищем, подробно разглядывая его чертёж.
«Основная задача, стоящая впереди других задач, пусть даже определяющих цели разведки — действовать скрытно, не оставляя следов присутствия. Это значит, всегда держать дистанцию и не входить в контакт с аборигенами».
Его рассуждения внезапно переместились в область издержек профессии —  ответственность за допущенные промахи:
«Ты точно на них не похож и будешь быстро раскрыт. А раскрытие повлечёт последствия, которые, как ты ни выворачивай,  будут печальными. Своим для дикарей ты никогда не станешь, а вот для своих станешь ненужным или резко упадёшь в цене, как устаревший механизм. А всё отработавшее свой ресурс и пришедшее в негодность, подлежит обнулению».
Он вспомнил, что подобное уже происходило с некоторыми разведгруппами. Обнуление — процедура не из дешёвых. Для расщепления физического тела на атомы требуется большое количество энергии, но затраты на содержание всякого старья намного дороже. Более того, старьё, пока имеет физическую форму, может содержать и нежелательную информацию. А на её сокрытие никаких средств не жалко.
«Да, всё как-то сложно в профессии разведчика, но стоит того… до поры,— сделал он вывод про себя, — Чиет! Как раздражает этот яркий свет, просто на грани разрушения зрительного сенсора. Только визеры и спасают, их всё же включили в экипировку. При всей жмотности руководства, слепой-то разведчик никому не нужен».
Экипировка разведчика включала лишь необходимый минимум: итинанер, но  без  передатчика (чтобы им не воспользовались аборигены), аптечка и паёк, АРУ без возможности утилизации (в целях экономии). Ну, и наконец, эти самые визеры, спасающие от яркого света, имеющие мощный зум-объектив, способный записывать видео и работать, как коммуникатор.
«Классный, между прочим, аппарат. А ещё, что ценное в экипировке, так это комбинезон из ткани с нанопокрытием, автоматически меняющим цвет под внешнюю среду. Это делает тебя практически невидимым, — но тут же сам себе возразил — Нет, судя по этой привязавшейся твари, невидимым я стал только издалека. Хорошо, хоть с аборигенами пока не столкнулся».
Он ещё раз раздражённо отмахнулся  от глупой птицы: — «Ну, ничего не понимает, липнет и липнет ко мне, чиет! Аборигены здесь тоже какие-то мутные, у них даже нет различий по статусу. В любом даже самом дремучем обществе всегда чётко обозначена разница по званиям и полномочиям. И всегда понятно, кто кому подчиняется. А тут все словно ленивые коты целоваться лезут!»   
                * * *
Под одобрительные аплодисменты восхищённых зрителей Мануакана закончила своё  сказочное повествование. Она ещё раз, вращаясь, взлетела вверх и мягко опустилась на зелёную траву, широко раскинув руки и хлопая крыльями. Этим она как бы говорила: «Всё, что расцвело в душе моей, пусть станет вашим. Я вас люблю!»
Жители Туинтала знали немного слов. Хотя разговорная речь и считалась признаком уважения к собеседнику, но использовалась обычно только в  начале беседы. Умея читать чужие мысли, было бы неразумно  произносить вслух громоздкие фразы.
Мысли всегда быстрее! Часто их и сам-то не успеваешь разобрать  среди несущейся лавины путанных, всё время ускользающих образов. И где уж тут успеть, столь же быстро подобрать нужные слова. Поэтому, для придания ясности диалогу, прибегали к жестам, мимике и танцам  — они прекрасно справлялись без слов.
— Ману, спасибо за великолепный танец! Ты богиня движущихся форм! — выразил своё восхищение Сиянус
— Пока, дочка! Мы пойдём смотреть новую площадку под строительство, — Патрис помахал рукой и расправил крылья.
Ману в ответ мысленно послала ему поцелуй.
По дороге. Сиянус всё успокаивал друга, мол, какая ещё может быть тревога, если её вообще в природе не существует. Бог защищает  нас от любого зла, а нам остаётся только любить и созидать.
Они направлялись в сторону цветущего сада, полного густой растительности и ярких цветов. Словно разноцветные капли света, рассыпанные по зелёному ковру, они сводили с ума своей красотой. В стороне от него располагалась просторная лужайка, на которой Патрис и намеревался возвести свой новый проект.
Очарованный величием и красотой живой природы, он совсем забыл о своих тревожных размышлениях. Сиянус даже обрадовался:
«Ну вот, наконец-то он успокоился и вернулся-таки в нормальное состояние праведного айнитала. А то так и до психического расстройства недалеко!»
 С беспечной детской улыбкой, вдыхая пьянящий до головокружения аромат свежего воздуха, они уверенно приближались к достойной цели, и чувство гордости переполняло их безгрешные души.
 Но вдруг они оба застыли, будто с размаху врезались в каменный столб. Они совершенно чётко уловили предсмертную работу чьего-то мозга. Так бывает, когда кто-то недавно умер, но последние мысли ещё живут. Они, как птицы,  всё кружатся над телом, не понимая, что уже никому не принадлежат.
Друзья  тут же бросились на поиски источника скорбных звуков и наткнулись на тело маленького ависа.
— Посмотри Сиянус, он не умер своей смертью. Тут отчётливо видно какое-то механическое воздействие — перебито крыло и свёрнута шея. Его убили, понимаешь, убили!
— Но как? Кто? Это же невозможно! Если только… если только… ты прав… и кто-то чужой сейчас бродит по нашей планете… и он точно не айнитал, а чьенсу!
— Да, я чувствовал это уже давно! Я же говорил…
Страх мощным ураганом ворвался в их  безмятежный прекрасный мир. Смертельный холод и мёртвая тишина мрака заставили дрожать крылья за спиной. Они, как по команде,  зажмурили глаза и застыли в безропотном ожидании атаки.