Станция

Станция кружилась на орбите одной из планет гаммы Стрельца уже третий месяц. Это было колоссальное творение рук человеческих в сто миллионов тонн инерционной массы. Планета, названная, соответственно, Стрелой, являла собой огромный ярко-голубой шар с небольшими вкраплениями зелёного и коричневого.
Пятеро учёных – первых обитателей станции, после её постройки, собрались у огромного экрана обзора, провожая «Циолковский» - корабль доставивший их сюда. С его отлётом люди чувствовали себя одиноко, голубое сияние планеты, подсвеченное оранжевым солнцем, больше не радовало их, а ведь это было не только их работой, но и страстью. Равнодушный не мог попасть в состав экспедиции – не хватило бы сил пройти тщательный отбор. Нужна была абсолютная заинтересованность, жажда исследований, нового знания.
- Ну, всё, пойдём работать, – произнёс двухметровый гигант с детским лицом, - а вечером – праздничный ужин.
- А что будем праздновать? – маленькая белокурая женщина отвернулась от экрана с печальным выражением.
- Новоселье. – Отрезал огромный учёный – Вадим Радушевский, академик, учёный с мировым именем, признанная звезда планетологии первой величины и, одновременно, начальник экспедиции. Он стеснялся своего огромного тела, поэтому иногда смущённо подшучивал над собой, но обижался как ребёнок, когда люди говорили ему что-нибудь вроде: «…мы-то думали, что академик – это маленький лысый старикашка с задумчивыми глазами и отвислым брюхом…». Его же, скорее, можно было принять за борца-тяжеловеса, чем за учёного.
- А вам, Майя, - продолжил Радушевский – я посоветовал бы приняться за работу безотлагательно – всё-таки вы несёте ответственность за биозащиту станции. Наша безопасность в ваших руках.
- И я никогда об этом не забываю – Майя Ланская считала Вадима редким занудой, но за полгода подготовки к экспедиции уже успела полюбить его.
Станция представляла собой шесть радиально направленных корпусов, соединявшихся в главном, огромном диске – этакий цветок в пустоте – думал Вадим, идя в свою астро-лабораторию. Один, наконец-то, я останусь один. Он уже давно признался себе, что бежит от людей, так часто ранивших его, но он прощал им это, всем без исключения, даже Алёне. Он понимал, что был негодным мужем, неподходящим, рассеянным и постоянно в себе, но он любил её, до сих пор, а ведь прошло уже два года, как она бросила его. Работа, лишь работа спасала его, и ещё сознание того что он нужен людям, человечеству, хотя оно, человечество, совсем не было ему нужно.
За наблюдениями время промелькнуло незаметно, по станционным часам наступил вечер, освещение приняло желтоватый оттенок – проектировщики знали, что ощущение земного времени – есть  необходимость для человеческой психики, видимо, почитывали архаических фантастов накануне проектирования столь комфортабельного обиталища людей-человеков.
Собравшись в столовой, учёные делились результатами дневной работы, одновременно поглощая изысканные блюда, приготовленные кухонным автоматом.
- Завтра будем запускать зонды – быстро проговорил Златан Бойков – инженер, курчавый и стройный, как юноша, с вечной глуповатой улыбкой на смуглом лице,  – я думаю, что для начала хватит и трёх.
- Может, подождём ещё день, спектрографы не дают четкой картины – атмосфера очень плотная, и мы пока не знаем в какие области посылать зонды, завтра я планирую магнитоскопическое исследование. – Возражал  космолог Гавриленко, который напоминал Вадиму старого опытного боцмана из читаных в юности приключенческих романов.  Вот только усов, для полного соответствия литературному облику, ему не доставало.
- А если и оно ничего не даст? – вступил в разговор маленький, но крепкий, всегда немного сонный человек, лет сорока, врач экспедиции доктор Панов.
- Не даст, значит, будем запускать наугад – непримиримость Златана Бойкова снискала славу в Звёздном городке и в трёх экспедициях, в которых, несмотря на молодость, он уже успел побывать. О его упорстве ходили легенды, и фраза, пущенная кем-то в ход «упёрт как Златан», с ударением на последнюю гласную и намёком на некое животное, стала крылатой в узком, но тесном кругу.
- Пусть Антон Семёнович сделает магнитоскопию – Радушевский указал на Гавриленко – я же со своей стороны представлю энергетическую схему, потом будем решать с зондами. Майя сделает биолокацию.
Доктор осматривал лица спорящих с профессиональным вниманием и чисто человеческим интересом. Златан – безусловно, способный учёный, но горяч как мальчишка, на него действовал отрезвляюще только Вадим. Гавриленко видал и не такое, у него это двадцать вторая экспедиция и начинал он в самое трудное время, когда все было сшито на «живую нитку» и никто не давал никаких гарантий, как сейчас. Сейчас всё было проще – кругленький счёт в банке, страховка, комфортные условия, отсутствие которых могло послужить причиной иска в суд космофлота. Условно говоря, отсутствие в уборной туалетной бумаги могло обернуться многомиллионной компенсацией для компании осуществляющей подряд для межнациональной госкорпорации «Космических исследований и объединенных научных лабораторий» и «Международного фонда освоения космоса».  Всё для учёных. 
Майя, например, молода, но чересчур впечатлительна для космоса, хотя бесспорно талантлива. Её что-то гнетёт – она сидела немного в стороне ото всех и вымучивала на лице выражение интереса. Панов представлял свои возражения по поводу зачисления Майи в экспедицию комиссии, но с ними никто серьёзно не посчитался, а зря. Доктор видел тому подтверждение сейчас, у них ещё возникнут проблемы с ней, но несколько позже – пока она держится.
Вадима же он знал и до того как они оказались в центре подготовки. И знал о его проблемах, в том числе о разводе, но не очень беспокоился за него, потому что для Вадима наука всегда стояла на первом месте, а то, что мучило его по ночам, Вадим скрывал ото всех, и это не отражалось на его дневном настроении и настрое на работу. Ответственность, возложенная на него, как на начальника экспедиции, была вполне ему по силам. У него был стержень, который выдержал бы и большее давление, например, полную изоляцию или систематическое недоедание и недосып. Первобытная сила, жившая в Вадиме, иногда поражала его, он находил ей объяснения, но все время пытался понять – это представляло для него некую тайну и негаснущий профессиональный интерес.
Задача доктора Панова заключалась ещё и в том, чтобы по прилёту на Землю составить отчёт о психологической совместимости членов команды, эксперименты, разумеется, негласные, но санкционированные, велись в этом направлении уже давно. Именно поэтому в каждой экспедиции одним из её участников должен был быть психолог, который исполнял параллельно с этим и обязанности врача, но члены команды не могли знать об этом.
         Случаи убийств и насилия в продолжительных космических рейсах и, особенно, экспедициях участились. Причинно-следственные связи не прослеживались. Часто случались и приступы немотивированной агрессии и временного умопомешательства, какие-то необычные состояния аффекта, когда убийцы не теряли память, но заявляли, что во время акта насилия их контролировал кто-то другой, парализовал их волю. Но чаще всего, в живых не оставалось никого. И процент таких экспедиций уже превышал допустимый предел в 0,5% в несколько раз. Всё это делало полёты опасными, несмотря на то, что психологические тесты стали гораздо глубже и жёстче, и слухи расползались по всему космофлоту. Руководство исследовательских компаний и департамент космических вопросов хватались за голову – убытки росли катастрофически. Многие отказывались работать в глубоком космосе, огромное количество учёных отбраковывалось комиссиями по состоянию здоровья. Но проблем день ото дня становилось всё больше.
   
На следующий день все собрались на обед и снова бурное обсуждение работы никого не оставило в стороне.
- Исследования не принесли результатов, такое впечатление, что у этой планеты не атмосфера, а отражающий экран, какая-то необъяснимая аномалия. – Гавриленко хмуро смотрел на Радушевского.
- Значит, Златан был прав – будем запускать наугад, три зонда: в экваториальную, и обе полюсные части планеты. – Радушевский был раздражён ходом исследований. – Запуск завтра в одиннадцать часов. Всё.
Бойков был польщён – ведь так редко представлялась возможность доказать всем и самому себе, что он упирался не зря. Хотя он понимал, что в проблеме запуска зондов основную работу проделал случай, а не его пресловутое упорство.

        Запуск зондов вся команда наблюдала из лаборатории Вадима. Вот от станции отделились, одна за другой, три светящиеся точки и по своеобразным гиперболическим траекториям устремились к планете. Шёл уже второй час ожидания. На экранах передающих изображения с зондов светилось голубое пламя планеты. Первый зонд опережал последующий на полминуты, но он должен был войти в атмосферу над экватором, а за ним и два других с разницей в две минуты – над полюсами.
         Первый вошёл в атмосферу и вдруг изображение погасло. Вадим быстро переключил сигнал второго зонда на первый и все увидели, как зонд горит, едва коснувшись атмосферы Стрелы. Спустя небольшое время изображение пропало и с двух других аппаратов.
         Над лабораторией нависла мрачная тишина. Кто-то кашлянул. Неожиданное развитие событий застало всех врасплох. Вадим прокручивал запись момента вспышки первого зонда по кадрам. Из записи выходило, что он вспыхнул мгновенно, как будто сработал детонатор или он наткнулся на метеорит.
- Да, такого я ещё не видел, планета, которую невозможно исследовать, она вроде как сопротивляется. – Гавриленко хмыкнул и покачал седой головой. – Что будем делать, Вадим?
- Кофейку попьем.
- Не понял, делать, говорю, что?
- Всем собраться в столовой, будет обсуждение.

         Вадим задержался у себя, ещё раз просматривая запись последних минут существования зондов и войдя в столовую, застал всех четверых спорящими, точнее орущими друг на друга.
- Ну, есть какие-нибудь соображения? – Спросил он намеренно спокойным голосом.
- Какие тут могут быть соображения, остаётся одно – подсветить атмосферу лазером. – Бойков как обычно выдавал скоропалительные идеи.
- Ну и что это даст?
        Обсуждения продолжались ещё больше двух часов и ни к чему не привели. В конце концов, Радушевский приказал всем отдыхать, и команда разбрелась по своим каютам.

        - Алёна, ты не понимаешь, как я могу перестать тебя любить, я ведь не могу приказать себе, это от меня не зависит. – Слёзы стояли у него в глазах, он понимал, что теряет единственного любимого человека.
- Я не могу больше. Без тебя мне будет плохо, я знаю, но продолжать жить с тобой – это худшая пытка – Алёна стояла в лёгком платье, опёршись на металлическое ограждение набережной. Ветер играл её светлыми лёгкими волосами, временами укутывал её ими как шалью. Она, грустная и решительная, даже немного зловещая, отбрасывала волосы назад, начиная раздражаться упрямой, как бы намеренной, непонятливостью, вечной инертностью мужа.
- Ты же мужчина, в конце концов, переноси потери стойко, будь гордым.
- Я не могу быть гордым – я теряю любимую.
- Я не люблю тебя больше, мне нечего тебе сказать – она развернулась, оттолкнувшись от ограждения, и чёткой походкой пошла в направлении парка.
        У Вадима вырвалось рыдание, не рыдание даже, а звериное короткое подвывание, где-то внутри скрутило, огромная мясорубка перемалывала органы, тошнота подступила к горлу, голова закружилась. Он навалился на ограду, ища хоть какой-нибудь опоры в этом непрочном неверном мире. Ветер холодил дорожки слёз на мальчишеском лице. Глаза застилал туман, и в уши настойчиво колотило сердце – набат по утраченной любви. Он ощущал себя пресловутым колоссом. Во всяком случае, он понимал его. Его трясло, ноги не держали и Вадим не удивился бы, если бы они сейчас же начали крошиться под ним. Это был сокрушительный удар.
Холодный пот неприятно стекал по спине, больно щекоча раздраженные нервные центры. Он проснулся, сидя на кровати. Видимо, порывался встать и куда-то пойти, но мокрое одеяло, свернувшись крученым арканом, не отпустило его. К лучшему. Нечего плодить нехорошие слухи в и так нервозной атмосфере группы. Он оплот и главная направляющая сила людей, волею судьбы собравшихся на станции, должен быть нерушимым и безоговорочно надёжным. Во всяком случае, ему так казалось. Если он даст слабину и отступит, то сдадутся и все остальные и последствия ожидают их самые печальные. Но наедине с собой, с могуществом ночного мрака и неотвратимостью  чувств Вадим знал и признавал исход. Это знание подламывало его волю, делало его слабым, жалким, точило изнутри.
- Отмучиться бы уже – сиплый собственный голос вернул его в реальность. – Отмучиться.
        Доктор резко проснулся. Почему, он и сам не знал. Что-то случилось. Уверенность в этом была полной. Он привык к этому ощущению, уже двадцать с лишним лет доверяя своим предчувствиям. Предчувствие спасло его тогда, во время войны, когда он молодой парень получил приказ со своим взводом оставаться в полуразрушенном театре. Да, он этот приказ не выполнил, перейдя в здание напротив. И никогда не пожалел об этом. Через пятнадцать минут массированный авиаудар разрушил старый театр и почти все здания вокруг него до основания. Дом, в котором прятался Панов с остатками взвода, уцелел.
        И сейчас, проснувшись посреди ночи, он знал – что-то произошло, что-то опасное, вызывающее спазмы в желудке. Доктор вскочил, быстро надел форменные брюки, и вышел в коридор.
        Каюты членов команды не закрывались – строгое правило, вызванное необходимостью, случаи в космосе бывали разные. Но и войти туда можно было только по приглашению хозяина.
        Но доктор не считался с этим, на риск прослыть наглецом он решил не обращать внимания. Лучше показаться наглым и невоспитанным, но выяснить причину своего беспокойства. Интуиция, сверкающим маяком, принудила его нарушить неписанные законы и нормы.
        Он открыл дверь в каюту Радушевского – она была пуста, постель смята, свет выключен. Серебристое сияние от фосфоресцирующей стены придавало предметам мрачный потусторонний ореол, пробуждая дремлющие в подсознании древние суеверия. Куда же девался наш академик посреди ночи? Доктор, справившись с собой значительным усилием воли, прошёл ещё шагов пятнадцать и открыл дверь Майи – она мирно спала раздетая донага – и в правду на станции было немного жарковато. Может конструкторы спроектировали и перемену времён года – пришла в голову несвоевременная идиотская мысль. Дальше по коридору располагалась каюта Златана. Панов приоткрыл дверь – на пластиковом полу лежал лицом вниз хозяин каюты. Вокруг курчавой головы инженера растеклась смоляная с багровым оттенком лужа. Над телом стоял Вадим и, медленно, в странном ритме, покачивал головой, что-то бормоча.
        Доктор, вошёл в каюту и, несмотря на свой опыт нестандартных ситуаций, немного растерялся. Он услышал сзади голос Гавриленко:
- Бедный мальчик.
        Панов пришёл в себя и, проверив пульс у инженера, перевернул его на спину. В глазу у того торчал глубоко вошедший металлический инструмент, похожий на гранёный шип, сантиметров тридцати длиной, который обычно используется при ремонте двигателей зондов.
       Златан был мёртв, и со времени смерти прошло не более получаса. Вадим всё стоял и не мог вымолвить ни слова, звуки им издаваемые были совершенно нечленораздельны.
       Гавриленко взял Вадима за руку, немного вывернув её назад, и вывел из каюты, затем запер академика в его собственной, изрядно потрудившись, так как замка в двери предусмотрено не было.
       Вернувшись к убитому, он наклонился над телом:
       - Доктор, как думаешь, зачем?
       - Что – зачем?
       - Зачем Вадим убил Златана? – Гавриленко покривился.
       - Почему – убил, ещё ничего не известно? Делаешь поспешные выводы.
       - Ну как же…
       - А вот так. Вся постель в крови, пол, руки у Златана тоже. А Вадим, одетый в белый халат, совсем без единого пятнышка. Нужен профессиональный навык, что бы инструмент одним точным движением воткнуть человеку в глаз и к тому же не испачкаться. Насколько я знаю, ни один из вас подобными навыками не обладает.
       - Тогда кто же? – Гавриленко недоуменно посмотрел на доктора.
       - А ты не думал, что он мог и сам. – Панов задумчиво прищурился, как будто пытался представить всё произошедшее здесь в деталях, но что-то ему мешало сосредоточиться.
       - А ты, доктор, воткнул бы себе что-нибудь в глаз, если бы захотел покончить с собой. – Гавриленко скептически переводил взгляд с Панова на Златана.
       - Случайно. Ведь бывают же несчастные случаи. Причём самые глупые.
       - Что-то сомневаюсь я. – Гавриленко недоверчиво склонил голову набок.
       В каюту покачиваясь вошла Майя, с бледным как мел лицом, но Гавриленко тут же, загородив собой проход, мягко вытолкнул её наружу.
       - Нечего тебе здесь смотреть, девочка.
       - Дядя Антон, он умер? Златана больше нет? – Майя тихо всхлипнула, но сдержалась, словно испугавшись сделать всё ещё хуже.
       - Да, несчастный случай. Упал на один из своих инструментов.

       Похороны состоялись через два часа. Умершего одели в парадную форму со знаками различия капитана-инженера и, молча, уложили в контейнер морозильной камеры. Они обязаны будут сопровождать тело на Землю, когда придёт за ними корабль. Три месяца, три долгих месяца оставалось до прибытия их корабля.

       Несколько дней никто ничего не обсуждал, перебрасываясь односложными фразами в основном по работе. Вадим был под домашним арестом и показаний давать не желал.
       Доктор прошёл в каюту к Радушевскому с подносом еды. Открыв дверь, он задержался взглядом на поникшей огромной фигуре, и вошёл, поставив пищу на приставной столик.
       - Доктор, скажи, как начинается паранойя, - Радушевский, казалось, утратил свой могучий грудной голос, разговаривая тихим надломленным шёпотом.
       - Зачем, Вадим?
       - Понимаешь, я вошёл в каюту Златана, услышал всхлипы и вошёл. У него уже были конвульсии. И я столкнулся … с собой. Понимаешь, с самим собой. Это был не кто-то похожий на меня – это был я сам.
       - Вадим…
       - Ты мне не веришь, я понимаю, но ничего другого я сказать не могу и объяснить тоже ничего не могу. Я думал несколько дней. Мне не показалось, не привиделось, я коснулся его, то есть себя – он живой, такой же как и я. – Радушевский выдохся. – На этом всё, уходи. – Прохрипел он.
       Доктор вышел.

       Ещё неделя прошла незаметно. Работа практически не двигалась с мёртвой точки. Панов в очередной раз понёс еду Вадиму, который с последнего их разговора так и не сказал больше ни слова, несмотря на все старания врача.
       Он как обычно приоткрыл дверь, с намереньем определить местоположение Вадима – доверять он не собирался никому. Но Вадима не было. Испытав небольшой шок, Панов быстро осмотрел маленькую каюту, совершенно убедившись в отсутствии огромного планетолога и, бросив еду, побежал в столовую, где приканчивали обед Майя и Гавриленко.
       Всклокоченный он ворвался в комнату.
       - Его нет в каюте, Семёныч, Майя быстрее, пошли!
       - Кого? Куда? – Они ещё не воспринимали его слова, поглощенные обсуждением работы.
       - Искать. Нужно его срочно найти.
       Выскочив за дверь, доктор заставил себя двигаться тихо и неторопливо, внимательно осматривая все помещения. В ушах звенело от напряжения, и каждый негромкий звук казался ударом молота.
       Поднявшись в астро-лабораторию, они, идя друг за другом, остановились и увидели высокое кресло, повёрнутое спинкой к входу. Над спинкой возвышалась голова Вадима. Он сидел лицом к звёздам – напротив экрана. Доктор повернулся к сопровождающим и показал Майе, что бы она оставалась на месте. Махнув Гавриленко, он мягкой кошачьей поступью начал приближаться к Вадиму. Справиться с ним сложно – он большой, сильный и, возможно, сумасшедший. Приблизившись на расстояние двух шагов, Панов вдруг понял – Вадим мёртв. И уже довольно давно. Несколько часов.
       Подойдя, он увидел прожженную дыру в груди Радушеского. Такое можно было сделать только одним предметом – лазерным резаком, которым распиливались взятые пробы скал, камней и прочих твердых материалов. Резак валялся тут же у кресла. Доктор не сомневался, что как и в первом случае никаких отпечатков он на нём не найдёт.
       - Нужно обыскать станцию. – Гавриленко посмотрел на Панова. – Вдвоём мы сделаем это в два раза быстрее, чем все вместе. Майя пойдёт со мной.
       Гавриленко явно не доверял доктору – и, действительно, у него были  основания для недоверия. Только доктор оставался один в эти несколько часов – Гавриленко с Майей работали вместе, по его же просьбе. Только доктор владел в совершенстве оружием, в том числе холодным – как-никак ветеран войны. И, конечно, он мог убить Бойкова, чётко и профессионально. Разговора с Вадимом Гавриленко не слышал, а словам доктора он опять же не доверял. Подозрения крутились в голове космолога, всё указывало на врача, но прямых улик не было. Доказать пожилой космолог ничего не мог, а мог лишь постараться обезопасить Майю.
       - Хорошо я обыскиваю южную часть, вы – северную, сбор через час в столовой. – Доктор опять испытал плохое предчувствие, но знал, что Гавриленко не ему не переубедить.

       Идя по станции, Панов прикидывал те или иные версии произошедшего, но ничего вразумительного у него не получалось. Если убийцей был сам Гавриленко, то он, доктор был никудышным психологом, тем более что он, как и Майя не отлучались из столовой. Они служили друг другу алиби. Майя вообще не могла быть убийцей – судя по силе, с которой нанесли удар инструментом Бойкову, это мог быть только мужчина. А если они в сговоре? Тоже маловероятно – у них было столько возможностей прикончить его. Самое главное, что Панов никак не мог определить мотив убийства. Оставалась только личная неприязнь, сформировавшаяся недавно. Либо психическое заболевание, умело скрываемое ото всех. Но хладнокровие, с которым всё было сделано, свидетельствовало о чётком расчёте, а не о помутненном рассудке. Но о расчёте чего, он не знал. Неумолимая логика подсказывала, что на станции был кто-то ещё, кто-то не учтенный. Но этого просто не могло быть, так как биосенсор станции четко рассчитывал потребление пищи, энергии и воздуха исходя из количества людей на станции и если бы обнаружился перерасход, то координационный компьютер станции давно бы оповестил их об этом. Взломать компьютер или его составную часть – биосенсор было немыслимым, учитывая мощную систему безопасности, которой он был оборудован. Логический тупик. Оставив до более подходящего времени теоретические изыскания, Панов решил максимально сосредоточиться на практической стороне вопроса.
      Доктор зашёл на склад дублирующих приборных схем, и его ощущение тревоги, витавшего нехорошего предчувствия усилилось. Он тщательно обыскал склад и за последним стеллажом нашёл упакованное в пластиковый пакет для хранения проб флоры уже начавшее разлагаться тело. Теперь он знал всё.
      Следовало торопиться. Доктор бежал, пытаясь на ходу выстроить хронологию событий, и, одновременно, продумать дальнейшие действия, но получалось плохо. Но он знал самое главное, и от бега и осознания опасности начинал задыхаться. Времени совсем не оставалось. Он опоздал.
      В коридоре первого северного крыла он увидел полусидящего, опёршегося на стенку Гавриленко – у него из живота торчал инструмент напоминавший нож. Горло было перерезано. Доктор, застонал, но пошёл дальше, не останавливаясь, для того чтобы убедиться в том, что космолог, действительно, пребывает в лучшем из миров, и через два десятка метров увидел Майю.
      - Кто ты? Зачем ты убила их? – слова выходили из горла со свистом, он никак не мог отдышаться.
      - Я – Майя, ты ведь знаешь, - она стояла, подняв в руке лазерный резак, нацелив его в сердце доктору. Палец лежал на кнопке активации.
      - Я видел труп Майи на южном складе. Кто ты? – Панов понимал, что это конец, но сдаваться не собирался. В конце концов, он имел право знать.
      - Я житель планеты, которую вы называете Стрелой.
      - Зачем ты убила их?
      - Мы препятствуем вашему вторжению.
      - Как ты попала на станцию?
      - Телепортация, или ты думаешь, что это невозможно? – Лже-Майя издевательски улыбнулась.
      - Но ведь на станцию прилетят другие люди – ты же не сможешь убить всех. Людей очень много. – Доктор давно не боялся смерти, он много раз представлял свой последний миг и был готов к нему.
      - Зачем? Их встретит дружная команда учёных станции, ваша команда. Люди не заметят подмены – вы ведь не заметили. И сами доставят нас на Землю. Ты достойный противник. Для настоящего воина смерть в бою почётна. – И она нажала на кнопку.
       Лазерный резак сработал совершенно бесшумно, и доктор повалился на пол.