Астральные науки, лекция I

Аудитория для дисциплины «Астральные науки» оказалась не похожа на все остальные в Уитерхивене: ни пыльных парт, ни огромных досок, звездных карт, чертежей. Даже место для их тьюторской группы и то больше подходило для пар. Здесь же пространство напоминало скорее гостиную какого-нибудь богатого чудака, отколотый от его богемной жизни кусочек, случайно попавший в готическую академию.

Низкие диваны, глубокие кресла, расставленные полукругом перед невысокой платформой у доски, похожей на ту, что висела в кабинете информатики — для рисования маркерами, не мелом, — расстеленные по полу разнообразные ковры с впечатляюще сложными узорами, приглушенный свет от ламп в стиле Тиффани. Под потолком кружили ароматы ладана и сушеных трав: полыни — для очистки, шалфеем, раскрывающим поток сознания, лавандой — для медитации, и чем-то еще неуловимым, свежим, с приятной горчинкой. Чем-то таким, совершенно не от мира сего. Но если добавить парты и нудного медиума, будет похоже на уроки спиритизма, и Торнтон хмыкнул, вспоминая, как часто засыпал на них.

Обстановка здесь тоже склоняла ко сну: тишина висела особенная, густая, наэлектризованная ожиданием. Он тут же нашел себе подходящую позицию для того, чтобы отойти в мир Морфея. Подальше от центра, кресло у самой стены, у окна, откуда виден клочок посеревшего неба, верхушки темных елей где-то вдали и тусклая полоса туманного солнца, в которой можно раствориться. Гарантированное одиночество.

Преподаватель, Эстер Боссини, появилась бесшумно. Не вошла — материализовалась откуда-то из тени между тяжелыми шторами. Казалось, она всегда была здесь и просто ждала, когда класс заполнится. Молодая совсем, на вид едва за тридцать, но во взгляде темнела глубина не по годам. Среднего роста брюнетка в мягких волнах волос; слегка смугловатая, с лицом, напоминающим луну в дымке: круглым, мягким, но с широкими скулами, в заметных веснушках, более похожих на родинки, с выразительными по-кошачьи серо-зелеными глазами, которые смотрели сквозь, будто видя одновременно и аудиторию, и что-то за спинами студентов. Астральные сущности? Кто знает.

Глаза — два прозрачных моховых агата, — скользнули по аудитории, и Лука почувствовал странное ощущение, будто этот взгляд прошел сквозь него, уловив не форму, а… Тень. Либо же её отсутствие. Он почувствовал знакомый холодок вдоль позвоночника, и узнал это: ровно то же ощущение пустоты и потенциала висело вокруг отца, когда тот готовился к работе.

Боссини прошла к платформе, поднялась, пока чуть задержавшиеся ученики рассаживались по местам, доставали тетради и учебники, уже сомневаясь, нужны ли они вообще. Те, кто сидел на диванах и в креслах, кое-как укладывали принадлежности на коленях; кто выбрал места с маленькими стойками и пуфиками, — а их быстро заняли первыми, — те давно разложили вещи. Свободные льняные брюки и столь же просторная туника землистого цвета шелестели вслед за плавными движениями молодой женщины, пока она сама просто стояла, чуть покачиваясь: пяточка-носочек, носочек-пяточка. Ничего лишнего, ничего стесняющего. Готовность к полету в любой миг. Маленький, чуть вздернутый нос придавал лицу что-то задорное, но общее впечатление было отнюдь не легкомысленным.

Существо из иного измерения, решил Торнтон про себя, ловя шепоток парней с потока: «Смотри, какая..!», «Говорят, она может…». Он лишь мысленно усмехнулся, стараясь не закатить глаза. Идиоты.

— День добрый, странники! — наконец, заговорила Боссини высоким, мелодичным, словно журчание подземного ручья, голосом. — Имя моё Эстер Боссини, но вы можете обращаться ко мне просто Эстер. Я тоже буду обращаться к вам по имени, когда мы немного привыкнем. Надеюсь, мы с вами поладим! — Она хлопнула в ладони беззвучно. — Мы будем исследовать не карту звездного неба над нами, а ту, что пролегает между. То, что многие зовут астралом, я предпочитаю именовать Сумеречным миром. Граница сна и яви, память земли и эхо эмоций, тропы призраков и сны камней. Здесь правит не логика, а символ; не сила, а намерение, не время, а длительность. Этот курс — ваш билет в мир, где тени обретают форму, а мысли — крылья.

Она не стала вдаваться в скучные организационные детали. Лука слушал, уткнувшись подбородком в ладонь, подпирая ею лицо.

Сумеречный мир.

Звучало… Поэтично. Отец редко говорил о деталях, больше об опасностях астральных путешествий. «Там холодно, Лука. Тихо. И мысли там громче криков», — кажется, что-то такое он слышал от него? Боссини же предлагала нечто иное, словно бы существовал какой-то третий мир, куда можно было войти.

— …что открыто нам, экстрасенсам, не иллюзия. Мертвые души, призраки, сущности. Это… Отголосок. Пленка реальности, натянутая на каркас сознания. Наш мир и Сумеречный — как сообщающиеся сосуды, как сон и явь. Научиться путешествовать между ними, не теряя себя — наша цель. Мы не завоеватели — мы гости, уважительные и вежливые. — Боссини продолжала рассказ, усевшись в плетеное кресло близ доски, положив ногу на ногу, и сама казалась прозрачной, будто одной частью себя всегда находилась там, за пределами мира материального.

— В этом году вы не научитесь парить над городами или материализовывать золото, — продолжила она, и в уголках ее глаз заплясали колдовские искорки. — Мы будем учиться чувствовать. Чувствовать потоки энергии, видеть ауры, различать отголоски событий в самых разных местах, учиться защищать свой свет в Сумеречье и не терять нить, ведущую домой. Учиться… Слышать и слушать тишину между мыслями. Это основа, без которой легко заблудиться даже в собственном видЕнии.

Мысль о том, чтобы научиться «не терять нить», на миг вызвала в памяти образ рыжих локонов, но он тут же был задавлен железным усилием воли. Не сейчас. Торнтон сосредоточился на трещине в каменной кладке стены напротив. На ней рос крошечный лишайник. Жизнь в камне.

— Извини, не занято? — бойкий и звонкий голос раздался слева, вспарывая вакуум напускной тишины, и прежде, чем Лука успел даже повернуть голову, в его угол вторглись.

На соседний диванчик плюхнулась… Фигура. Низкорослая, укутанная в огромный, явно не по размеру, потертый оверсайз защитного цвета, с капюшоном, натянутым так, что лица не видно, только космы. На столешницу перед ней шлепнулась толстая тетрадь в клетку, пенал с треснувшим уголком, на «собачке» которого болтался идиотски жизнерадостный и по-детски мультяшный брелок-мухомор. Сверху лег учебник по астральным проекциям и какая-то увесистая книженция. Старого вида, в кожаном переплете, с пожелтевшими страницами и торчащими во все стороны закладками-лоскутами; от нее тянуло смесью сухих трав, старого воска и… Озоном. Резким, чистым, раздувающим ноздри свежестью. Знакомым. Ледяным.

Переклички. Поток. Торнтон заставлял себя вспомнить её имя, чтобы не думать о том, что навязывалось само.

Вайолет? Виола? Не то.

Откуда-то слух выцепил обрывок шепотков: «…на естественной магии… ее вырвало… разрыдалась…». Медиум? Ловец призраков? Запах был точь-в-точь как от отца, когда тот возвращался с вызова. Привязанность к потустороннему, как к хобби? Только фанатик станет таскать с собой книгу размером с энциклопедию в руках, потому что в рюкзак та не помещается.

Торнтон не повернулся, не кивнул. Сделал вид, что всецело поглощен лекцией. Боссини меж тем напомнила о том, что сущности из тонкого плана — то есть названного Сумеречного мира — способны без труда проникать в их мир, особенно через червоточины и брешь вроде неправильно выстроенных ритуалов, скоплений негативной — места преступлений, скотомогильники, — или концентрированной позитивной энергии, которой полно в церквах. Рассуждала вместе с ними о том, почему они могут проникать и влиять на их мир, в то время как они — только немного касаться его, не меняя, но рискуя измениться сами при любой неосторожности. Предположения посыпались на молодую преподавательницу как из рога изобилия: она кивала, улыбалась, вела оживленную дискуссию. И в какой-то момент ее взгляд остановился на одном из учеников у окна.

— Как думаешь ты, Лука, почему астральные сущности могут влиять на наш мир? — вопросила Боссини, обращаясь к самому безучастному.

Сын известного медиума, конечно. Торнтон понял, что внимание было неизбежно с самого начала, но молчал, надеясь, что кто-то наглый и шустрый наконец ответит вместо него. Он хотел только слушать, чтобы отвлечься, утонуть в потоке чужих мыслей, а не развивать собственные, потому что все, о чем бы он ни подумал, так или иначе сводилось к одной рыжей.

— Потому что у них гораздо больше астральной энергии? — неохотно ответил Лука, вынужденный пристальным вниманием учительницы, которая явно имела завышенные ожидания от наследника столь выдающейся личности, как Ричард Торнтон.

— Совершенно верно! — похвалила Эстер и утвердительно кивнула. — Хотя называть её астральной не совсем корректно, потому что существа — духи, сущности — берут энергию отовсюду. От нас с вами тоже.

Наконец, женщина заговорила о первых практиках: медитации на ощущение собственной ауры (тут она упомянула, что факультатив медитации тоже ведет она), о расстановке якорных точек в физическом мире перед путешествием в иной.

Внутри, однако, бушевало раздражение. Окно рядом, но теперь между ним и спасительным видом на ели сидела эта… Аномалия в оверсайзе, от которой несло каким-то дождливым парфюмом и аптекой травника, что бил по нервам и обонянию.

Впрочем, девчонка, кажется, тоже не горела желанием завязывать беседу. Она сидела, съежившись, уткнувшись в свои тетрадь и странную книгу, словно пытаясь стать как можно меньше, невидимее. Торнтон намеренно задержал на ней взгляд, чтобы заставить непрошенную соседку, и без того нервную, чувствовать еще большую нервозность. Создавалось ощущение дискомфорта, даже паники, исходящей от нее волнами, будто сидеть здесь — рядом с ним или вообще в этой аудитории, — было для нее пыткой. Но мест больше осталась, а она опоздала. При всей своей уютности аудитория была мала.

«В следующий раз приду пораньше», — пообещал Лука самому себе, снова уставившись на пустующую доску. Сесть в самом углу, в дальнее кресло, где никто…

Мысль снова поползла к рыжим локонам, к голосу, полному яда.
Фальшивка. Ложь.

Он резко сжал пальцы на подлокотнике, ощущая, как напряглась каждая мышца предплечья. Боль была ясной. Реальной. Хорошей. Торнтон перевел взгляд обратно на Эстер, впитывая каждое слово учительницы, чтобы рассказ о других мирах и нитях, ведущих домой, вычеркнул из него чужие слова… Чужие обещания быть для него этим самым домом и принимать его любым. И, наконец, оторвал последние нити, ведущие назад.

А странная девчонка с запахом озона и мухомором на пенале сидела рядом, тихая и неуклюжая, как живое напоминание, что его боль — не единственная странность в этих стенах. Только вот Луку это больше не касалось.
Ничто не касалось.

[16.08.2025; 2:15]