Глава 5

Поступление в школу маленького Виктора.

Детская психиатрическая больница №12 пахла хлоркой, кашей и страхом.

Люба сидела на жестком стуле в коридоре, сжимая в руках справку с печатью «Рекомендовано стационарное наблюдение». Виктор, семилетний, слишком худой для своего возраста, прижимался к её коленям. Его пальцы вцепились в подол её платья — белые, с синими прожилками.

— Ваш сын демонстрирует признаки психического расстройства, — монотонно бубнил заведующий отделением, даже не глядя на них. — Разговаривает с несуществующими собеседниками, рисует анатомически точные схемы внутренних органов, утверждает, что видит «людей в стенах». Требуется срочная госпитализация.

Люба сжала зубы.

— Он не сумасшедший.

— Все матери так говорят.

Виктор притих. Он не плакал. Просто смотрел куда-то в угол, где стояла старая уборщица с тряпкой в руках. Она не мыла пол. Она слушала.

---

Через час.

Люба вышла покурить во двор больницы. Виктор остался в коридоре — врач запретил ему выходить («А вдруг убежит?»).

Уборщица подошла неожиданно, будто выросла из тени.

— Вам его сломают здесь, — прошептала она. — Мальчик не больной. Он видит.

Люба замерла с сигаретой у губ.

— Что?

— Есть школа. Для таких. — Грязная рука сунула ей клочок бумаги. На нём — номер телефона слова: «Школа Святого Иуды. Звоните ночью».

---

Три дня спустя.

Люба набрала номер в два часа ночи.

— Кладбищенская школа Святого Иуды, — ответил мужской голос, будто её ждали.

— Мой сын… его хотят положить в больницу. Говорят, он…

— Он видит умерших, — спокойно закончил за неё голос. — Это не болезнь. Это дар. Приезжайте завтра.

---

Ворота школы.

Черные, кованые, с узором из переплетенных костей. За ними — аллея, усаженная старыми деревьями, и здание, больше похожее на склеп, чем на школу.

Виктор не боялся. Он улыбался.

— Мама, смотри! — прошептал он, тыча пальцем в пустоту у фонтана. — Там дедушка в военной форме! Он говорит, что здесь учился!

Люба побледнела.

Рядом стоял Эдуард, её муж, отец Виктора и маленькой Ленки. Он сжимал зубы так сильно, что скулы побелели.

— Люба, это чертовщина…

— Это спасение, — резко сказала она.

Ленка, четырехлетняя, спряталась за отца, но любопытство пересилило страх. Она высунула голову и уставилась на школу.

— Там страшно? — спросила она Виктора.

— Нет, — рассмеялся он. — Там интересно!

---

Кабинет директора.

Старый дубовый стол. Кости в стеклянных банках на полках. И человек в черном сюртуке — высокий, с лицом, как у высеченного из гранита святого.

— Виктор Морозов, — прочитал он по бумаге. — Способности: духовидение, некромантическая предрасположенность.

— Это… это лечится? — спросил Эдуард.

Директор медленно поднял глаза.

— Вы лечите зрение? Или слух?

Люба схватила мужа за руку.

— Он будет здесь жить?

— Учиться. Жить. Стать тем, кем должен.

Виктор в это время смотрел в окно. На кладбище за школой две фигуры — одна в белом, другая в синем — медленно шли навстречу друг другу.

— Мама, — прошептал он. — Там ангел и дама…

Директор впервые улыбнулся.

— Добро пожаловать в семью, Виктор.

Эдуард так и не расслабился. Но когда они уходили, а Виктор оставался в школе, Люба плакала.

Не от горя.

От облегчения.

Её сын не был сумасшедшим.

Он был нормальным.

Просто — другим.

А за воротами, в тени старой яблони, стояла та самая уборщица и смотрела им вслед.



Конец августа. Воздух над кладбищем был густым, как сироп, пропитанным запахом нагретой за день хвои и влажной земли.

Виктор стоял перед массивной дубовой дверью с вытертой табличкой «3-й этаж. Комната 12». В руках он сжимал чемодан, который отец купил ему специально для школы — коричневый, с медными застёжками, пахнущий кожей и чем-то лекарственным.

— Здесь, — сказал сопровождавший его сторож, старик с лицом, похожим на высохшую грушу. — Твой напарник уже внутри.

Дверь скрипнула.

Комната оказалась маленькой, но не тесной. Две узкие кровати у противоположных стен, два письменных стола, шкаф с треснувшим зеркалом. Окно — высокое, с витражными вставками вверху — выходило прямо на кладбище. В сумерках сквозь цветные стёкла могилы казались синими, зелёными, кроваво-красными.

На дальней кровати сидел мальчик. Лет десяти, с бледным, как молоко, лицом и чёрными волосами, торчащими в разные стороны.

— Привет, — хрипловато сказал он. — Я Степан.

— Виктор, — выдавил из себя Виктор.

Они молча разглядывали друг друга.

---

Запах.

Первое, что заметил Виктор — в комнате пахло не так, как дома. Не мамиными духами и пирогами, не отцовским одеколоном. Здесь пахло:

Старым деревом — тёплым, с горьковатой ноткой.
Мятой — кто-то разложил её по углам, чтобы отпугивать мышей.
Чем-то металлическим — будто в шкафу лежали монеты.

И ещё... землёй. Свежей, как будто кто-то недавно копал под окном.

Тишины не было.

Где-то на этаже скрипели половицы. За стеной кто-то тихо плакал. С кладбища доносился шелест — не ветра, а будто кто-то шаркал ногами по гравию.

— Ты... тоже их видишь? — неожиданно спросил Степан.

Виктор обернулся. Мальчик сидел, обхватив колени, и смотрел в окно.

— Кого?

— Мёртвых.

Виктор почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Да.

Степан кивнул, как будто это было самое обычное признание.

— Мне сказали, здесь этому учат. Чтобы не бояться.

— А ты боишься?

Мальчик задумался.

— Не знаю.


Перед сном пришла воспитательница — высокая женщина в чёрном платье, с лицом, как у совы.

— Правила, — сказала она, ставя на стол жестяной ночник в форме черепа. — Не выходить после отбоя. Не разговаривать с теми, кого видите в окно. Если ночью проснётесь и почувствуете, что кто-то стоит у кровати — закройте глаза и дышите ровно. Они уйдут.

— Кто уйдёт? — спросил Степан.

Воспитательница улыбнулась.

— Те, кто здесь жил до вас.

Она вышла, оставив дверь приоткрытой. Из щели потянулся холодок.

---

Первая ночь.

Виктор лежал, уставившись в потолок.

Степан уже спал, посапывая носом.

За окном шорох — будто кто-то осторожно переступал с ноги на ногу и тихий смех — девичий, но слишком высокий, как у куклы.

Стук — один-единственный раз, прямо в стекло.

Виктор закрыл глаза.

"Это не страшно", — сказал он себе.

"Это теперь мой дом."

А где-то в коридоре, совсем близко, заскрипели половицы.

Будто кто-то невидимый остановился у их двери.

И прислушивался.