Глава 6. Нью-Йорк

     Кампания, открывшаяся драматической победой при Банкер-Хилле, продолжилась взятием Бостона без потери единого человека, когда генерал Хау оставил город и отвёл отряды на борт военного корабля в гавани. Этот успех, хотя и был важным, всё же ещё не был настоящей войной; американцы блефовали, а на деле имели недостаточно боеприпасов, и заслугой Вашингтона было то, что он умело скрыл сей факт. Взятие Дорчестер-Хайтс было бы невозможным, если б английский генерал проявил больше способностей, и потому главнокомандующий знал, что своим успехом он обязан в большей мере небрежности британцев, чем качеству своих отрядов или помощи Конгресса, промахи и слабости которого он мог теперь вполне оценить. В особенности его раздражал закон, согласно которому новобранцы подлежали лишь нескольким месяцам службы; в результате, только-только обученные люди отправлялись по домам, а командующий был вынужден формировать новые отряды буквально под взглядом врага.
     Убеждённый в том, что генерал Хау попытается возместить потерю Бостона взятием другого морского порта, скорее всего, Нью-Йорка, он поспешил в этот город и там занял позиции.
     Здесь, он чувствовал, начнётся реальная борьба.
     Нью-Йорк был, в высшей степени, не  защищён; здесь не было кораблей, охраняющих гавань, не было укреплений, только скудный запас амуниции и продовольствия, а половина жителей были лоялисты и делали всё, что могли, чтобы препятствовать «мятежникам», как они их называли. Недостаточно было солдат для защиты входа в город, и пока командующий был в Филадельфии, советуя Конгрессу объявить независимость колоний, генерал, оставленный для командования, Израэль Путнам, был вынужден наблюдать, как английский флот плывёт по заливу, а армия высаживается на Стейтен-Айленд.
     Немало, однако, было сделано. На берегах реки установили батареи, улицы забаррикадировали, на Бруклине и Лонг-Айленде возвели укрепления, и с крыш сдирали свинец, чтобы лить из него пули.
     В начале июня, жарким послеполуденным днём, вскоре после того, как командующий вернулся из Филадельфии с известием о том, что Конгресс объявил колонии независимыми, небольшая компания леди и джентльменов сидела в солнечной гостиной мистрис Ричард Трайон и пониженными голосами, с ужасом и неодобрением, обсуждала состояние дел.
     Мистрис Трайон, когда-то Гортензия де Божё, была замужем лишь несколько месяцев и сейчас считалась  первой красавицей Нью-Йорка.
     Другая леди была её подруга и соперница, мистрис Маргарет Шиппен, дочь лоялиста, но обручённая с Бенедиктом Арнольдом, американским офицером. Два джентльмена были друзья губернатора (сбежавшего ввиду занятия города американскими отрядами) и ещё один был генерал Конвей, который, хотя и носил униформу виргинцев, был решительно настроен против командующего и Декларации Независимости, которую объявил безумной выходкой.
     На самом деле Ричард Конвей был не более чем ирландский авантюрист, во всём искавший лишь свою выгоду. В настоящее время он считал, что ему выгоднее быть на стороне американцев, но он терпеть не мог Вашингтона и потому не упускал случая позлословить на его счёт. 
     Вскоре джентльмены вышли, и леди остались одни в фривольно обставленной белой комнате с драпировками соломенного цвета. Обе помолчали, уныло разглядывая ковёр.
- Как тяжело жить в такие времена, - сказала, наконец, Гортензия.
- Дорогая, - ответила Маргарет Шиппен, - всё это скоро кончится.
- Этот мятеж, ты имеешь в виду?
- Ты слышала, что генерал Конвей сказал только что – у американцев нет шансов теперь, когда англичане на Стейтен-Айленд, а их корабли поднимаются по Северной реке.
     Говоря так, Маргарет, брюнетка замечательной красоты и элегантности, богато одетая и с утончёнными манерами, откинулась в кресле, сцепив поднятые руки под своими тяжёлыми локонами и скрестив маленькие ножки, выглядывавшие из-под оборок розовых нижних юбок.
- Какая жалость, дорогая, - жалобно протянула Гортензия, - что ты влюбилась в мятежника.
     Маргарет надменно улыбнулась.
- Я влюблена в Бенедикта Арнольда, - ответила она.
- Мистер Вашингтон его очень ценит, - сказала Гортензия, слегка побаивавшаяся своей подруги.
- Тебе следовало бы сказать «главнокомандующий Вашингтон», разве нет? – лениво возразила мистрис Шиппен.
     Гортензия нетерпеливо поднялась.
- Ты специально меня дразнишь, - сказала она со слезами на глазах. – Ты же знаешь, как мне всё это тяжело. Если б не революция, мы с Ричардом уже отплыли бы в Европу.
- Конечно, тяжело, - заметила Маргарет всё так же лениво, но на этот раз с саркастической ноткой.
- Ты мне не сочувствуешь! – сердито воскликнула Гортензия.
- Не сочувствую? -  медленно повторила Маргарет, отбрасывая напускное безразличие. – Мне самой необходимо сочувствие, девочка моя. Твой Дик с тобой, в городе, в безопасности – в то время как Бенедикт Арнольд в действующей армии.
- И Дик будет сражаться, если понадобится, - живо возразила Гортензия. – Просто здесь скучно, так скучно! Правда, Дик сказал, что когда лорд Хау  войдёт в город, снова будут балы и праздники.
- Скучно? Сегодня утром меня разбудил шум разбираемой баррикады, чтобы артиллерийские орудия  могли пройти на Бруклин. В саду вдоль клумб лежали рулоны свинца с крыш, а молодой южанин - лет семнадцати, не больше – пресерьёзно отдавал приказы. Отец же, с холерой, лежит в столовой. Ты это называешь скучным?
     Мистрис Трайон надула губы.
- Ты сама говоришь, как мятежница, - сказала она.
- Что ж, как ты недавно мне любезно напомнила, я помолвлена с одним из мятежников.
     Гортензия собиралась ответить подруге, и с горячностью, ибо была в дурном расположении духа, но тут дверь отворилась и чёрный слуга объявил:
- Главнокомандующий.
     Обе леди тут же вскочили с лёгким криком удивления. Они не ожидали видеть сейчас генерала Вашингтона.
     Он вошёл, большой и суровый, и игривая гостиная сразу показалась неуместной и как будто уменьшилась.
     С вежливой улыбкой он поприветствовал леди.
     Гортензия указала на канапе, и он сел.
     Маргарет с интересом смотрела на него блестящими прищуренными глазами.
- Удивительно, - начала она своим звучным чётким голосом, - что вы находите время на визиты дамам, сэр. Вы, должно быть, много чем в настоящее время озабочены.
- Я нахожу время для всего, если мне надо, - ответил он. – Я не стремлюсь облегчить груз своей ответственности, пренебрегая светскими обязательствами, и я желал увидеть мистрис Трайон по весьма важному делу, которое требует от меня полного внимания.
     Он откинул алый с белым плащ и вытащил из кармана синей униформы пакет, который и протянул Гортензии.
- Это, - сказал он, - мой окончательный отчёт по твоей собственности и о моих действиях по управлению ею, а также деньги от продажи фермы в Виргинии, которую я купил для тебя, и которую ты недавно поручила мне продать. Всё остальное было устроено при твоём вступлении в брак, и тогда же передано тебе.
- Благодарю, - сказала Гортензия. Она была тронута этим окончательным свидетельством разрыва связи между нею и этим виргинским джентльменом, который так долго и преданно заботился о ней и её делах.
- Наверно, вы считаете меня неблагодарной, - сказала она почти с вызовом, чтобы скрыть смущение. 
- Неблагодарной?
- Ах, я так и не поблагодарила вас, как должна бы - и, кроме того, я на другой стороне сейчас.
- Признаю, что я рискую, находясь во вражеском лагере, - с улыбкой сказал командующий. – Присутствующая здесь мистрис Шиппен считает меня мятежником.
- А кто же вы ещё, сэр? – отозвалась та серьёзно.
- Кто я? Ах, мадам, на такой вопрос скоро не ответишь – приходите завтра, когда Декларацию Независимости будут читать в отрядах, и тогда судите сами.
- Не осмелюсь, - мрачно сказала Маргарет. – Я в двусмысленном положении, сэр, между моими людьми и генералом Арнольдом.
- Ах, я так рада, что Дик не мятежник! – воскликнула Гортензия.
     Командующий взглянул  на неё, спокойно улыбаясь.
- Мои добрые пожелания всегда с тобой, какой бы путь ты не избрала, - сказал он, - это естественно, что ты не можешь чувствовать так, как чувствуют и должны чувствовать истинные американцы.
- Американцы! – воскликнула мистрис Трайон. – Ненавижу это слово! Разве вы не колонист, мистер Вашингтон?
- И ни колонист, и ни мистер Вашингтон, - насмешливо сказала Маргарет, маскируя лёгким тоном какое-то более глубокое чувство гордости и тревоги, - но американский главнокомандующий. Да, сэр, так! Вы стоите у истоков создания новой нации.
- Что ж, мадам, - ответил он, - каждая нация имеет своё место в мире, хватит на всех.
     Их глаза встретились.
- Вы поставили себе трудную задачу, - сказала она.
- Такую же задачу ставит себе и Бенедикт Арнольд, - ответил он.
     Она сильно покраснела, затем со смехом подняла руки вверх.
- Сдаюсь! Больше ни слова.
- Ах, это поистине несчастье – любить мятежника, - сказала Гортензия, покачав белокурой головкой. – Теперь же, если позволите, командующий Вашингтон, я пойду и напишу расписку за эти денежные средства. 
     Она выпорхнула из комнаты, и Джордж Вашингтон, который встал, снова сел на позолоченное канапе.
     Как только хозяйка вышла, манеры Маргарет вдруг изменились.
     Она утратила насмешливый и легкомысленный вид, и, наклоняясь вперёд, сказала очень серьёзно:
- Я рада, что могу поговорить с вами, сэр.
     Он сразу же откликнулся на её изменившийся тон.
- Я к услугам невесты Бенедикта Арнольда, - ответил он очень вежливо.
     Она сделала глубокий вдох.
- Я хочу знать, к чему всё идёт? Неужели всё так серьёзно?
- А вы сами разве не видите, серьёзно или нет?
- Ннет… не знаю. Я слышу столько разных толков. Гортензия считает, что всё будет кончено через несколько недель, - и генерал Конвей, кажется, тоже так думает.
- Не слушайте слишком много генерала Конвея.
- Но он друг Бенедикта.
- Знаю. И сожалею об этом.
     Она остро взглянула на него.
- Так вы считаете, война затянется?
     Генерал Вашингтон не ответил, на его лице было сдержанное выражение.
- О, вы можете открыто говорить со мной! – сказала Маргарет. – У меня есть здравый смысл и понимание. И я могу молчать, когда нужно. Скажите же мне всё, генерал Вашингтон, вы – единственный человек, который действительно понимает положение вещей.
- Будет борьба до конца, - спокойно сказал он.
- Вы … так думаете?
- Не думаю, а знаю.
- Неужели нет вероятности, что вы сложите оружие, если король пообещает вам прощение?
- Такой вероятности нет.
- Боже мой!
Она сжала руки, лежащие на коленях.
- Но ведь это может продолжаться … годами? – спросила она.
- Да.
- Но это ужасно!
- Наверно, так, - ответил он мрачно, - но альтернатива будет ещё ужаснее.
     Она поднялась, не в силах побороть волнение.
- Неужели вы думаете, что у вас есть шанс против Англии?
     Он улыбнулся.
- Надежда есть.
- Будет трудно удержать даже то, что есть сейчас, - сказала Маргарет.
- Трудно, но возможно.
- И даже … победить?
- Тоже возможно.
     Она глядела на него изумлёнными глазами. Затем спросила:
- Но как? Как, генерал Вашингтон?
     Он тоже встал и широко улыбнулся.
- Не знаю как, мистрис Шиппен, но сделать это нужно.
- Стоит ли игра свеч, сэр?
- На карту поставлена свобода, мадам.
     Она прочла стальную решимость в его взоре, и опустила глаза.
- И я должна отдать Бенедикта вот этой … неизвестности?
- Женщина не может просить лучшей судьбы для мужчины, которого любит, - сказал командующий. – Нет никого, кому бы я доверял больше, чем генералу Арнольду. Он может прославить своё имя.
- А как же я? – спросила она жалобно. – Я? Дочь лоялиста…
Он ласково прикоснулся к её руке.
- Слушайте своё сердце. Не ждите окончания войны. Выходите за него замуж, доверьтесь ему, будьте на его стороне, будьте одной из нас.
- Осмелюсь ли я? – шепнула она.
- Осмелитесь. Посмотрите сегодня вечером на Бруклинские Высоты, вы увидите огни наших батарей. Подумайте, зачем они там? Нас мало, но мы преданы нашему делу, и нас будет становиться всё больше. Нас мало – но когда в истории бывало, чтобы великие дела вершились большим количеством людей? Нас мало, избранных…, но именно мы, своими усилиями и страданиями, построим новый мир. Наши жизни лягут в основание новой нации.
Он внезапно замолчал.
- Простите за эту страстность – но я хочу, чтобы жена Арнольда была мятежницей! – докончил он, улыбаясь.