Мадагаскарские розы

Виктор Николаевич любил жить. Он любил думать, гулять, восхищаться закатом, и сидя в кабинете за большим письменным столом смотреть на их с Наденькой фотографию.
Наденька была белоснежна, в фате и перчатках, а он с бутоньеркой на лацкане пиджака, загорелый, поджарый, сиял как начищенный самовар.
Ей Богу!
Прошло больше года и Виктор Николаич начал бояться. Он смотрел на свадебную фотографию и думал о том, что он старше.
Что временами он не может себя сдержать и  из него прёт житейская мудрость, пустая, замшелая, пахнущая дачным бельем, либо философия, да такая, с надрывом, с драматикой, с тоном великого наставника; либо какая-нибудь шутка, неумная, неизящная, нелепая от которой ему самому становилось неловко.
Виктор Николаич тяжело вздыхал и, продолжая писать, думал о том, как сделать жену счастливой.
С утра он заказал розы, но розы ей надоели! Оказывается, Наденька хотела пионы! Вот ведь как!
В одиннадцать часов Виктор Николаич по обыкновению варил кофе, а он любил сидеть на балкончике вместе с женой, и смотреть, как она, складывая губки, дует на пену.
Но оказалось, что она хочет шампанского!
– Я только не пойму, Надюша! – удивился он. – В одиннадцать утра ты уже хочешь выпить! Что будет дальше?
Все же он открыл бутылку с шампанским, но Наденька обиделась и не выходила из комнаты.
Вернувшись в кабинет, Виктор Николаич испугался, что он слишком строг, занудлив, придирчив. Что он ведет себя как последняя сволочь.
Он вообще стал трусливым, сварливым, мнительным. Его пугала мысль о том, что  Наденька может взять и уйти! И как ему потом жить?
Как-то он пришел с работы домой и увидел записку. У него закололо сердце, ему даже показалось, что полки пусты и Надюша ушла.
Он лег в коридоре и, стараясь не шевелиться, вызвал себе скорую, которая тут же приехала и увезла несчастного в отделение.
 Наденька пришла из магазина и подумала, что муж задерживается на совещании. Она принялась готовить ужин, и не понимала, где можно так шататься?
Она стала названивать мужу, но он не брал трубку. Тогда Наденька подумала, что муж, скорее всего, с другой женщиной, и совершенно потерял совесть.
Тем временем, Виктор Николаич лежал под капельницами и не мог говорить.
Он даже не мог думать, но в проблесках сознания ему виделась одна и та же картина, как Наденька складывает свои вещи в чемоданы, и ему становилось все хуже и хуже.
На следующий день Наденька поняла, что муж от нее ушел.
- Он даже не объяснился! – жаловалась она подругам, которые пришли ее поддержать и выпить шампанского. – Я не понимаю, как? – она заплакала и сквозь слезы стала смотреть их свадебный альбом. – Витя, Витя, - взывала она. - Как же ты мог?
- Деньги, что ты хочешь! – утешали подруги. – Наверное, нашел себе помоложе, а ты свободная женщина и теперь можешь жить как мы! 
Наденька очень расстроилась и не могла поверить.
- С ним что-то случилось, - сказала она, и стала звонить мужу каждый час, но его телефон был заблокирован, и тогда она совершенно разуверилась в счастье.
Я была к нему холодна, думала она, прикладывая к лицу мужнину рубашку. Была слишком капризна, обидчива, эгоистична.… Мне надо было больше читать, больше думать, научиться печь его любимые пирожки.…  Ах, какая же я!
Тем временем муж продолжать лежать в больнице и думать, что он одинокий человек, которого бросила жена.
При этих мыслях у него сжималось сердце, и он начинал сокрушаться, что был недостаточно хорош, и быть может, ему надо было бегать по утрам и отжиматься от пола хотя бы двенадцать раз. 
Наденька в это время ждала, и тревожилась и подходила то к окну, то к двери. Ей казалось, что муж вернулся и своим ключом открывает дверь.
Она трепетала от страха и радости и начинала рыдать, а ночью ей не спалось, и она слышала его шаги в коридоре и замирала, ожидая, что он войдет сейчас в спальню…
Вскоре она поняла, что муж подонок, подлец, жалкий трус и ей надо просто собрать чемоданы, но она продолжала ждать, всякий раз прислушиваясь и вздрагивая и пугаясь одной только мысли, что он придет и она посмотрит ему в лицо.
Через несколько дней Виктора Николаича выписали из больницы, и он поехал домой, боясь темных комнат, боясь одиноких ночей, бессмысленных, долгих, бесконечно противных.
А что если Наденька дома? осенило его. Я не буду ее упрекать, не буду винить, не буду выискивать в ней пороки…
Я, я стал причиной, думал он, видя в окно такси, как роскошно белеют яблоневые сады, и Наденька виделась ему в свадебном платье, невинная, милая, объятая каким-то теплым, сияющим светом.               
Войдя в дом, он сразу же почувствовал тишину, и его охватило уныние. Все казалось ему чужим, призрачным, несуществующим…
Он прошелся в гостиную, потом в кабинет, потом в спальную.
Наденька лежала на постели с закрытыми глазами, и казалось, что ее некогда прекрасное живое лицо было вылито из воска.
- Прости меня! - Виктор Николаич опустился перед ней на колени. - Я знаю, я бываю несдержан, бываю ленив, груб, непонятлив, немяког, неумен, говорю не подумав, - он зажмурился от того, что это он виноват, что это из-за его дурной, нетерпеливой, нетонкой натуры она решилась уйти к другому.- Но я люблю тебя! Люблю всем своим сердцем, всею душою!
При этих словах Виктор Николаич заплакал и слезы текли по его лицу, как будто бы он был у постели умирающей, безропотно поддавшейся какой-то слепой злой участи и принявшей её без малейшего противления.
Наденька медленно села на кровати и отрешенно посмотрела куда-то  сторону.
- Надюша, да что с тобой! – он схватил ее за руки и, чувствуя, как они холодны, стал дышать на них своим горячим, жарким дыханием. – Ну что с тобой, родная моя, девочка моя.… Это из-за меня.… Я знаю! Со мной тяжело, я срываюсь, я бываю противен, скучен, неловок…
Наденька посмотрела, наконец, на него и представила, как он страстно обнимал другую женщину, как он спал с ней в одной постели, как он впитал в себя запахи ее кожи, и они вместе с ней пили, смеялись, говорили о ней, и теперь он вернулся веселый, довольный, бесстыдный, не могущий признать свое подлое, пошлое, вульгарное бытиё.
- Ты не заболела? – испугался Виктор Николаич и приложил ладонь к ее лбу. – Давай я вызову доктора…
Наденька содрогнулась от его прикосновения, как будто бы ей на лоб положили жабу.
- Что ж, - произнесла она чужим, незнакомым голосом. - Я думаю, Виктор Николаевич, нам больше ни к чему эти сцены. Я поеду к родителям, а вы можете жить, как пожелаете.
Виктор Николаич впервые услышал, как она называет его по отчеству. Он смотрел сквозь слезы на ее бледное измученное лицо и понимал, что она несчастна, потеряна, разбита и всему виной его неловкая неприбранная старость, которая сквозит отовсюду.
- Я стар для тебя, - тихо сказал он. – Я всё понимаю….  Ты можешь уехать сегодня же, я не в силах тебя удерживать…
Надюша собрала свои вещи и уехала в тот же день. Сидя в мягком вагоне поезда, она думала о том, что не смогла бы жить с этим человеком, который казался ей таким чистым, искренним, добрым, не мыслящим никакого обмана…
Как же я ошибалась, думала он. Как же я ошибалась!
Виктор Николаич сидел за письменным столом и смотрел на их свадебную фотографию.
Как же она невинна, думал он. Как же она молода, как чиста, как необыкновенно ей идут эти нежные, мадагаскарские розы…