Искушение. Глава 40

Человек в чёрном плаще сидел неподвижно. Лицо по-прежнему скрывал капюшон; только глаза — два холодных прожектора, от которых у Кравцова по позвоночнику пробежала дрожь. Он знал этот взгляд. Видел его у людей, которые не просят и не угрожают — просто решают. И забирают то, что хотят.

Роман заговорил первым — голос ровный, со сталью внутри:

— Зачем? Отец же вам доверял. Я вас почти родным считал. До последнего не верил, что это вы. Зачем?

Кравцов откинулся на спинку, устроился удобнее и ухмыльнулся — широко, нагло, без капли стыда:

— Всё просто, Рома. Деньги и власть.
Я сделал Константину предложение, от которого не нужно было отказываться: миллионы чистыми. Без риска. Он отказался. Глупец. Столько денег можно было поднять.

— На контрабанде, — тихо, но отчётливо произнёс человек в плаще.
Голос — низкий, ровный, будто из-под воды. В салоне мгновенно стало холоднее.

Кравцов дёрнулся спросить «откуда…», но незнакомец поднял ладонь — коротко, властно. Затем достал из внутреннего кармана тонкий пластиковый пакет и бросил его на колени Кравцову.

Тот поймал и распечатал.
Внутри — фотографии и распечатки:

он сам — на складе «Логика-Транс», принимает контейнеры;

он же — жмёт руку партнёрам из розыска;

он выходит из банка в день поступления денег;

схема рейдерского захвата «АрКапитал»;

материалы по покушению на Романа.


Кравцов пролистал пакет и усмехнулся уже нервно:

— Это ничего не доказывает. Бумаги. В суде над этим посмеются. Адвокаты вас сожрут. Съедят и костей не оставят.

Незнакомец достал телефон. Нажал воспроизведение.

В салоне раздался голос Артурчика:

«…Это Михаил Юрьевич. Это он отдал команду разобраться с Романом Константиновичем. Это был его приказ. И Беляева он велел привлечь. Пожалуйста… не надо больше…»

Кравцов побледнел, увидев, как Артурчик теряет сознание.


— Этому никто не поверит. Мёртвые не говорят.

Роман холодно усмехнулся:

— А он не мёртв. Доза снотворного. Не смертельная.
Утром ему сделают предложение: либо даёт показания, либо просыпается уже без языка и без пальцев.
А может, и вовсе не просыпается.
Как думаете, что он выберет?

Кравцов мгновенно всё сложил. Ухмылка исчезла.

— Ладно, — выдохнул он. — Я слушаю. Внимательно.


***

Незнакомец наклонился ближе. Голос стал почти шёпотом, но каждое слово било точно. Он говорил ровно тридцать минут: факты, цифры, имена, даты, суммы, цепочки.

Чем дольше звучал голос, тем сильнее менялось лицо Кравцова.
Он побледнел, расстегнул верхнюю пуговицу, провёл ладонью по шее — на коже остался влажный след. Взгляд застыл в одной точке.

Отказаться он не смог. Даже не попытался.

Когда слова смолкли, в салоне стояла тишина. Лишь тяжёлое дыхание Кравцова её нарушало.

Роман вышел первым: плечи расправлены, лицо спокойное, взгляд пустой и уверенный. АрКапитал больше никто не тронет. Вопрос решён. Радости не было — только гулкая пустота.

Следом выбрался человек в плаще. Отойдя на пару шагов, он повернулся и протянул Роману руку:

— Спасибо. Без тебя бы мы не справились. Если что — номер ты знаешь.

Роман пожал руку:

— Взаимно.

Незнакомец кивнул своим. Бойцы быстро забрали раненого, расселись по машинам. Пять автомобилей тронулись почти одновременно — без фар и лишнего шума.

Через минуту на трассе остались только три покалеченных автомобиля кортежа, проколотые шины и семь охранников, которым велели молчать до конца жизни.

В машине остался только Кравцов. Он открыл бардачок, достал бутылку The Macallan 1946.
Открутил пробку зубами и стал пить прямо из горла — жадно, до дна.

Когда бутылка опустела, он откинулся на сиденье и впервые за пятьдесят восемь лет закрыл глаза от бессилия.

Над трассой стало совсем тихо. Ветер гонял красные листья, где-то вдалеке кричали ночные птицы.

Война закончилась.
Победитель уехал.
Побеждённый остался.