Видок писал мемуары, но не документальное исследов

                Любого рода развесистой клюкве
      Моя привычка сравнивать и выбирать только лучшее, как, например, с тремя разными переводами трех разных переводчиков Хантера Томпсона, принудила меня, нежданно заинтересовавшегося вопросом революционного террора в Российской империи, сравнить отеческого Будницкого и переводную Гейфман, скорее всего, еврейку, судя по наименованию, но как не существует для меня расовых ограничений, кроме как культурно, так и еврей еврею рознь. Или очень большая разница. С первых строк я заинтересовался крайне, так как автор прямо указала на присущую двуногим особенность к стремлению облагодетельствовать весь мир, вовсе не просящий этого и даже, чаще всего и почти всегда, отвергающий такого рода вспоможение. Вот он - корень. Надо зрить именно и прямо в корень, тогда вымученные фальсификации или даже народная правда осознаются проще, вяще и пуще.
     - Щи добрые люди, - осклабился Карзубый, выхватывая у меня костыль, что сразу же вызвало недовольный ропот блатных. Их шестерка и, судя по погонялу, пидор Машка пнул моего обидчика в зад. Поднялся Слам.
     - Это что же такое, господа арестанты, - медленно произнес он, протягивая руку назад, где сидели на нижних нарах молодые воры, - гарантированный государством костыль отжимать ?
     Он быстро ткнул оказавшейся в его ладони заточкой, а Карзубый, уронив мою пайку на пол, застонал, опадая.
     - Подбери хлебушек - то, - прикрикнул на меня Слам, вытирая заточку о рубашку мертвеца, - Божий, грех ему валяться на земле.
     Я подобрал пайку и забился под нары, где мы все, фашисты, и проживали, хоронясь от сук и тех же блатных, от скуки развлекавшихся с нами своими жестокими шуточками и подначками.
     - Пошел на поводу, - осуждающе прохрипел Шарлам Валамов, с жадностью глядя на мой костыль.
     - Да пошел ты, - огрызнулся я, вгрызаясь в жесткий хлеб пополам с отрубями и древесной стружкой.
     - Солженицын ! - заорал от дверей барака дневальный. - Валамов ! На вахту, гниды.
     Мы вылезли из - под нар и, не отряхнувшись, побежали на вахту. Чудное дело, но там присутствовал сам Хозяин, как блатные называли начальника лагеря. Рядом с ним какой - то штатный, в костюмчике заграничном, то ли деятель, то ли агент МГБ, сразу не разберешь.
     - Это товарищ Галеотти, - представил его лейтенант Гаранин, прославивший наш лагерь своими знаменитыми бессудными расстрелами из пулеметов, - итальянский товарищ, исследователь - документалист организованной преступности в России конца двадцатого века. Надо помочь, - веско добавил начальник лагеря, - паек будет соответственно увеличен, от работ освобождаетесь.
     Галеотти утащил нас в каптерку, откупленную у блатных на вечер ловким итальянцем за долю малую. Усевшись на стулья, мы уставились на него, а он принялся задавать точные и чоткие вопросы, на которые мы, конечно, тут же и отвечали.
     Через сто лет мы узнали, что Марк Галеотти издал вызвавшую фурор на Западе книгу в виде документального исследования об организованной преступности России конца двадцатого века. Видимо, ему никто не сказал, что мы - то сидели в середине того же века, а любая преступность любой страны обязательно шагает со временем в ногу, иначе пропасть ей за миг краткий.
     - Вот почему, - назидательно сказал нам Слам, когда мы вернулись в барак, - наркобизнесом занялся Майкл Корлеоне, а не придерживавшийся старорежимных понятий людей чести дон Вито.
     Мы поделились с ним дополнительными пайками, так что целую неделю блатные нас не трогали.
     ание не убралось.