похороны

Глава 1

  Вокзал в ноябре — это не место отправления. Это чистилище, где время застыло в виде грязной наледи, а надежда пахнет беляшами, которые мяукали ещё позавчера. Небо здесь висит так низко, что кажется, будто кто-то присел на корточки и давит на крыши своим свинцовым задом.
  В этом архитектурном ансамбле уныния стояли двое. Заказчики. Люди в хороших пальто, но с лицами, перекошенными той специфической скорбью, которая бывает, когда нужно сэкономить на ритуальных услугах, но сохранить лицо перед родственниками. Им нужны были землекопы. Не профессионалы из «Ритуал-Сервиса» с их профсоюзными расценками и наглыми рожами, а одноразовые инструменты. Биороботы на тяге из этилового спирта.

Выбор пал на Гришу и Веню.

 Гриша, бывший шахтёр, напоминал глыбу антрацита, которую пытались обтесать кувалдой, но плюнули. Его руки были похожи на ковши экскаватора, а лицо — на карту военных действий, где каждая морщина — траншея.
Веня же был существом эфемерным. Кандидат математических наук, человек-пунктир. Очки с одной дужкой, перемотанные синей изолентой (цвет надежды и отчаяния), пальто, которое помнило ещё Брежнева молодым, и взгляд, устремлённый куда-то за горизонт событий.
— Копать умеете? — спросил Заказчик, стараясь не дышать носом.
— Мы рождены копать, — прохрипел Гриша. — Мы вглубь стремимся, начальник. К ядру.
— Оплата по факту. Три пузыря «Беленькой», палка колбасы, хлеб. И двести рублей сверху.
— Идёт, — кивнул Веня. — Вектор движения понятен. Транспортировка наша или ваша?
  Их погрузили в кузов «Газели», как мешки с цементом. Ехали молча. Гриша смотрел на свои ботинки, размышляя о том, что подошва отходит, как душа от тела. Веня смотрел в щель брезента на мелькающие фонари и вычислял траекторию падения собственной жизни.

Глава 2

  Кладбище встретило их тишиной и сыростью. Здесь смерть была бюрократией. Ряды крестов и памятников стояли, как папки в архиве, который никто никогда не будет читать.
  Работа предстояла простая, как мычание: вырыть яму, опустить ящик, зарыть яму. Грунт был тяжёлый, глинистый, пропитанный осенней тоской.
  Гриша работал машиной. Входил в ритм: удар, нажим, выдох, бросок. Его тело помнило забой. Ему было всё равно, что уголь, что глина, что человеческие кости. Всё это — углерод в разных агрегатных состояниях.
  Веня отставал. Он копал интеллигентно, словно пытаясь не побеспокоить червей. Он вычислял объем вынимаемого грунта, и каждый бросок лопаты для него был решением дифференциального уравнения.
— Шевелись, интеграл, — рычал Гриша. — Покойник ждать не любит. Он уже заждался.
— Спешка, Григорий, — пыхтел Веня, поправляя сползающие очки, — это иллюзия линейного времени. Для того, кто в ящике, времени уже не существует. Мы копаем вечность.
  Когда привезли тело, всё прошло быстро. Родственники поплакали, но как-то дежурно, словно отрабатывали социальный контракт. Бросили горсти земли (звук удара комьев о крышку гроба — самый глухой звук во Вселенной), выпили по стопке и заторопились в тепло, к салатам и живым проблемам.
  Гриша и Веня остались одни. Они закопали яму, сформировали холмик. Гриша похлопал лопатой по свежей земле, как врач по попке младенца.
— Спи, братан. Тебе теперь тепло.
  Заказчик, брезгливо передав пакет с «гонораром», растворился в тумане.

Глава 3

  Они сели за соседний столик, у старой, покосившейся оградки. Место было шикарное: вид на покосившийся крест и ворону, которая смотрела на них с осуждением, но и с надеждой на колбасную шкурку.
  Раскрыли газету. На заголовке «Курс доллара стабилизировался» нарезали краковскую. Откупорили первую. Звук открывающейся пробки в тишине кладбища прозвучал как выстрел стартового пистолета.
— Ну, — поднял пластиковый стаканчик Гриша. Его пальцы были черными от земли. — Пусть земля ему будет пухом. И нам — не бетоном.
— Будем, — тихо сказал Веня. — За энтропию.
— Чего?
— За распад. За то, что всё стремится к хаосу, Гриша. И мы — его верные адепты.
  Выпили. Жидкость обожгла горло, упала в желудок и тут же расцвела тёплым атомным грибом в мозгу. Мир стал чуть менее отвратительным. Цвета стали ярче, холод отступил.
— Я вот на шахте «Северная» двадцать лет отпахал, — закусывая луком, начал Гриша. — Там, под землей, всё по-честному. Если порода давит — она давит. Если газ пошел — молись. А тут, наверху... — он махнул рукой. — Лицемерие одно. Вот тот жмурик, которого мы закопали. Кто он был? Может, начальник какой. Может, вор. А теперь — глина. Все мы — будущий гумус, Веня.

  Веня протёр очки грязным краем пальто. Его глаза за стеклами блестели лихорадочным, нездешним огнем. Водка подействовала на его истощённый организм мгновенно, растормаживая нейронные связи, которые молчали годами.
— Ты мыслишь материей, Григорий. Грубой материей. А я... — он поднял палец к серому небу. — Я занимался топологией многообразий. Ты знаешь, что Вселенная фрактальна?
— Я знаю, что если вторую не открыть, то первая выветрится, — буркнул Гриша, разливая снова.

Глава 4

  После второй бутылки разговор вышел на орбиту. Вокруг сгущались сумерки, кресты отбрасывали тени, похожие на кривые мечи.
— Послушай меня, Гриша, — Веня подался вперёд, едва не опрокинув стакан. — Учёные... настоящие, не эти, грантоеды... они заметили странную вещь. Структура видимой Вселенной. Расположение галактик, скоплений, сверхскоплений. Нити тёмной материи. Знаешь, на что это похоже?
— На паутину? — предположил Гриша, хрустя огурцом.
— Нет! Это точная копия нейронной сети человеческого мозга! — Веня ударил кулаком по столу, колбаса подпрыгнула. — Один в один! Масштабирование разное, но структура — идентична!
  Гриша скептически хмыкнул.
— И чё? Типа мы живём у кого-то в башке? У Бога?
— Не упрощай! — взвизгнул математик. — Это не Бог в понимании попов. Это Суперструктура. Галактики — это нейроны. Звёзды — синапсы. Мы живём внутри гигантского, непостижимого Разума. И законы физики, квантовая запутанность... знаешь, почему две частицы на разных концах Вселенной реагируют мгновенно?
— Ну?
— Потому что это одна мысль! — прошептал Веня с ужасом и восторгом. — Расстояние — иллюзия. В мозгу импульс летит мгновенно. Мы с тобой, Гриша, не люди. Мы — нейромедиаторы. Мы — пыль в синаптической щели.
  Гриша нахмурился. Ему не нравилось быть пылью. Шахтёром — да. Бомжом — ладно. Но пылью в чужой башке?
— Слышь, профессор. Если это мозг, то о чём он думает?
  Веня схватил бутылку, как микрофон.
— А вот тут самое страшное, Гриша. Масштаб времени! Для нас проходят миллиарды лет. Рождаются и умирают цивилизации. Эволюция, динозавры, Христос, Гитлер, айфоны... А для Этого Мозга — это всего лишь одна миллисекунда.
  Веня замахал руками, рисуя в воздухе невидимые спирали.
— Представь! Одна мысль Большого Разума длится для нас десять тысяч лет! Вот, скажем, Римская Империя. Её расцвет и падение — это просто нейрон моргнул. А наши жизни? Твоя, моя? Мы даже не мысли. Мы — белый шум. Мы — помехи!
  Гриша почувствовал, как внутри поднимается тёмная, тяжёлая злоба. Ему вдруг стало обидно за свои двадцать лет в забое, за отмороженные пальцы, за пропитую квартиру, за жену, которая ушла к дальнобойщику.
— То есть, ты хочешь сказать, — медленно проговорил Гриша, сжимая горлышко бутылки, — что всё моё страдание, вся моя жизнь — это просто помеха? Что я — никто?
— Абсолютно! — радостно подтвердил Веня, не замечая, как сгущается воздух. — И я никто! Мы — приёмники. Наш мозг — это просто ресивер. Сознание не наше, Гриша! Мы просто ловим волну. Иногда сигнал четкий — тогда рождаются гении, Моцарты, Эйнштейны. Они ловят "чистую мысль" Вселенной. А мы с тобой... мы настроены на частоту космического мусора. Мы ловим шипение.
— Шипение, значит... — Гриша встал. Его тень накрыла щуплого математика.

— Именно! Квантовая нелокальность сознания доказывает, что индивидуальности нет. Ты — просто биохимический транзистор, который скоро сгорит. И Вселенная даже не заметит, что ты перегорел. Твоя смерть — это просто... пшик. Коррекция ошибки.

Глава 5

  Внезапно кладбищенская тишина стала плотной, как вата.
— Умный ты больно, — тихо сказал Гриша.
  Веня, увлечённый своей лекцией, продолжал:
— Ты подумай! Может, то, что мы сейчас пьём водку — это часть какого-то глобального космического депрессивного эпизода Вселенной! Может, мы — молекулы алкоголя в крови Бога!
  Гриша не выдержал. В его проспиртованном мозгу, который Веня назвал «сломанным транзистором», замкнуло контакты. Вся его боль, вся униженность, всё чувство несправедливости сфокусировались в одной точке. Ему сказали, что он не важен. Что его боль — это просто "глюк".
  Рука Гриши метнулась к лопате, которая стояла прислонённая к оградке. Той самой лопате, что ещё хранила на себе глину из могилы.
— Глитч, говоришь? Помеха?
Размах был широким, шахтёрским. Удар пришёлся плашмя, но с чудовищной силой.

ХРЯСЬ!

  Звук был мерзкий. Не киношный. Хрустнуло, чавкнуло. Веня даже не успел удивиться. Он просто сложился пополам, как складной стул, и рухнул лицом в салат из огурцов и газеты. Очки отлетели в сторону, сверкнув разбитой линзой в лунном свете.
  Гриша тяжело дышал, стоя над телом. Пар вырывался из его рта клубами.
— Ресивер хренов... — прошипел он. — Транзистор...
  Он пнул неподвижное тело носком ботинка. Веня не двигался. Тёмная лужа начала расползаться под его головой, смешиваясь с грязью и водкой.
— Вот тебе и квантовая запутанность, — злобно сплюнул Гриша. — Вот тебе и вечность. Такой умный, сука, про галактики чесал, про нейроны... А умер, как обычный дурак. От лопаты. В грязи.

  Гриша швырнул лопату. Адреналин отхлынул, оставив после себя пустоту и холод. Он посмотрел на третью, непочатую бутылку.
— Ну и хрен с тобой. Мне больше достанется.
  Он сел обратно на скамейку, стараясь не смотреть на труп своего недавнего коллеги. Руки тряслись. Он налил стакан до краёв. Выпил залпом, даже не поморщившись.

Глава 6

  Гриша сидел и смотрел на звёзды. Теперь, после слов Вени, они действительно казались ему какой-то зловещей сетью. Холодной, равнодушной.
— Мозг, говоришь... — пробормотал он. — Ну давай, думай.
  И тут произошло нечто странное.
Гриша вдруг почувствовал звон в ушах. Тонкий, нарастающий писк, как будто кто-то крутит ручку настройки старого радиоприемника.
Пзиииииу.... Шшшшш....
  Он потряс головой. Звон не уходил. Наоборот, он становился чётче, превращаясь в вибрацию, от которой начали ныть зубы.
Веня говорил, что мозг — это приёмник. Что сознание — это внешний сигнал.
  Веня был приёмником. Гриша его разбил.
  Но сигнал-то никуда не делся.
  Вселенная, этот гигантский Мозг, посылала мощный импульс в эту точку пространства-времени. Этот импульс предназначался Вене. Это была сложная, многомерная мысль о структуре бытия, которую математик должен был переварить и выдать в виде пьяного бреда. Но Вени больше не было.
  Сигнал повис в воздухе, ища ближайший свободный порт. Ближайшую активную нейронную сеть.
  Единственным «рабочим» мозгом в радиусе ста метров был проспиртованный, грубый, прямой как рельса мозг бывшего шахтёра Григория.
  Гришу ударило. Не лопатой, а изнутри.
  Его глаза распахнулись так широко, что чуть не порвались веки. Зрачки расширились, поглощая черноту ночи.
  В одну секунду он перестал быть Гришей.
  Он увидел всё.
  Он увидел, как гравитационные волны изгибают пространство вокруг бутылки водки.
  Он увидел, как атомы колбасы танцуют в вакууме.
  Он понял природу темной материи — она была просто изнанкой времени.
  В его голове, привыкшей думать категориями «пожрать-выпить-поспать», вдруг развернулся многомерный гильбертов куб.
— Е***ь мои костыли... — прошептал Гриша, но голос его звучал как хор тысячи ангелов. — E равно эм це квадрат, делённое на постоянную Планка, умноженное на скорбь...
  Он схватился за голову. Информация вливалась в него терабайтами. Это было невыносимо. «Мысль», которая длилась тысячи лет, сейчас проходила через него. И эта мысль была не о физике.

  Гриша вдруг понял, о чём думала Вселенная в этот самый момент.
  Это была не мудрость. Это была не формула.

  Вселенная просто хотела почесаться.
  Зуд. Космический, нестерпимый зуд в секторе Галактики Млечный Путь, рукав Ориона, Солнечная система, планета Земля, кладбище №5.
  Веня был тем самым нервным окончанием, которое должно было передать сигнал о дискомфорте. Гриша его «отключил». И теперь Вселенная обратила своё внимание прямо на Гришу.
  Небо над кладбищем начало меняться. Тучи закрутились в гигантскую воронку, напоминающую слив в ванной. Звёзды начали мигать в ритме аварийной сигнализации.
  Гриша понял, что сейчас будет. Он — инородное тело. Он — заноза. Он — ошибка в коде, которая убила системный процесс (Веню).
— Не надо! — заорал Гриша, глядя в крутящуюся бездну над головой. — Я не хотел! Я просто выпил!
  Но Большой Мозг не знает жалости. Он знает только гомеостаз.
  Воздух сгустился. Гравитация вдруг изменила вектор. Гришу подняло над скамейкой. Бутылки, огурцы, газета, лопата — всё взмыло в воздух. Даже труп Вени приподнялся, смешно болтая руками, словно в невесомости.
  И тут Гриша услышал Голос. Не в ушах, а прямо в мозжечке. Голос был безразличным, механическим и звучал как объявление на том самом вокзале:
«ВНИМАНИЕ. ОБНАРУЖЕН БИТЫЙ СЕКТОР. ИНИЦИИРУЕТСЯ ПРОЦЕДУРА ДЕФРАГМЕНТАЦИИ. ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВАЙТЕСЬ НА ЛИНИИ... ВЕЧНОСТЬ».
  Свежая могила, которую они только что закопали, вдруг взорвалась фонтаном земли. Гроб вылетел оттуда, как пробка из шампанского, крышка отлетела.
  Покойник (какой-то мужик в дорогом костюме) сел в гробу, открыл глаза, которые светились синим «экраном смерти» Windows, и посмотрел на Гришу.
— Григорий, — сказал покойник голосом Вени. — Ты нарушил протокол передачи данных. Теперь ты — сервер.
— Я не хочу быть сервером! — взвыл шахтёр, болтая ногами в воздухе. — Я хочу водки!
— Запрос отклонён, — сухо сказал покойник.
  Пространство схлопнулось. Кладбище, водка, небо, Гриша и мёртвый математик скрутились в точку сингулярности размером с горошину.

***

Эпилог

На вокзале сидели двое новых бомжей.
Один читал обрывок газеты, другой ковырял в носу.
— Слышь, — сказал первый. — А прикинь, учёные говорят, наша Вселенная — это просто голограмма.
Второй посмотрел на него мутными глазами.
— Да иди ты. Лучше скажи, где на пузырь найти.
— Вон, смотри, двое идут. Приличные. Может, копать надо чего?
  В небе зажглась новая звезда. Она была маленькая, очень плотная и невероятно злая. Если прислушаться радиотелескопом, можно было услышать, как она транслирует на всю Галактику одну и ту же фразу на чистом русском матерном языке.

  Вселенная продолжала думать свою бесконечную, бессмысленную мысль. А Гриша теперь был её вечным аргументом…