Лисы шаманы. Три

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Миллионка.
Три исчезновения

«Город дышит туманом и памятью.
То, что он забывает, не исчезает —
оно просто ждёт, когда снова будет названо.»

Владивосток, весна 1899 года
Город Владивосток стоял на склонах сопок, словно огромный зверь, прислушивающийся к шорохам моря. С утра здесь пахло углём, рыбой и солью, а к вечеру — опиумом, кипятком и гарью.
В районе Миллионки — квартала, где жили китайцы, корейцы и японцы, — жизнь текла по своим законам. Там редко удивлялись смерти и никогда не задавали вопросов. Но 1899 год стал исключением. В тот год Миллионка словно ожила — тяжело, настороженно, как человек, проснувшийся от дурного сна. Три истории, случившиеся тогда, до сих пор пересказывают старики. Если расставить их по порядку, первая — история о пятидесяти китайцах, исчезнувших из опиекурильни. Вторая — история японской девушки, которую звали Цветком Сакуры. Третья — загадка Корейской библиотеки, утратившей три книги женского рода.
Исчезнувшие пятьдесят
Это произошло в январе, когда Владивосток замерзает до самой земли. Мороз хрустит под ногами, а туман висит между крышами, как влажная ткань.
Опиокурильня на улице Семёновской находилась в старом доме, где на первом этаже работал трактир, на втором — курильный зал, а чердак служил дополнительным помещением для посетителей. Стены были обиты потемневшими досками, а воздух пропитан сладким дымом и потом. К девяти вечера в заведении уже разместились двадцать человек на первом этаже. Потом пришла компания из десяти — молчаливые, аккуратные, одетые богаче прочих. Они поднялись на второй этаж и велели никого больше не пускать. Остальные тридцать ночных гостей устроились на чердаке, среди тридцати лежанок и латунных ламп, чадящих тусклым светом. К полуночи дом был полон. Двери заперты изнутри. Хозяин, обстоятельный китаец лет пятидесяти, заснул у стойки. Когда он открыл глаза около пяти утра, в доме стояла глухая тишина. Не было ни дыхания, ни шороха. Он поднялся и посмотрел вокруг — и от ужаса оцепенел. На первом этаже лежанки опустели. На втором — ни следа из десяти, что накануне требовали уединения. На чердаке — тридцать мест, но лишь десять человек спали мёртвым сном, не чувствуя холода. Двадцать остальных исчезли. Двери были заперты, засовы целы, окна не тронуты. Всё, включая личные вещи гостей, осталось на местах. Воздух был неподвижный и ледяной, будто через дом прошёл сквозняк из иной реальности. Так в ту ночь пропало пятьдесят человек. Наутро прибыла китайская полиция. Осмотрели, взяли взятку — ушли. Потом пришли русские стражи с переводчиком, допросили хозяина. Тот повторил одно и то же:
«В полночь я запер двери. Заснул. Проснулся — никого.»
Следствие длилось неделю. Вскоре хозяина отпустили. Но слухи расползлись быстро. Люди говорили, будто в тот вечер над Миллионкой стоял туман редкой густоты, и собаки не издавали ни звука. А утром видели, что дым из заводских труб опустился вниз, будто кто-то тянул его в землю. Дом заколотили. Говорили, что по ночам там слышен тихий звон трубок, будто кто-то курит в темноте и ждет рассвета, который не наступит.

Цветок Сакуры

Весна принесла не тепло, а тревогу. В марте из японской семьи дипломата, недавно переехавшей во Владивосток, пропала старшая дочь — восемнадцатилетняя девушка, которую дома звали Цветком Сакуры. Её отец — человек образованный, мать тихая, набожная, рядом росли три младших ребёнка. Девушка была примерной: всегда предупреждала стариков, куда идёт, заботилась о родных. В день пропажи она сказала, что пойдёт к подруге и скоро вернётся. Но не пришла. Семья объявила розыск, предложив награду. Это потрясло Миллионку, ведь подобное случалось впервые — здесь не платили за поиски, здесь молча хоронили пустоту. Девушку видели, как говорили, у Корейской улицы, потом на Пекинской, а дальше — след исчез.
По вечерам по кварталу ходили слухи, что по ночам слышат её высокий голос, будто зовущий издалека. Кто-то уверял, что видел её тень в окне старого дома на Семёновской — того самого, где зимой пропали курильщики.
 
Пропавшие книги

К лету в квартале случилась новая потеря. Не человеческая, а духовная. На Корейской улице стояла большая библиотека — дом памяти. Под землёй, в сводчатом подвале, среди деревянных перегородок хранились книги, рукописи, личные предметы — всё то, что напоминало о родине и предках. Воздух был влажный, пах камнем и старой бумагой. Женщина, чьи сокровища исчезли, вернулась из Кореи спустя полгода и обнаружила пропажу трёх книг. Эти старинные тома, написанные на тонкой рисовой бумаге, были семейной летописью, которую вели женщины её рода. Они записывали всё — погоду, сны, болезни, дни радости и траура. Для корейских семей тех лет такая летопись была редкостью: женщины редко владели грамотой. Исчезновение трёх книг значило не просто потерю бумаги — исчезла память. Сторожа уверяли, что двери были заперты, перегородки целы. Только один сказал, будто видел ночью в коридоре слабое свечение — как будто по воздуху проплывал фонарь, а под ним не было ни человека, ни тени.

Эхо Миллионки

Три истории за один год. Пятьдесят исчезнувших мужчин. Японская девушка, след которой оборвался в весеннем ветре. Три книги, унесённые из женской памяти. Многие говорили — случайность, совпадение. Но старики шептали: Миллионка жива. Это не просто квартал, а организм, созданный из дыхания, дыма и времени. Она дышит людьми. Время от времени ей нужно забрать тех, кто прикоснулся к её сердцеобразным тайнам. И когда в декабре туман снова спускается с моря, а улицы замирают, можно услышать шаги. Ровные, ритмичные, будто пятеро за пятерыми идут в никуда. А где-то вдали — тонкий женский смех и шелест страниц, переворачиваемых ветром. Так дышит город. Так говорит Миллионка.
Так говорят три лиса шамана, которые стоят и ждут продолжения истории.
Лисы шаманы носят титул Встречающих.