РабFAQ
Ты родился не там и рубился не так
Твое счастье склевал воробей
Ты отдал свою душу за гнутый пятак
Но не парься, а просто забей
Тебя вечно во что-то пытаются впрячь
То "убейся!" кричат, то "убей!"
Но когда тебе на ногу выкатят мяч
Ты не парься, а просто забей…
Пусть кому-то по жизни достались права
Ты ничуть ни глупей, ни слабей
И пока есть на свете огонь и трава
Ты не парься, а просто забей
группа Рабфак – «Забей».
Спина
У военных радистов болезнь позвоночника является профессиональной. По горам они носят больше, чем гранатометчики и пулеметчики. Кроме запасов воды (несколько бутылок с минералкой), еды на неделю, цинка с патронами и всего остального, что носят на своем горбу другие, необходимо также брать с собой несколько раций. Кроме основной УКВ-диапазона с присобаченным к ней модулем для шифровки и дешифровки радиосвязи (так называемый «историк» размером с кирпич), на выход берут с собой так же коротковолновый «Северок» в полтора кирпича, по которому разрешают выходить в эфир только в экстренных случаях, да и то кодовыми фразами. А сверх того – так называемый «пейджер» – штуковина размером с кирпич, через которую невозможно связаться, но которая должна запищать, если на базе вдруг захотят выйти на связь между обычными сеансами. Но это еще не все. Плюс ко всему к этому запас армейских свинцовых батарей на неделю, по объему в несколько кирпичей. Плюс ко всему этому необходимо брать с собой так называемое зарядное устройство – ручную динамо-машину, которую радист крутит и днем и ночью всю неделю на выходе. Спать в это время ему нельзя – как минимум два раза в час надо докладывать, что разведгруппа жива, и их не вырезали как слепых котят.
Иногда, у рюкзаков (у нас не было РД) не выдерживали лямки, и они рвались от тяжести того, что напихано в них радистами. Например, у Ежика порвались лямки, и он весь переход до эвакуации нес рюкзак на руках, так как разведгруппа не могла позволить себе остановиться.
Спину я сорвал себе еще осенью 2000 года. Помог один добрый человек, приложившийся к ней прикладом, – после этого я месяц спал на досках. Мать одноклассника Женьки тогда вправила спину. Ну, а весной 2001 года я доконал её под Урус-Мартаном.
К несчастью, накануне, 26 апреля у моего однополчанина Ивана Васильевича под Танги-Чу оторвало ногу. Он шел замыкающим в разведгруппе, когда она шла ночной тропой под Танги-Чу, но именно ему почему-то досталась эта мина. Судьба, как потом все говорили. Ногу ему ампутировали дважды. Первый раз в Ханкале – по колено, второй раз в Ростове – по самые не балуйся.
Плюс одновременно с этим отменили «боевые», и большинство контрактников написали рапорта об увольнении. На этом фоне в реальность моей травмы позвоночника никто из спецназовского начальства не поверил.
Не знаю, давал ли военный врач нашего сводного ГРУшного отряда клятву Гиппократа – это пусть у него Боженька спросит, но ко мне он не притронулся. Кривил губу, говорил, что у него нет рентгена, а пощупать, как ходят позвонки в грудном отделе, – ему было видно не судьба.
Одним словом, у меня не было выбора, и я тоже написал рапорт об увольнении вместе с остальными. От выходов в горы я наотрез отказался, так как не мог поднять даже автомата без того, чтобы не кривиться потом от боли сутки, и меня поставили в несменяемый наряд до самого борта на большую землю.
Отправили нас, контрактников вместе с командой дембелей-срочников и офицерами в качестве старших – в конце 2000 мы из пехоты добирались самостоятельно во время второго контракта. Вдобавок навешали на нас шмотки одного раненого прапора, попавшего в госпиталь, нести которые я категорически отказался.
По пути в часть я вышел на станции Лиски, и, заехав домой, успел сделать рентгеновский снимок, и получить заключение врача о компрессионном переломе в районе 7-8-9 позвонков в грудном отделе. Однако по прибытии команды в воинскую часть оказалось, что всех уже уволили, включая меня, несмотря на мое отсутствие. Так я был заочно уволен из армии с компрессионным переломом позвоночника, а не комиссован по здоровью.
«Везение» подобного рода продолжало преследовать меня и по возвращению в поселок Чучково Рязанской области, в котором в то время была комиссия из военного госпиталя (в/ч то ли 2726, то ли 2627). У военной комиссии из госпиталя стояла простая боевая задача, – послать на три буквы накопившийся контингент срочников из санчасти, пытающийся откосить от армии.
Соответственно, когда я обратился в санчасть, то мне сообщили, что не собираются посылать меня в госпиталь, поскольку врачи из оного в настоящий момент находятся здесь. Я обратился к ним, показал рентгеновские снимки и заключение воронежских гражданских врачей. «А, ерунда, это всего лишь невинный остеохондрозик», – улыбнулся коньячным перегаром мне бодренький профессор из рязанского госпиталя. «Дай-ка, помогу» – с этими словами он зашел ко мне со спины, взял руками меня под плечи и тряхнул. Было ясно слышно, что что-то хрустнуло. «Ну, вот и все», – бодро сказал он, – «теперь пройдет». Его даже не смутило, что после этой процедуры я долго не мог разогнуться. Никаких бумаг по этому поводу он оформлять не стал, посоветовав мне возвращаться обратно в горы и носить дальше рюкзаки со свинцом по горам. Соответственно, в санчасти наотрез отказались направлять меня после этого в Рязанский госпиталь.
Так российская армия вышвырнула меня из своих рядов как минимум с III группой инвалидности, так и неоформленной, и с формулировкой «разрыв контракта по вине военнослужащего», не допускающей повторного подписания контракта с Министерством обороны. Так закончилась моя военная карьера, и я снова стал безработным без шанса вновь продолжить службу. Но не из-за здоровья, а из-за штампа в военном билете о разрыве контракта. Забегая вперед, потом военком откажется давать рекомендацию для поступления в высшие учебные заведения из-за того, что я, прослужив два контракта, разорвал третий. На самом деле, по словам Алексея Ивановича, военкомовские окрысились на нас из-за того, что в последнюю часть мы направились сами, а не по их направлению. То есть они не получили своих комиссионных за завербованных на войну рекрутов.
Так в 2001 году закончилась военная карьера для нас троих, – меня, Ивана Васильевича с оторванной ногой и Алексея Ивановича. К слову, Лёху отчислили еще в бригаде, то есть в поселке Чучково Рязанской области. Мой командир взвода на него настучал. Как-то на выходные поехали мы домой на электричках. И свалила меня температура. Неделю провалялся под сорок градусов. Когда Леша сказал это моему взоднику, объясняя мое отсутствие, тот что-то пробурчал под нос, что де разведчики болеют один раз. В ответ Лёха подошел вплотную к нему и напомнил, куда мы едим. Заодно намекнув, что «там всякое может случиться». За это его тут же уволили.
Лёха проводил нас до Моздока (ехал с нами в одном купе, подвинулись ради такого случая), а затем договорился с ОМОНовцами, и вместе с ними рванул в свою комендатуру через всю Чечню. За боевыми.
Иван Васильевич лег в госпиталь, после которого через полгода он вышел с рекомендацией о I группе инвалидности (полностью отсутствовала одна нога). Однако, местные врачи, зная, сколько ему полагается за I группу в качестве выплаты, стали открыто вымогать у него. После того, как этот шантаж затянулся на полгода, а Ваня, не имея средств к существованию, обрастал долгами, в конце концов, согласился на II группу, по которой выплаты поменьше. Со II группой инвалидности в течение нескольких лет ему нужно было отмечаться у врачей. Придет, бывало, в местную поликлинику, спросят у него – ну, что, Вань, не выросла твоя нога часом? Отметят и попрощаются.
А мне максимум что светило – III группа, с которой в качестве минуса не на каждой работе возьмут, а на выплаты по ней не проживешь. Да еще каждый год необходимо было заново проходить комиссию, чтобы подтверждать её. Называя вещи своими именами, надо было ежегодно заново отстегивать врачам как минимум половину из того, что ты получил за эту группу. То есть, несмотря на то, что если бы в течение года после увольнения я бы оформил ее, недолго бы я с ней продержался. Мне это открытым текстом один местный хирург поведал (не батин однокашник с медицинского института, а одна тварь, оформившая половине города фиктивную группу инвалидности).
Единственное в чем мне тогда действительно повезло – местный мануальный терапевт, правивший мне спину, не взял с меня ни копейки. Он же посоветовал мне закачивать спину, «иначе сляжешь как Павка Корчагин». Первый год я не мог поднять даже килограмма – потом сутки морщился. Бывало, идешь с магазина, и пакет с буханкой хлеба не в состоянии в руки взять, – моя тогдашняя баба этим очень недовольна была.
Но обо всем по порядку.
Ольга
Высадившись на перроне железнодорожного вокзала в Острогожске, я оставил за плечами целую эпоху, включающую в себя службу по трем воинским контрактам, последний из которых был прерван по указанным выше независимым от меня причинам. Из-за этого я больше не имел права служить в армии по контракту, а значит, мне предстояло снова найти себя на мирном поприще. Опять же из-за сломанного позвоночника мне можно было работать только охранником или газооператором, как до второго контракта. Предо мною открывалась новая дорога, полная неизвестности. И хотя формально я не получил еще все деньги не только за третий, но даже за второй контракт, предо мною уже маячил вопрос, – а на что же я буду существовать в дальнейшем. Из 300 участников боевых действий на Северном Кавказе из нашего района двое или трое успели купить машину, прежде чем у них закончились деньги, и только я успел себе купить квартиру. Впоследствии на боевые квартиру купит себе также и Володя Дружков, с которым мы вместе сидели в зиндане во время моего второго контракта. Так что на общем фоне мои успехи считались неплохими. И только через пару лет я пойму, что самое мое большое достижение, – это справка о боевых (1/8 листа) и соответствующая отметка в военном билете, которые дают мне право поступления в ВУЗ вне конкурса. Но осознание этого факта пришло не сразу, – было потеряно почти два года, прежде чем я первый раз попытался поступить в МГУ. Эта повесть о том, как я провел три года от увольнения из вооруженных сил и до поступления в Московский Университет.
Первым делом с вокзала после высадки в Острогожске я позвонил с телефонного автомата Лёхе, то есть Алексею Ивановичу. Он вскоре примчался на машине, из которой кроме него вышла Ольга. А вот это уже было совсем нежданно. Ольгу я позаимствовал из Лёхиного гарема перед самым третьим контрактом, и если честно, не планировал с ней надолго устраивать взаимоотношения. Выражение «позаимствовал» будет здесь уместно. Просто когда встал вопрос о подготовке к третьей командировке на Северный Кавказ, или как мы говорили на Юга, я не стал заморачиваться с выбором бабы на время, а просто одолжил её у Лёхи. Вероятность того, что я снова с ней увижусь, была, но не очень отчетливая. Поэтому я и стал париться и ориентироваться на далекие перспективы. Как выйдет. Ольга довольно таки спокойно отнеслась к тому, что у ней сменился кавалер. Я с ней провел какое-то время перед отправкой, – месяц, не более, – и уж точно не особо планировал, что встречусь с нею снова. И все это время уж точно по ней не скучал.
Однако, по словам Лёхи, когда он подрядил у знакомого машину для поездки на вокзал, то Ольга совершенно случайно попалась ему по дороге. Пребывая в эйфории, Лёха попросил друга тормознуть и сообщил ей, что Дима, то есть я, вернулся, и они едут забирать меня с вокзала. Она тут же втиснулась на свободное место и поехала с ним за компанию. Так я с ней встретился во второй раз, хотя на этот раз уже не испытывал на этот счет особой радости. Все-таки подруга на время и на постоянно основе – это две большие разницы и разная ответственность. Да я и не знал про нее ничего толком, и тут здрасьте, – она выпрыгивает из-за Лёхиной спины, и бросается тебе на шею. Гм.
Ну ладно. То, что она настроена по серьезному, вскоре выразилось в том, что она перевезла ко мне свои вещи, хотя я об этом не просил её об этом. Ну да ладно. По крайней мере, есть кого трахать на первое время, а дальше я не забивал себе голову. Опять же есть кому готовить еду. Правда с последним вскоре пошли сплошные проблемы.
Курс реабилитации после командировки на Юга базировался на двух китах: в выпивках с друзьями и в безудержном сексе с кем подвернется. Так было после первой полугодовой командировки на Северный Кавказ, так было после второй и после третьей, то есть последней. С кем выпить проблем не было, – с Алексеем Ивановичем и с Володей Дружковым (Ваня был в госпитале). А трахал я соответственно на этот раз Ольгу. Поначалу ей даже нравилось. Отрывался как в последний раз. Организм все никак не мог поверить, что всё, – ты на свободе среди друзей, а не под Урус-Мартаном, где каждый день как последний. Соответственно Ольге грех было жаловаться, – гонял я её в постели подолгу. Сколько там продолжительность у передачи «В мире животных»? Час? Ну, вот час и гонял её. Это, конечно же, не побило мой персональный рекорд после второй командировки, но все же повторюсь, – грех бабе жаловаться. Не один я такой. У всех моих знакомых после возвращения оттуда также случались рекорды в постели.
Так вот. Все это конечно продолжалось какое-то время, но не могло длиться вечно. Примерно через месяц организм принюхался к бабьему телу и расслабился. Ушло то самое «как в последний раз». То есть, в конце концов, кончил как все нормальные люди минут за 10-15. Ну, уж точно не за час. Велико же было ее разочарование. «И это все?» «А ты что в сказку попала?» А мне что? Я свое дело сделал, сбросил пар, и развернулся спать полностью удовлетворенный.
С этого момента стала она высказывать свое недовольство. Выражаться это стало в различных «головных болях», которые она стала себе придумывать. Нет, в постели при этом не отказывала, – любила она это дело. А вот готовить еду начала частенько отказываться.
А зачем, спрашивается мужику баба, если она дома не готовит?
Как сейчас помню, – возвращаюсь домой, голодный и злой, и по дороге высказываю свое недовольство Женьке, – своему соседу и однокласснику. Мол, сейчас прейду домой, а там опять не готово ничего поесть. И точно, – выходит она навстречу и опять что-то про головную боль твердит. Мы с Женькой переглянулись, и кажется, поняли друг друга.
Опять же, когда я брал ее в обиход полгода назад, то я не спрашивал у Лёши, – а какой у ней послужной список. Дает баба, – чего еще надо, – на войну ехал, отрывался каждый раз как в последний раз. Ну а то, сколько там у ней до меня было, – меня в тот момент совершенно не интересовало. Иное дело, когда она перевезла к тебе вещи, то есть решила навсегда строить совместную жизнь. Тут поневоле заинтересуешься. А репутация у не была не из лучших. То есть, если верить Женьке, то с ней до Лёхи полгорода успело переспать. Серьезное обвинение. А Женя в таких случаях фишку сечет, да и за враньем замечен не был. Я поначалу не обращал внимания на эти его слова, но как-то раз прошелся с Ольгой по местному рынку. Мне этого хватило. Уж больно красноречивые взгляды на нее многие бросали. Решил, что это был наш последний совместный поход в город.
Одним словом, стало ясно, что придется бросать бабу. Если она отказывается готовить, то на худой конец я и сам себе приготовлю. По традиции, которую я завел еще в 90-е годы, бросать бабу нужно было когда у ней дела хлещут. То есть идут месячные, а значит, – не беременна уж точно. То есть, за спиной никого нет, и можно смело бросать.
Поначалу долго не решался, но помог случай с покупкой холодильника. Бытовую технику продавали в магазинчике на Карла Маркса рядом с военкоматом. Оплата наличными по факту доставки на дом, – очень удобно. Правда, без чека, что напрягало. Тем не менее, хозяин заведения заикался о какой-то гарантии (а она потом мне пригодится).
Отложил деньги из тех, что получил по расчету в Чучкове, по месту дислоцирования бригады, от которой я ездил в командировку по третьему контракту. Ольга знала, где лежат отложенные деньги. Когда выбранный холодильник таки затащили на четвертый этаж ко мне работники магазина, то я, не считая, протянул им деньги. Ответственный работник пересчитал, и сказал, что не хватает одной тысячи. Я не поверил. Тысяча рублей в то время весомые деньги были, – когда я уезжал в первую командировку, у меня зарплата меньше была. На тот момент в том же самом месте её подняли до полутора тысяч в месяц. То есть сумма весомая была. Все сколько надо было отложено, и я обвинил этого ответственного работника в махинации. Спор закончился ничем. Деньги я так добавлять не стал, а они оставили холодильник у меня.
Но на этом проблемы не кончились. Через неделю выяснилось, что холодильник мне достался бракованный и из-за утечки фреона он перестал морозить. Я к хозяину магазина и требую обменять. Тот требует тысячу, которую я так и не отдал. Поскольку ничья вина не была доказана, то согласилась на 500 рублей, после чего он дал мне добро на обмен холодильника. Последний прослужил более 25 лет, да и сейчас на ходу, только лампочка перегорела.
Одним словом, история с холодильником стоила мне нервов. И пало у меня подозрение на Ольгу. Вполне могла забрать эту тысячу из отложенных денег.
Это стало последней точкой. Контакты с ней я свел к минимуму, а как начали у ней дела хлестать, то однажды утром стал собирать её вещи и располагать посреди комнаты.
– Это для чего? – спросила она.
– А это ты маме своей отвезешь, – ответил я, считая вопрос закрытый.
Далее пошли все стадии: поиск примирения, гнев, отрицание, торг и, наконец, признание случившегося. Под конец её осенила блестящая идея, – оказывается, я должен был заплатить ей за оказанные интимные услуги. Тут я взъярился и отвел ей время для того, чтобы она увезла свои шмотки, а не то грозился выкинуть их с балкона вниз. На том и расстались.
В довершение этой истории осталось добавить, что когда я потом нанес визит в тот же магазин бытовой техники для покупки уже стиральной машины, то продавщица сказала, что приходила моя бывшая и предлагала оставшиеся 500 рублей хозяину. Он послал её. Решил уточнить у самого хозяина, – правда ли? На что он мне дал добрый совет в следующий раз думать головой, кого в дом к себе приводишь.
То есть оказалась наша Ольга воровкой и проституткой. Был рад, что он нее избавился. Сосед и одноклассник Женек разделял мою радость, чего не скажешь о Лёше, который не поверил в историю с воровством денег.
Ремонт
Среди новостей, которые свалились на меня по возвращению домой, были о Ваньке, то есть об Иване Васильевиче. Оказалось, что он в настоящее время содержится в госпитале в Химках, куда к нему уже дважды наведывалась Гала, то есть Галина Митрофановна, супруга евойная. И тут мне Лёха поставил жесткое условие, – чтобы я ей не давал ни копейки. Мотивировал он тем, что под Ваню и под его будущие выплаты от оторванной ноги Гала уже позанимала у всего города. Деньги она тратить не умеет и швыряет их на ветер, а у Вани в то же время и на курево в госпитале не хватает. Узнав об этом, я, помнится, даже стулом швырнулся в кафе, настолько меня эта новость поразила. По расчетам Алексея Ивановича, Гала вскоре должна была заявиться и ко мне и занять как минимум десять тысяч. Я успокоил Лёху, что денег таких у меня сейчас нет (я еще не ездил за ними в часть), да и где я живу Гала пока не знает.
Ну, а пока я занялся ремонтом квартиры. Ремонтировал я в гордом одиночестве, не считая того, что меня в это время часто навещал Олег, или как я его называл, Али Кунакович, мой двоюродный брат. Под предлогом помощи в ремонте приходил он ко мне спасаясь от матери, моей тетки и от нашей бабушки, с которыми он жил. Сразу с порога он делал гримасу человека измученного нарзаном, и я шел в соседний подъезд за паленой осетинской водкой для него. Выпив, Али Кунакович ложился на диван (я успел после второго контракта купить не только квартиру, но и мягкий уголок) и вслух рассуждал о различных высоких материях. Таким образом, он морально помогал мне во время ремонта. Ну, уж точно не мешал.
Как-то раз, когда Али Кунакович уже устроился на диване в комнате, а я красил батарею на кухне, и заявилась ко мне не а бы кто, а сама Галина Митрофановна. Откуда она узнала мой адрес, – неизвестно. Пришла не одна, а с малолетней дочкой, у которой сияли глаза и которая как бы всем видом говорила: «Сейчас этот дядя даст нам с мамой деньги». Вот именно в таком настрое и пришла ко мне Гала, уверенная в своем успехе.
Поздоровавшись, я посетовал, что ей некуда присесть, – кухонный уголок я еще не купил, и из мебели на кухне было только стол и табуретка. Галина Митрофановна завела свою речь, что в настоящее время она стоит перед большим выбором, – то ли ей начать ремонт, то ли накупить побольше огурцов и помидоров и засолить их. И в таком духе мне толкала почти полчаса, не называя главную причину своего визита, – выпросить деньги. Я в ответ пожимал плечами и говорил, что ничем помочь не смогу, – решение она должна выбрать непростое и я ей в этом не советчик. Денег я ней не предлагал, да и не было их у меня для того, что бы удовлетворить ее запросы. И в таком духе прошел наверное целый час, прежде чем Гала поняла, что ловить ей здесь нечего и не ретировалась назад.
Как только она ушла, в дверном проеме появился воспрянувший Али Кунакович и уточнил, – это была та самая Галина Митрофановна, о которой я предупреждал? После того, как я утвердительно кивнул ему, он поделился со только что мною созревшим у него бизнес-планом. По его мнению, с помощью Галы можно устраивать на дому свой собственный вытрезвитель. Для этого в комнату следовало помещать алкашей, стремящихся выйти с запоя, а на кухне так и быть позволить присутствовать Гале. Успех гарантирован. При этом он специально оговорил одно условие, – окна на балконе должны быть зарешечены, дабы страждущие не пытались выпрыгивать вниз с четвертого этажа, спасаясь от голоса Галины Митрофановны. Намек я понял и налил еще Кунаковичу, сам же продолжил красить на кухне.
Всего в то лето 2001 года я поклеил обои на кухне, в прихожей и комнате, а также потолки, причем в комнате и в прихожей потолки клеил пенопластовой плиткой по тогдашней моде, а на кухне, – просто обоями. Одноклассник (не Женя, а Лёня) помог выбрать, установить и покрыть лаком новую входную дверь. Ну, а в ванной комнате я покрыл стены плиткой и поменял унитаз с раковиной.
Про кота Дымчика
Олег, то есть мой двоюродный брат, которого я называл Али Кунаковичем, ко мне приходил не только «помогать в ремонте». Помнится как-то летом, когда непосредственно ремонт более-менее был завершен, а погоды стояли еще жаркие, пошли мы с ним как-то загорать и купаться на речку. Прихватили с собой самогона, который заменяла в данном случае осетинская палёнка из соседнего подъезда, и отправились на ближайший пляж на Пески.
В этот раз попался по пути выводок дымчатых котят, которые резвились в траве возле одного дома по пути на речку. Мне они как-то запомнились. В глаза бросились. Как только искупались пару раз, и обмыли это дело, то я поднял такую тему. Мол, так и так, теперь у меня есть свой дом, а кота в нем до сих пор нет. А в доме должен быть кот, иначе это не дом, а не пойми что без очага уюта. То, что баба ушла, – не беда, – другая появится. Селиться есть где. Как говорил мне один врач, «жить будет и не с одной». А вот кот в порядочной хате должен быть обязательно.
Правда, в тот момент я не учел одно обстоятельство, которое выяснил спустя время. Дело в том, что мужики и коты психологически слабо совместимы за исключением особых случаев. Вот мужчины и кошки, – другой разговор. Или коты и бабы, – тут полная совместимость. Была у меня в детстве кошка, – души во мне не чаяла. Все бы ничего, да погибла она. Заменили её на кота Кузьму. И практически все мое детство у меня так и не наладились отношения с ним. Не любил он меня от слова совсем. Досаждал при каждом удобном случае. А вот с матерью он душа в душу жил. Кормила его до отвала, особенно по праздникам, – из кухни вылезти не мог. Так что и не мой это был кот, а матери по большому случаю.
И вот предложил я Али Кунаковичу взять одного из тех дымчатых котят. Попросту говоря, – похитить. Украсть средь бела дня. Начал он меня отговаривать, да напрасно. На обратном пути выхватил я из той кучи котят самого приглянувшегося и забрал себе. Специально отбирал именно кота, а не кошку. С кошками вечные проблемы, – каждый год приносят они котят, которых куда-то девать надо. Чаще всего топить в ведре. А у меня рука не понимается котят убивать. Это в больших городах ветеринары решают этот вопрос. А у нас город маленький. Максимум, – прививку могут сделать. Поэтому выбрал не кошку, а кота. Совсем еще маленького, дымчатого. Такие вислоухие еще прозывают шотландскими, а с прямыми ушами вроде бы русская голубая. Не суть. Очень красивые коты, хотя мне больше всего по душе наши серые и полосатые. Но уж больно эти дымчатые тогда приглянулись.
Принес его домой, совсем молодого еще котенка. Назвал Дымчиком. Он, выросший на природе и оказавшийся в четырех стенах моей однокомнатной квартиры, купленной на «боевые», первые три дня только и делал, что пищал. Все не мог смириться со своею судьбою, разлученный со своими собратьями.
Кормил я его молоком и рыбными палочками, затем перешел на рыбу. В магазинах с кошачьим кормом тогда проблематично было. Стал решать вопрос с кошачьим туалетом. Это сейчас у нас на углу появился специальный магазин для котов и собак, – любой корм на выбор и прочие удобства. А раньше этого не было. В мое детство для кота заводили специальный ящик, который наполняли песком из ближайшей песочницы. Я собирался поступить и в этом случае, но не пригодилось. Дело в том, что дымчатые – это интеллектуалы кошачьего мира. Дымчик как-то сразу сообразил для чего мне унитаз и сам стал ходить туда. Одной заботой меньше.
Все бы ничего, да начались у меня командировки в охране. Вахтовый метод, – неделя через неделю. На кого кота оставить, если баба ушла? Не на кого. Пришлось мне решать: куда этого кота пристроить. Вариантов было мало, – у тетки, матери Али Кунаковича, уже жили две кошки. То есть одна старая и молодая, которую поначалу прозвали Васькой, пока не пригляделись к ней сзади повнимательней. Теть Галя поворчала для приличия, но кота в дом приняла. Все-таки кот, а не кошка, – котят по весне она замучилась топить.
Поначалу решил, что отдам на время, но получилось, что навсегда.
Все бы ничего, да прослышал Иван Васильевич, что у меня какой-то умный кот появился, и я ищу куда бы его пристроить. Дымчик уже обрел покой на природе в частном секторе у тетки, а тут снова его отдавай. А кот, – это Вам не чемодан с ручкой, чтобы таскать его с место на место. Это собаки привыкают к хозяину и следуют за ним по жизни куда угодно, а коты, – они привыкают к месту и всякая смена обстановки для них серьезный стресс.
Но уж больно просил Иван Васильевич. Говорил, что у них у же есть какой-то кот, но жаловался, что «он дурной», а у тебя, мол, какой-то умный появился. Делать нечего, – погрузил я Дымчика снова в сумку и отнес к Ивану Васильевичу.
Ну, а сам поехал в командировку в своей первой охране. Спустя неделю после вахты возвращаюсь и первым делом решил навестить Ивана Васильевича и проведать, – как у него мой кот поживает? С тревогой поднимался я по лестнице. Предчувствия меня не обманули. Когда речь зашла про Дымчика, то Ваня равнодушным голосом сообщил, что тот уже несколько дней ни есть ни пьет, забился в угол и вообще потерял интерес к жизни. То есть находился в состоянии глубокого стресса из-за погружения в житие семейства Адамсов, как мы с Алексеем Ивановичем называли Ваню с Галиной Митрофановной. Все эти крики и резкие звуки на новом месте окончательно добили тонкую душевную организацию кота Дымчика.
– Как хочешь Ваня, а кота я у тебя забираю назад.
–А забирай. Ты говорил, что он у тебя умный какой-то, а оказался таким же, да еще и есть отказывается.
То есть дело было не в бобине. Это у Ивана Васильевича такая нервная обстановка в доме, что ни один нормальный кот, а уж тем более Дымчик не выдерживает. Переносок тогда еще не было, не завезли в наш город, поэтому положил я кота-бедолагу прямо в пакет и понес обратно к тетке, – не к себе же.
По пути Дымчик сначала проявлял полное пренебрежение к своей дальнейшей судьбе. Мол, хуже уже не будет. Однако на подходе к тетке он стал каким-то чувством догадываться, что несут его не на растерзание к новым злодеям, а к полюбившейся тетке. Стал он нервничать, царапать и пытаться вырваться. На подходе я уже не смог сдерживать его эмоций и отпустил сразу же перед теткиным домом. По всему было видно, что кот воспрянул духом. Вернулся, наконец, в любимое место.
Тетка меня конечно же отругала, но была рада возвращению Дымчика. Мне потом Али Кунакович рассказывал, что привязались они оба друг к другу. Днем тетка открывала сарай, чтобы кот мог поохотиться на мышей, что скрывались в зерне для куриц. Вечером она возилась на огороде, а Дымчик рядом сторожил. И как только подходило время 17:00, он тянулся к тетке лапой, давай ей понять, что пришло время покончить с работой. И если ему вдруг приспичило ходить по нужде, то он делал свои кошачьи дела на чужом огороде, – вырывал там яму а затем закапывал ее. В общем умнейший был кот. И сошелся с теткой.
По словам Али Кунаковича, когда по весне у него просыпались инстинкты, то он нашел где-то обгрызенную огромную рыбью голову и подсовывал ее теткиными кошкам. Те сходили с ума от запаха, но угрызть никак не могли. В это время Дымчик пристраивался к ним сзади и делал свои кошачьи дела. Оплодотворив по очереди обеих кошек, он забирал у них горемычных эту рыбью голову до следующего раза.
В общем, умнейшая скотина был. Я же говорю, – дымчатые – интеллектуалы кошачьего мира. С теткой он подружился накрепко. Что же касается меня, то всякий раз, когда я приходил в гости, он настораживался на всякий случай, но делал вид, что не узнает меня и вообще выражал всякое презрение ко мне как к похитителю чужих котов.
Госпиталь
Рано или поздно пришлось мне ехать в Рязань и в Москву за деньгами, где еще за второй контракт мне было положено тысяч сорок командировочных за полгода, да и в Рязани не все выплатили сразу. Заодно решил Ваньку проведать в госпитале, – как он там, – не видел его с той самой ночи в Урус-Мартане. Адрес расположения его госпиталя мне подробно описала сама Галина Митрофановна, – как на какой маршрутке добраться.
На этот раз в Калининце, откуда я ездил в командировку по второму контракту, в части очереди за деньгами не было вообще. Кто-то наверху додумался не выдавать наличные солдатам, а переводить их на сберкнижку, которую можно было безопасно обналичить уже дома. Соответственно криминогенная обстановка вокруг КПП снизилась, исчезли и очереди. Куда-то подевались и мутные личности, которые ошивались возле КПП полка. Хотя нет, подходил кто-то и предлагал свои услуги с серыми схемами по переводу средств на наличные прямо здесь, в Москве. Меня эти предложения не заинтересовали, – спешить мне было некуда, а небольшой запас денег у меня всегда был на руках.
Оставалось только навестить Ивана Васильевича в госпитале.
Кое-как добрался на описанных Галой маршрутках до этого госпиталя, реабилитационного центра, филиала Бурденко, где Ваня полгода жил, привыкая к жизни без ноги и примеряя себе протезы. Пригласил Иван Васильевича на КПП, тот пришел на костылях и объяснил, как и где перелезть через забор, чтобы попасть к нему в палату. Так я остался у Вани на сутки в гостях. Переночевал в соседней палате, где лежал один одноногий боец, – оставил ему курево за беспокойство, – там оно было в дефиците. Сам Иван Васильевич жил в двухместной палате с Рафаэлем, – тоже одноногим солдатом, татарином по национальности. Палата у них было ничего, телевизор находился в общем зале напротив. Единственное, что меня напрягло, так это поведение санитарки. Она зашла с пылесосом в палату, бросила его и сказала, что когда они пропылесосят, чтобы передали в соседнюю палату. То есть заставила их делать свою работу. Я, если честно был в шоке, но Иван и Рафаэль сказали, что они уже привыкли к такому обращению, да и им надо было хоть чем-то заняться, чтобы побороть скуку, – а так, за полгода в этом госпитале и свихнуться можно было от безделья.
На другой день Ване даже удалось провести меня в столовую, где я пообедал вместе с ним. Как я понял, также делали ближайшие родственники, которые навещали раненых. Между делом на прощание я передал Ване пару блоков курева, и прежде чем я уехал он рассказал мне про пару визитов, которые нанесла в этот госпиталь Галина Митрофановна.
А она оставила здесь свой яркий след и незабываемую память среди медперсонала и не только. Начала с того, что приревновала всех и вся к Ваньке, – всех санитарок, медсестер и врачей женского пола. Стояла с Ваней как-то на балконе, и вдруг заметила, что где-то в доме напротив, тоже на балконе две какие-то бабы вышли покурить. Так она и на них накричала, что мол, чего глаза пялите, – это мой муж! Те две тетки вряд ли расслышали, что она им кричала, но на всякий случай пальцем у виска покрутили. Узнала Гала, кто у Вани лечащий врач и набросилась на него. Всего за пять минут сумела его забрызгала его слюной и вылила на него поток сознания в виде массы никак не связанных между собою фактов. Мол, у Вани ноги нет, а его друзья Дима и Лёша в «Галанте» пиво пьют, Лёха свою бабу бьет, Ване машину пообещали, у Димы позвоночник сломан, но группа ему не светит, а Лёху скоро посадят. И вот стоит доктор, весь слюной забрызганный и не понимает, что он него требуется. Потом он поговорил на этот счет с Ваней, – так, мол, и так, а что ей от меня надо было? Чем я могу помочь? Я – врач, хочешь, Ваня я тебе вторую ногу отпилю? Так чего она от меня добивалась?
Кроме медперсонала досталось от Галы и спонсорам, которые приезжали в госпиталь и дарили раненым подарки, – часы, сотовые телефоны, костюмы, телевизоры, аудиотехнику. Так приезжал как-то сам Владимир Вольфович Жириновский и пообещал многим, в том числе и Ване квартиру в Москве, место в институте на задней парте, где он получит настоящий диплом и даже трудоустройство. На это Галина Митрофановна подняла крик, что ей все это не надо, – слушком уж тут много соперниц по Москве гуляет. Последний случай мне особенно запомнился, и мы к нему еще вернемся, так как он имел продолжение.
После того, как я съездил в Рязань и в Москву за оставшимися деньгами, то прикупил в комнату в добавок к мягкому уголку еще и стенку в комнату, а для кухни кухонный уголок, холодильник и стиральную машину. Ну, с холодильником, как уже писал, случилась заминка.
Помнится, что когда я вернулся еще со второй командировки и заночевал у Галины Митрофановны и Ивана Васильевича, то Гала стала строить вслух планы. Вот, дескать, вернулся Дима, купит у Сереги музыкальный центр и тот отдаст ей с Ваней долги. Я тогда сразу объяснил ей, что покупать музыкальные центры, тем более с рук не входит в мои ближайшие планы, – сначала бы хату купить да обставиться. И уж точно у меня музыкальный центр стоит на очереди где-то после автоматической посудомойки, то есть не скоро, – я так и не купил его никогда. И это был не первый раз, когда я нарушил планы Галины Митрофановны в отношении себя.
Покупка компьютера
Оставшиеся последние деньги из командировочных осенью 2001 я решил потратить на покупку компьютера, а не музыкального центра, как желала Гала. Давно о нем мечтал. С тех пор, как служил батальонным химиком в 1-ой ММГ (мото-маневренной группе) еще по первому контракту. Поскольку кроме ведения конспектов по ЗОМП (защите от оружия массового поражения) вся моя деятельность сводилась к тому, чтобы раз в неделю выкрикнуть «газы», то фактически меня привлекали чем-то вроде батальонного писаря в управлении ММГ. Там я и научился печатать на компьютере всякие разные тексты и распоряжения для нашей мангруппы. Как правило, офицеры днем играли в «Doom» (первую версию), я же по ночам, когда заступал в наряд, распечатывал тексты на медленном принтере «Роботрон» и играл в «Цивилизацию» Сида Майера, тоже первую её версию.
Свой первый компьютер я брал с рук. Кажется в газете «Камелот» или «Из рук в руки» нашел неплохую сборку за умеренную цену, созвонился и поехал в Воронеж. Поехал вместе с соседом Женей и его тестем (у него была машина, а у Жени еще нет). Приехали, созвонились, забрали в Воронеже и вернулись назад. Из недостатков сборки было то, что монитор был хотя и цветной, но всего лишь 14 дюймов. Из-за этого такая игра как «Казаки» на нем не запускалась и требовала как минимум 15 дюймов. Вскоре испортился и CD-привод, – внутри его взорвался диск. К слову, после этого, когда Лёша пошел воровать и перепрофилировался со скотины на компьютеры, то я во время выходных приводил его ворованные системные блоки в товарный вид. То есть форматировал и переустанавливал заново Windows. Именно тогда я позаимствовал у него с одного компьютера пишущий CD-привод.
После того, как я запустил у себя дома этот свой первый компьютер, то почти на месяц с перерывами на работу забыл обо всем на свете. На нем было установлено две игры, – «Герои меча и магии 3» и какая-то древняя версия «Противостояния». Я потом достал себе диск с актуальной версией «Противостояния-3» или «Sudden Strike», как она еще называлась. Одним словом, на этом компьютере, купленном с рук, из игрушек оказалось установлено только две стратегии. Уже не помню, – было ли еще что с офисных программ, или я сам установил с дисков.
С тех пор, как я купил компьютер и вплоть до того времени как у меня его изъяли в ходе обыска, у меня буквально поселись сосед-одноклассник Женек и его коллега. Тоже играли в игрушки. Потом, когда у меня все же изымут мой компьютер, то оба они купят себе по новому компьютеру, только помощнее.
Кроме игр я осваивал и интернет. С последним было сложно. Нужно было подключаться к телефонной сети (кинул провод от квартиры Женьки) и выходить в сеть только ночью, когда у Женьки все спали и не пользовались телефоном. Правда, когда принесли первую же телефонную распечатку со счетом, я умерил свой пыл и в интернет стал выходить только в исключительно редких случаях. Между делом я осваивал азы веб-дизайна и даже создал собственный сайт на народ.ру, посвященный ветеранской тематике, то есть для участников боевых действий в Чечне.
Среди других моих достижений стоит отметить то, что я начал печатать тексты. Так на этом компьютере я напечатал свою первую книгу «Числа». Я её так нигде и не издал, хотя отдельные главы из нее (вроде «Роль числа 17 в судьбе последнего Императора России») все же выкладывал в сети.
Охранная деятельность
А между тем деньги кончались, да и тратить боевые и командировочные следовало только на ремонт и покупку мебели. Ну а для текущих расходов следовало искать работу. Прежнее место газооператора на кожзаводе, где я работал до второго контракта, оказалось уже занято, – больше года прошло. Физический работать я не мог из-за сломанной спины, поэтому оставалось искать только место охранника. С вакансиями охранника в Острогожске было туго, до того чтобы работать как все в Москве вахтой, я еще не додумался, но Леша нашел компромиссный вариант, – работу вахтовым методом (неделю через неделю) в Воронеже. С проживанием и питанием. Сам Алексей Иванович туда почему-то не пошел, но по его совету я устроился именно там.
Место было перспективным, – можно было отучиться месяц между делом на лицензионного охранника, что предполагало большую зарплату, чем я сразу же и занялся. Офис располагался на Левом берегу, а на объекты отправляли по всей Воронежской и в соседние с ней области. Летом и осенью мы в основном охраняли одну агрофирму, которая закупила импортные трактора и комбайны, и гастролировала по окрестным колхозам в Воронежской и Тамбовской области, помогая с уборкой зерновых и распашкой земель. Соответственно на нас стояла задача охранять эти трактора и комбайны, так как сами они были дороже иных иномарок, и соответствующие детали и комплектующие (те же фары) были недешевы. В перерывах между уборочными и пашней мы просто охраняли эту технику на соответствующей площадке в Воронежской области.
В первую командировку старшим к нам попал один пацан из десантуры, с чеченским жетоном на шее. Такой же жетон висел и у меня на шее. Мы оба с первого взгляда поняли друг о друге все, но не подали виду. И только в конце смены, через неделю разговорились и стали делиться впечатлениями от командировок на Юга.
Там, в охране, мне частенько попадались парни, только что вернувшиеся оттуда. У одного из них я даже как-то между делом трахнул его жену. Парень был лоховатый, рассказывал, как его после Моздока на обратном пути разводили менты на бабло за всякие мелкие прегрешения. Как-то он не приехал, но объявилась его жена, которая разыскивала своего благоверного. Баба оказалась слаба на передок, ну я и не упустил своего.
Где-то в августе меня посетила мысль наведаться в ВГУ, то есть в Воронежский государственный университет и узнать насчет возможности поступления. Время для визита я выдрал неудачное, – после очередной смены. Почему неудачное? Товарищ один, с которым вместе отстояли смену предложил дегустировать его самогон. К несчастью я не смог отказаться. В итоге про мысль о посещении ВГУ не оставила меня, но я отправился туда уже тогда, когда не стоял на ногах. Более того. Дошел до приемной комиссии и пообщался с преподавателями, дыша на них перегаром. В такой обстановке мое предложение подать со временем документы в их ВУЗ вызвало у преподавателей только искренний смех. Протрезвев, я вспомнил во всех подробностях об этом визите и понял, что на истфак ВГУ я не поступлю уже никогда.
После этого случая я для очистки совести все же съездил еще в педагогический. Дабы узнать, – насколько это реально поступить на исторический факультет с моими-то новыми льготами. На этот раз трезвый, – все честь по чести. Пообщался с преподавателями. Общий итог неутешительный. Мне дали понять, что вас, вернувшихся с Чечни, – как собак нерезаных. И нас здесь никто особо не ждет. Каждый мечтает на чем-то нажиться (Воронежские ВУЗы отличаются своим взяточничеством). А мы, льготники, народ небогатый и бесперспективный в этом отношении. Льготы, да, у вас есть, но чтобы воспользоваться ими, необходимо сдать хотя бы на тройку, а преподаватели будут стоять насмерть. Вот это мне открытым текстом и пояснили. Потом спустя годы ни мне, ни моему двоюродному брату (родному брату Али Кунаковича) не поверят, что мы поступили и проучились в МГУ полностью бесплатно.
Так я похоронил мысль о том, чтобы поступить в ближайший ВУЗ в Воронеже, чтобы выучиться там на историка. Идея попробовать удачи в Москве придет только через год, да и то, благодаря Гале и Ване. Но это отдельная история.
А между тем агрофирма, на которую мы работали, то ли обанкротилась, то свернул свою деятельность, отмыв необходимый объем денег. Соответственно наша охранная фирма лишилась крупнейшего поставщика объектов под охрану за пределами Воронежа вахтовым методом. Остались в основном только воронежские объекты, на которых трудились местные. Соответственно вахтовиков из области, таких как я стали целенаправленно увольнять. Мне, впрочем, повезло, – меня отправили охранять то ли элеватор при местном хлебном или макаронном заводе в Алексеевке Белгородской области. По старой схеме, – неделя через неделю. Но задержался я там буквально до Нового года и мне все же пришлось оставить охранную деятельность.
Произошло это следующим образом. Страшим у нас в ту новогоднюю смену поставили бывшего охранника из воронежской тюрьмы. Парень оказался гниловат. За пару дней до Нового года он познакомился с двумя местными девицами. Как ему показалось, – он их очаровал. В итоге они пригласили его на празднование НГ к себе. Он уговорил меня и еще одного парня со свободной смены составить ему компанию. Заодно решил похвалиться свой новой кралей. Дело окончилось для него крахом. Эти две новых знакомых весь вечер не обращали на него никакого внимания, а танцевали исключительно с нами. В итоге старший затаил обиду и по приезду доложил руководству, что мы вдвоем якобы напились между сменами во время празднования 2002 Нового года и потребовал нашего увольнения. Что и было с легкостью сделано. Вдобавок ко всему при увольнении нас кинули по очень простой схеме. Полгода я расписывался за одну сумму, а получал на руки более весомые деньги, – стандартная махинация в охранных фирмах с двойной бухгалтерией. Но в последний раз при расчете мне дали на руки лишь ту ничтожную сумму, за которую я расписался.
После этого я надолго зарекся вообще иметь дело с охранными фирмами. Еще один раз, последний, я все же устроюсь на работу охранником, но будет это в последний раз и только через год, весною 2003 года.
Полгода безвременья
Следующие полгода после увольнения с охраны оказались самыми неудачными в моей, да впрочем, и в Лёхиной жизни. Причина, – тотальная безработица. Работу в Острогожске в то время нельзя было найти ни под каким-либо видом. Она зачастую передавалась по наследству. Именно по причине безработицы 300 молодых парней из нашего района подписывали контракт и уезжали на войну. Но вот и война закончилась – боевые перестали платить. А ездить за гроши на Юга и тащить там службу за тысячу километров от дома желающих не было. Все-таки семьи еще надо кормить. Не было и вакансий в двух местных воинских частях, да и в милиции, куда не каждый пойдет, тоже не было. Люди или перебивались шабашками, или ездили вахтовым методом на Север или в Москву на стройку. Высшим пилотажем было сколотить бригаду и уехать ремонтировать в Москве отдельную квартиру. Но это только по наводке за большие комиссионные, – дорогое удовольствие. Иных вариантов практически не было. Разве что воровать, но и тут все что можно, было разворовано еще в 90-е годы. Да и путь этот с вполне предсказуемым исходом – рано или поздно загреметь на нары. Ну и кидалово с устройством на работу развелось, прямо как в Москве. В местные торговые склады под брендом Тихая Сосна набирали кладовщиков. С относительно приличной зарплатой. Только счастье длилось недолго – до первой ревизии, после чего на начинающего кладовщика вешали всю недостачу и увольняли.
Пытались и мы с Алексеем Ивановичем устроиться в Москве на стройку. Ради этого ездили пару раз в столицу на электричках, где у нас был бесплатный проезд как у участников боевых действий. Рано утром садились в местную электричку и доезжали до станции Лиски. Оттуда, – пересадка на Воронеж. Далее – пересадка до Мичуринска, а уже оттуда через Ряжск до Рязани. Ну, а с Рязани после перехода на другой вокзал можно было доехать напрямую до Москвы. Итого сутки или двое в пути. Зато бесплатно.
Только обе эти поездки оказались напрасными. Выйдем, покружимся по стройкам, поговорим со строителями, – как правило или вакансий нет или зарплату задерживают по несколько месяцев. Чтобы удачно устроиться в Москве на стройку, необходима была железная наводка на действующую стройку с жильем и без кидалова, что было большой редкостью. Лёше практически удалось найти одну такую вакансию в Москве на стройку для себя, но воспользоваться он ею так и не смог.
Дело в том, что как-то зимой подобрал он в городе одного знакомого вора. Тот был в то время не только без работы, но и без дома. Ну и напросился к Лёхе пожить. Лёха не смог ему отказать. А тут предложение от знакомого, который в Москве прорабом работал и держал для него место в бригаде. А Лёха и отъехать не может, – не может же он оставить квартиру, да еще с подругой (он в то время жил с Мартынычем или Мартышкой, как он ее называл – подругой из соседнего района в Белгородской области). Уж Лёха своему постояльцу и так намекал и эдак, а тот все тянул и под различными предлогами отказывался съезжать. В конечном итоге сгорела та вакансия на стройке в Москве. А Лёша, наслушавшись рассказов своего постояльца, однажды взял в руки рифленый лом и пошел в дальнее сельпо, когда в доме есть стало нечего, а сожительницу кормить чем-то надо было. Поначалу он специализировался на сельских магазинах, потом стал резать скотину из оставшихся после 90-х годов колхозных ферм. Когда совсем уже туго было, – воровал лес. Ну, а в дальнейшем, уже через год стал специализироваться на компьютерах из различных контор, которые продавал оптом в Воронеже.
Между делом у него сколотилась целая бригада, – в основном из ребят, которые воровали на мясокомбинате. Звал меня к себе, но просил закачивать спину, – у него приходилось таскать тяжести по ночам. Только я не спешил вслед за ним идти подобным промыслом. Так наши пути с ним разошлись. Так Лёха из Солдата удачи стал вором.
Тем не менее, посреди этого безработного полугодия я все же устроился на работу в Острогожске, правда, всего лишь на 3 месяца. На местном заводе «Агрегат», у которого перебои с работой начались еще в конце 80-х после закрытия проекта космических челноков «Буран», брали учеников токаря и выплачивали им какую-никакую зарплату. На токаря я учился в школе на УПК. Это так называемый учебно-производственный комбинат, – обучали профессии шофера (я не прошел по зрению) или на токарей. По итогам мне дали корочку токаря 2-го разряда, но на самом деле этого было мало, чтобы работать токарем на производстве по сдельной оплате. В итоге после школы, поступив заочно на исторический факультет ВГУ, я устроился работать на заводе МРЗ неподалеку от дома, где и трудился до самого призыва в армию. Над моей специальностью токаря там в инструментальном цехе посмеялись и взяли работать фрезеровщиком с почасовой оплатой.
В итоге проработав три месяца на «Агрегате», я остался примерно на том же самом уровне, что и после школы. То есть работать токарем по сдельной оплате мне не светило из-за недостатка мастерства.
Чем мы занимались с Алексеем Ивановичем во время этого полугодия безвременья кроме поиска работы? А чем и всегда, – пьянствовали и телок снимали. Причем Лёхе не мешало даже то, что у него в то время уже жила его сожительница Мартышка (имени уже точно не помню, – вроде Юля). У меня в то время в лично жизни в качестве достижения за эти полгода привел к себе переночевать троих девиц. Одну знакомую привел как-то зимой в начале 2002 года и летом снял еще двоих. Одна из них работала бухгалтером в заведении, где мы гуляли в 90-е годы, а про вторую уже ничего толком не помню. Ну и еще иногда мы с Лёхой и Иван Васильевичем выпивали вместе, если удавалось встретиться.
Гала
Ничто не предвещало беды. Как-то я с Иваном Васильевичем и его другом Колей культурно отдыхали у Алексея Ивановича дома. Стол ломился от угощения. На нем присутствовали баклажка на полтора литра с самогоном, такая же с жигулевским пивом (любимое Лёхино), имелась вобла и прочая закуска по стеклянным трехлитровым банкам.
Иван Васильевич был не один. Дочку привел. Ей Лёха поставил мультики, угостил чаем да пряниками, и усадил развлекаться перед видаком (видеомагнитофоном).
Ну, а мы посреди Лёхиной залы уютно расположились, и вели свой неспешный мужской разговор. Былое вспоминали. Перебивали друг друга, напоминая те или иные детали.
«А помнишь, Ваня свои корявым пальцем нам кило пряников заработал, когда у проводницы клитор настраивал?» «А помнишь, как ты Ваня в зиндан на радостях попал?». «А в Прохладном помнишь?»
Одним словом, шутки веселье смех.
Настроение портил иногда телефон. Лёха подходил к нему, брал трубку, слышал в ней истеричное «Я сейчас умру», и спокойно клал её на место. После спешил обратно за стол, ибо тост важный пропустить можно. До бабских истерик ли тут?
Однако недолго веселье в спокойствии протекало. Тот самый человек, который так не мог до нас дозвониться, таки проперся сюда, чтобы агонию свою продолжить на полу у входа в Лёхину залу. «Я ууумиирааааюююю!» – истошно кричала Галина Митрофановна, или просто Гала, судорожно катаясь на Лёхином паласе.
Однако, кроме этой детали, все продолжалось в том же спокойном темпе. Ванина дочка смотрела мультики, жевала пряники и болтала ножками, не обращая внимания на мамины истерики. Мужики за столом разливали по хрустальной посуде самогон и, хрустя огурцами, продолжали делиться воспоминаниями. «А про пулемет помнишь, а? Как Ваня идет такой счастливый из толчка привокзального в Прохладном, и я тут ему – ну мол, сбылась твоя, Ваня, мечта!»
И чем громче голосила на полу супруга Ивана Васильевича, царапая ногтями себе лицо и рвя на голове волосы, тем сильнее ржали пацаны. Правда, Коля, четвертый отдыхающий в тот день у Алексея Ивановича был слегка не в себе от увиденного. Не в курсе насчет Галы.
Поэтому он осторожно глядя на нее, шепчет тихо – мол, а чё с ней не так? А может и правда умрет? На что я ему пренебрежительных жестом отбросил все сомнения. Не, мол. Не переживай. К сожалению, выживет.
Ну и долго бы продолжалось то веселье, если бы не закончился самогон. И последним тостом, глядя на извивающуюся у порога Галочку, решил я ее подбодрить:
– Так выпьем же мужики за тяжелую женскую долю, и за Галыно здоровье в частности.
Реакция была мгновенной. Как пружина сжалось Галыно умирающее тело и как тень бросилось оно из своего угла, выставив в полете вперед руки, чтобы суметь сомкнуть свои когти прямо на моем горле. Чудесный полет был. Видели бы Вы, как парила она над столом, снижаясь и сбивая толстым брюхом бутылки со стола. Как есть вцепилась бы мне в горло. Видать правильно прицелилась.
Одно меня спасло. Не за горло я переживал. За жидкость в бокале недопитую. Посему успел-таки задрать голову вверх и чуть назад, допив все до капли, прежде чем Галыно тело не приземлилось рядом, переворачивая стол на мою сторону и сшибая меня со стула.
Мужики тоже вроде допить успели. Если бы не перевернутый вместе с Галой стол – в комнате почти ничего не изменилось. Все так же спокойно ходили ходики на настенных часах, и также спокойно размахивала ножками Ванина дочка, любуясь перед экраном на мультики.
Гала же, встав на ноги, убить меня отнюдь не передумала, и решительно рванулась к стоявшей на телевизоре колонке. Только разбить ее об мою голову она не успела. Лёха повис у ней на руках. Он потом честно признался, что ему не мой головы жалко было. Сам, мол, её раздраконил. А вот аппаратура денег стоит. Честным еще трудом заработана.
Декорации поменялись. Ваня, взяв свои костыли, пошел с Колей на кухню покурить, а заодно и чайник поставить. Лёха выставил Галу в коридор, стал со мной наводить порядок в зале. И только Ванина дочка продолжала уплетать за обе щеки свои пряники и смотреть мультики.
Когда все собрались за чаем в той же зале, произошло невероятное. Гала замолчала. Когда томительное молчание затянулось на пару минут, мы переглянулись с Лёхой, и вышли в коридор. Лёха еще и нож прихватил. Мало ли. Вдруг придется веревку какую перерезать.
Нож пригодился. Галина Митрофановна повисла на проводе. В смысле звонила куда-то не переставая. Надо отметить, что однажды Лёха позволил пользоваться ей услугами междугородной связи для общения с руководством финансовых служб тех частей, где служил Иван Кашкин, и под чьими знаменами он оставил в одной из командировок свою ногу.
Однако после первого же телефонного счета Лёха глубоко раскаялся в своей доброте. Ибо выслушивать каждый день как Гала по часу обсуждает с какой-то дамой из строевой погоду в Рязанской области и их местные моды оказалось ему не по силам.
Посему он зарекся подпускать её к своему телефонному аппарату, и, встречая на пороге, вместо «Здрасти», говорил ей, – «Гала, хрен ты сегодня у меня позвонишь».
Как тут не понять, что вид Галы с трубкой в руках просто разрывал Алексею Ивановичу сердце. Ну и рубанул он ножом по проводам, после чего спокойно развернулся в залу для продолжения беседы.
Галочка еще некоторое время всхлипывала в коридорчике, вспоминая все и всем, когда в дверь раздался первый в этот вечер звонок.
Оказывается, Гала все-таки успела набрать 03 по телефону. Увидав ее, врачи Скорой помощи поменялись в лице. Город у нас маленький, врачи и менты знают всех в лицо.
– А … Это Вы, Галина Митрофановна? – как будто отказывались верить своим глазам.
– Да, это я. Я умираю, – буднично ответила им Галочка, – довезите меня до дома, пожалуйста.
Надо Вам заметить, други мои, что по моим и по Галыным наблюдениям, некоторые виды автомобильного транспорта стали с некоторых пор недешевы в городе. Каждый приспосабливался, как может. Кто-то ходит пешком, благо дистанции у нас невелики, кто-то пользуется услугами местной Скорой помощи вместо такси. А её врачи, давно уже смирились перед неизбежным злом. Ибо неважно сколько там в городе бабушек умирает в данный момент, или скольким там детям требуется немедленная помощь. Всегда есть дела и поважнее. Ибо не у всех такой иммунитет к Галыным истерикам, как у меня. Нервные же клетки не восстанавливаются. Посему став однажды женой героя-инвалида, Гала наконец поняла, в чем ее истинное призвание. И бороться с этим было почти невозможно. Посему я не осуждаю этих несчастных врачей «Скорой помощи», выбиравших наименьшее зло.
После отъезда Галлы мы допили чай и уже собирались расходиться по домам, когда раздался следующий звонок.
На вопрос «Кто там», ответил какой-то водопроводчик-слесарь-электрик, или что-то в этом роде. Никто трезвый сроду бы не открыл в такую позднюю пору. Однако слегка ошарашенный от ненавязчивого сервиса в нашем-то городке, где оных людей неделями дожидаются, хозяин квартиры открыл двери.
Все произошло мгновенно. Не успел Лёха, у которого специально для ментов возле порога топор подписанный имеется, с челюстью своей справиться, как ЭТО началось. Ну, там, смешались в кучу кони-люди-собаки, автоматы-бронежилеты-каски, резиновые продолговатые предметы и прочие спутники ментовского героизма. Все как у взрослых и в полный рост.
– Стоять-сидеть-лежать к стене я сказал, – руки за голову – не двигаться! – гости походу и сами-то толком не знали, что они от нас хотели.
Посреди всего этого веселья, собачьего лая и плача испуганной Ванькиной дочки, выходит тут и сам Иван Васильевич со своими костылями из кухни. В одной руке папиросу Беломорканала дымящуюся держит, а другой ручкой машет. Привет, мол, Серега. Это он одному из работников местечкового РУБОП, того самого, которого Леха уже приговорил промеж прочих, выделив его за какие-то заслуги в отдельный почетный список.
А Серега тот, тоже слегка ошарашенный, поворачивается к нему и спрашивает, изумляясь не меньше врачей Скорой помощи:
– Ваня, а это ты? Ааа … Это чё, Гала, то бишь Галина Митрофановна звонила? – город у нас маленький, врачи и менты знают всех в лицо.
Вид у него был такой, что только что у него сорвался как минимум звезда «Героя России», или в крайнем случае орден «За мужество». Не свезло.
Слово за слово складывается вся картина. Оказывается Гала успела таки набрать еще один двухзначный номер. Ответившим она надрывающимся голосом сообщила, что в настоящий момент она находится по такому-то хорошо известному Вам адресу у небезызвестного Вам Алексея Колесникова. Что в настоящий момент его квартира набита горами оружия, от пулеметов просто проходу нет. Что собравшиеся занимаются ритуальным расчленением сотрудника милиции, и более того, обсуждают в настоящий момент план нападения на местечковое РОВД.
Если бы она представилась, то, пожалуй, бы ничего подобного и не случилось. Ну, кто бы в здравом уме и трезвой памяти поверил хотя бы одному Галыному слову? Купились как и врачи со Скорой помощи. Последние их сомнения развеял указанный ей адрес, высветившийся номер, зарегистрированный по этому же месту и фамилия хозяина квартиры, давно ставшего своей рода легендой у местных правоохранительных органов.
Почему-то все сразу поверили, что у Лёхи на квартире вполне могут заниматься расчленением сотрудников милиции, и готовиться к нападению на опорные пункты представителей законной власти. Но… их ждало разочарование.
Девочку удалось успокоить и прекратить ее истерику. Менты и прочие собаки ушли не солоно хлебавши, напрасно истратив казенный бензин. Мы же, выпив на посошок еще чайку, неспешно разошлись по домам. Одним словом, это был не самый длинный вечер в моей жизни.
Галина Митрофановна
Как-то встретились мы у Алексея Ивановича и заметили оба одну особенность. Если наносить визиты к Ивану Васильевичу и Галине Митрофановне, то реакция Галы на гостей бывает разная. То с порога добродушно улыбается, поздоровается, за стол посадит и угостит пирожками (полуфабрикатами из магазина – сама она их никогда не пекла). А иной раз просто набросится осатаневшая как бешенная собака, так что ноги едва успеваешь унести. Соотнесли даты удачных и неудачных визитов. Нашли совпадение. Пришли к выводу, что во всем виноват лунный календарь, так неоднозначно действовавший на Галину Митрофановну. Соответственно, составили приблизительный график безопасных для визитов дней, которого и стали придерживаться.
Так или иначе, Ваню мы не забывали и старались навещать его. Один раз даже нам удалось уговорить отпустить Ваню прогуляться с нами на вечер и обещали вернуть его не позже 10 вечера в трезвости и сохранности. Разумеется, слово мы своё нарушили. Иван Васильевича мы сразу же напоили и повели на дискотеку в центр города. Там Ваня танцевал на своем протезе медленный танец с одной барышней. Наклонившись к ней, нежно шептал на ухо, и удивлялся, что та все багровела и не издавала ни звука. А все дело в том, что параллельно с этим он одной рукой нащупал ей горло и сработал рефлекс. То есть просто начал душить. Бывает. Ваню мы тогда привели домой то ли в 2, то ли в 3 часа ночи.
Как-то я проведывал Ваню и застал его за уборкой с Галиной Митрофановной. Решили они сообща разгрести мусор, что скопился между мебелью на полу. Между делом Галина Митрофановна обнаружила некую пленку за диваном.
– Это, наверное, Вы баб снимали и голыми фотографировали, – сразу предположила она и принялась изучать негатив.
– Да, это мы с Ваней вечеринки устраивали, – пошутил я, не чуя беды.
Шутка оказалась неудачной, потому что надо мною тут же пролетело что-то громоздкое вроде утюга. У меня успел сработать рефлекс, и я успел нагнуться и забиться в щель между диваном и креслом. Очень вовремя, так как поверх моей головы между Галой и Ваней вскоре стали летать тяжелые предметы вроде горшков и кастрюль. После этого они сошлись в рукопашной схватке. У Галы в руках оказалась какая-то клюшка, а Ваня отбивался костылем. Спустя какое-то время обе стороны выдохлись и прекратили битву, усевшись и тяжело дыша.
Я осторожно вылез из своего убежища и стал изучать негатив, послуживший на этот раз раздором. На пленке и, правда, было несколько кадров с обнаженной девицей. Только вот никаких мужчин рядом не наблюдалось. В конечном счете, я предложил свои услуги для разрешения ситуации. То есть пообещал пойти в город и распечатать фото с этой пленки, дабы выяснить уже ее принадлежность. Что вскоре и сделал.
Как оказалось, на пленке действительно позировала полностью обнаженная молодая девушка в домашней обстановке, но никаких мужчин так и не обнаружилось. Девица оказалась всем неизвестная, поэтому причастность к ней Иван Васильевича доказана не была. Ситуация разрешилась миром, если бы не одно но. Совсем расслабившись, я попросил у Галины Митрофановны деньги за распечатанные отпечатки. Тут-то Гала не стерпела, и набросилась на меня. Сорвала мою кожаную куртку с вешалки, бросила на пол, разбила о нее какую-то бутылку, облила сверху чем-то вроде лака и долго еще танцевала сверху. То есть привела мою кожаную куртку в состояние негодности.
Вот в таких вот непростых условиях развивались наши с ней отношения.
Тем не менее, в этой повести именно Галина Митрофановна сыграла ключевую роль. Однажды у Вани с Галой закончились большие деньги, если не считать пенсионных выплат. Первую группу по инвалидности, несмотря на предписание из госпиталя, он так и не получил, – только вторую. Единовременные выплаты по ней, как полученные в боевых действиях, оказались меньше, чем за первую группу, на которую рассчитывал Иван Васильевич. Опять же Гала, пока он полгода лежал в госпитале успела влезть в долго и должна была половине города. То есть положенные за боевую инвалидность деньги, которые так долго ждали, очень быстро закончились.
И Гала стала искать способы добыть где-нибудь еще под Ивана Васильевича какие-либо деньги или льготы. Понятное дело, что она обошла все социальные службы города, но все напрасно. В этой-то ситуации она и вспомнила про то, что ей обещал в госпитале Владимир Жириновский. То есть поступление в какой-то там ВУЗ, трудоустройство и квартиру в Москве.
Понятное дело, что такой упущенный шанс ей никто уже вернет. Тем не менее, в ее голову прочно засела мысль, что Ваньке надо поступить в какой-либо ВУЗ, а там и все остальное наладится. Именно поэтому она обратилась ко мне, как человеку вхожему в библиотеку (Алексей Иванович на дух не переносил это заведение). Мол, Дим, найди там в справочниках куда можно с Ваней поступить в московский институт.
Я долго откладывал это дело, но однажды летом 2002 года все же сел в нашей районной библиотеке. В первом же справочнике по поступлению в высшие учебные заведения на первом месте было описание условий поступления в МГУ им. Ломоносова.
Первое, что меня поразило, – это то, что на исторический факультет надо было сдавать всего лишь три экзамена, а не четыре, как в местный ВГУ. А самое главное, – абитуриентам предоставлялись общежитие. Это было вообще пределом всех мечтаний. В Воронежском университете общежитие давали только со второго курса, а до этого студенты проживали у различных бабушек на квартирах, – то еще удовольствие.
Всё. Я решительно понял, что лично поступать буду в МГУ и не куда иначе. Дальше я тот справочник изучать не стал и закрыл его.
Далее я совершил ошибку, если не сказать глупость, поделившись своими планами с Иваном Васильевичем. Так и сказал ему:
– Ваня, поступай куда угодно, только не дай Боже тебе появиться на историческом факультете МГУ. Туда буду поступать я, и тебе с твоей Галой там не место.
К несчастью этим летом совсем истрепался протез Ивана Васильевича и его пригласили в Москву примерить импортный немецкий. Поехали они вдвоем с Галиной Митрофановной. По возвращению навестил я их. Захожу, а у них на столе справочник поступления в МГУ. У меня аж в глазах потемнело.
– А Ваня у нас историю любит, – пояснила мне Гала.
Час от часу не лучше.
– Ваня, пойдем покурим, – предложил я, несмотря на то, что сам не курил.
Иван Васильевич, выйдя в коридор сразу же кинулся оправдываться, что это было Галыно решение. Ну, кто бы сомневался. Оказывается, прибыв в столицу, они прежде всего кинулись на станцию метро Университет. Выйдя, они увидели шпиль Московского университета и отправились искать исторический факультет, где поделились своим планами поступления на следующий год. Там, не чувствуя беды, их встретили по одежке и с радостью поделились необходимой информацией. И только потом Ваня с Галой отправились решать свои вопросы с протезом. По крайней мере, именно так все выглядело по рассказам Иван Васильевича.
Зло свершилось. На следующий год мне предстояло поехать поступать уже не одному, а с Ваней. А в случае успеха мне на шею повесили бы не только него, но и Галину Митрофановну в нагрузку, которая все равно бы присоединилась к нам и рано или поздно настроила против нас всех преподавателей Истфака. Такие вот невеселые вырисовывались перспективы.
Работа в Москве строителем
Однако лето 2002 года кончалось, и о поступлении в ВУЗ можно было думать только на следующий год. Закачивались и деньги у меня, и нужно было думать, – на что прожить этот год. К тому времени я узнал о существовании одной надежной фирмы в Воронеже напротив кинотеатра «Луч», которая давала вакансии для работы вахтовым методом на Севере или в Москве. Я туда съездил, заполнил документы и стал ждать вакансии газооператора на Севере. Ждал долго, так и не дождался, и был вынужден не дожидаясь отправиться в Москву на стройку разнорабочим. На этот раз по железной вакансии без кидалова, с жильем и питанием на месте. Правда спецодежду не выдавали, как и на многих стройках в Москве, но я это предвидел и взял с собою свой старый камуфляж и запасную зимнюю куртку.
Поскольку денег у меня уже практически не оставалось, то я занял на дорогу тысячу рублей у свой тети Гали, то есть у матери моего двоюродного брата Али Кунаковича. Помнится, Алексей Иванович устроил на прощанье или по какому-то другому поводу в то же самое время шашлыки на речке, в которых приняли участие сообщники по его «бригаде» и, кажется, новая сожительница (Наталья). Дела у Лехи шли в то время успешно, – он тогда специализировался на забое скотины в оставшихся колхозных фермах. Помню, как он на этих шашлыках хвастался своим ножом, с помощью которого «заработал столько денег», то есть резал телят и свиней на мясо, которое сбывал через знакомых.
По приезду в Москву выяснилось, что представители той фирмы, в которую я направлялся, не работали в тот день, и поэтому меня оформили в другую организацию, размещавшуюся в том же офисе. В чем разница? Разница существенная, как потом выяснилось (но потом). В той фирме, куда я направлялся, платили 300 рублей в день и раз в неделю был какой-никакой, а выходной день в воскресенье. А там, где я в конечном счете устроился, разнорабочим платили всего лишь 250 рублей в день, да и то из них 50 рублей вычитали за питание. Плюс выходными были только всенародные праздники, а воскресенье считалось сокращенным днем, – работали как минимум до обеда, а остальное отводилось на то, чтобы постираться.
Спину я к тому времени все же закачал, но как видите, пошел не к Алексею Ивановичу в его «бригаду», а аж в Москву на стройку без выходных вдали от дома. В качестве объектов строительства у нас было два здания на углу Дмитровки и Страстного бульвара, театр Наций и один жилой 11-ти этажный дом рядом с Советом Федерации. В последнем доме честные труженики с Петровки 38 покупали себе по два с половиной этажа в доме, где однокомнатная квартира колебалась в порядке 1,7-3 миллиона баксов. Лично был знаком будущей хозяйкой самой дешевой в том доме квартиры с видом на Петровский монастырь, а не на Кремль. Про одного скромного подполковника с Петровки 38, которому отделывали квартиру в два с половиной этажа, ходили упорные слухи, что у него имеется золотой пистолет Макарова.
Поскольку спину, как уже сказано выше, я закачал, то, как правило, я таскал мешки с цементом на 11 этаж вместе с узбеками (лифт простаивал). Одно время помогал бригаде каменщиков из Воронежской области, – подносил им кирпичи. Помогал одному армянину штукатурщику, который делал откосы и ступени, пока он не упал с лестницы и не повредил себе позвоночник. И какой-то промежуток времени я работал электрической «Макитой» как отбойным молотком, хотя это уже не работа для разнорабочих и должна была оплачиваться выше. Как уже сказано, спецодежду нам не выдавали, даже положенные каски. А уж монтажные пояса выдавали со склада только в день, когда на стройке случался несчастный случай и кто-то разбивался насмерть. Но это только на один день, для проверяющих работников прокуратуры.
Работали мы с 8 утра и до 20 вечера с перерывом на обед. На работу утром и с работы вечером нас доставляли на корпоративном автобусе. А жили мы в районе ВДНХ в одном из студенческих общежитий. Да и то, это касалось только рабочих с России, – выходцы же со Средней Азии и кавказских республик проживали прямо на стройке, где возводили себе закутки из фанеры в подвале одного из строящихся зданий.
Кроме нас и студентов в этом общежитии проживали и китайцы, которые торговали на ближайшем рынке. Они же продавали нам водку. Однажды был случай, когда в проданной в разгар застолья бутылке китайской водки оказалась вода. Впрочем, когда пошли выяснять отношения, то пойманные на таком подлоге китайцы обменяли её без проблем. Наши строители занимали целый коридор в этом общежитии. Заведовала всем комендантша, которая подчинялась начальнику отдела кадров в офисе. Меня поселили в комнату, где со мною помещалось девять человек в два яруса. Как правило, студенты в таких же комнатах жили по двое-трое. У нас же отдельно в своей комнате жил только крановщик. Среди нас был один строитель, который параллельно с такими условиями жизни еще заочно учился в каком-то институте, – во время сессий его освобождали от работы, в остальное же время он работал, как и остальные. Именно в то время я оценил комфорт проживания московских студентов в общежитии и наличии у них свободного времени для подработок, что лишний раз укрепило меня в желании поступить в университет.
В нашей комнате среди девяти строителей кроме меня оказались два каменщика из Воронежской области. Один из Россоши (100 км от Острогожска), другой не помню откуда. Кроме того, один строитель жил рядом под Воронежем. Мне он запомнился по тому, что вместе со мною участвовал в той самой моей первой командировке на Северный Кавказ. Только он был в хозвзводе, а я в разведке. Прославился он своим пьянством, – нас даже заставляли однажды охранять его в зиндане после очередной попойки. Кроме службы у нас в погранотряде он также работал санитаром в сумасшедшем доме в Орловке, где охранял «Максимыча», – писателя, брата Раисы Максимовны Горбачевой, жены Михаила Сергеевича.
Сохранились несколько фото с той стройки. Во-первых, непосредственно на самой стройке, – на здании театра Наций. Там я среди казахов и башкир в своем камуфляже вместе со своей «Макитой» на плечах. Во-вторых, несколько фото с этим моим однополчанином в районе Страстного бульвара. Ну и, в-третьих, наше общее совместное фото нашей комнате в общежитии. На обратной стороне подписи и автографы. Помнится, у меня там была кличка «профессор», – это из-за того, что я в то время в свободное время штудировал учебник иностранного языка, то есть всерьез готовился к поступлению в университет.
4 ноября, в праздник «единенья и согласия», или проще говоря, на Казанскую, я вечером сходил в соседнее с общежитием здание и засел на весь вечер в компьютерном салоне. Играл в уже знакомую стратегию реального времени «Sudden Strike», или как ее еще называли «Противостояние». Следующие выходные были только на Новый год, когда нас распустили на полторы недели. По возвращению, на вокзале станции Лиски у меня своровали сумку с униформой (задремал, чем и воспользовался один вор, продавший мою сумку цыганам). Впрочем, работать уже не пришлось. Объект сдавался, и начались массовые увольнения. Под сокращение попал и я. Рассчитавшись, вернулся домой.
Однако напоследок решил я прогуляться до метро Университет. Все равно время до поезда еще было. Ну, там, приехал, выяснил, где тут исторический факультет. Поговорил с кем-то там из деканата. Выяснилось, что скоро намечается день открытых дверей. А так да, – приезжай летом и поступай на здоровье.
Ну, там, выхожу в раздумьях весь. Навстречу девушка одна идет. Смачная такая вся. А мне как раз нужно было узнать, где это метро находится, – забыл дорогу обратно. И у ей решил уточнит.
– Дэвюшка, как до метро добраться?
Она смутилась, тем не менее, разъяснила. Поблагодарил её. И тут она вдруг перестала хмуриться, и со всего размаху ударила наотмашь меня своей ослепительной улыбкой 9x12. Не рублем, а целым червонцем одарила. Я аж зашатался. Ни фига себе, думаю, какие телки тут обитают. И желание учиться во мне окрепло окончательно и бесповоротно.
Наталья
По возвращению, пока у меня еще были на руках какие-то деньги, снова ненадолго обзавелся бабой. Так уж оказалось, что у новой Лёхиной сожительницы Натальи К. была подруга по училищу Наталья С. Ее-то и поручили мне. Правда, пожила она недолго, только до 8 марта и на то были особые причины.
У Натальи не бывало «головных болей», – еду она готовила исправно и вовремя. Помнится как-то раз мы поспорили с ней, – кто пойдет за хлебом. Вскоре она согласилась, но при условии, что я не буду включать компьютер. Так и договорились. Однако через 10 минут мне наскучило и я начал играть в очередную игрушку. Она пришла, вздохнула, и молча приготовила супчик. Поскольку я был неотрывно занят игрой, то она принесла мне тарелку с хлебом и подложила прямо перед клавиатурой. То есть была заботливой, в отличие от Ольги. Ей же я поручил одно задание: ровно в 20:00 она должна была разворачивать меня на 180 градусов от компьютера и включать телевизор, где в это время начинались мультфильмы Симсоны или Футурама. Одним словом, к ней претензий не было. За воровством денег уж точно замечена не была, как Ольга.
Опять же Женя, одноклассник и сосед с его женой приняли её как родную. Даже позволяли ей с детьми нянчиться. И только Леха возмущался. Видел в ней изъян некоторый. По его словам, как-то на улице она однажды улыбнулась одному менту. Это в его глазах был страшнейший компромат. Типа прежняя Ольга с половиной города зналась, но в связях с милицейскими чинами замечена не была.
На фоне этой семейной идиллии я не оставлял попытки найти работу в Острогожске или где бы то ни было. Один раз даже съездил на электричках в Москву. Пытался для начала устроиться дворником. Расчет мой был прост, – для начала устроюсь дворником, а затем или найду дополнительные подработки или надежное место на стройке. Высадился на Вернадского и обошел местные ЖЭКи или как их там сейчас называют. Сам того не ведая, мистическим образом я сделал круг вокруг ДСВ (дом студента на Вернадском) – общежития МГУ, где поселюсь в конце 2003 года. Мои поиски вакансии дворника оказались напрасны, – нигде не брали. Как потом выяснилось, вакансии все же были, но на них принимали исключительно гастарбайтеров. Дело в том, что на каждого иностранца записывали по два-три участка, а платили как за один. То есть на них банально наживались и поэтому не связывались с местными. Таким образом, утверждение, что русские не желают работать дворниками, – не более чем миф, – от желающих отбоя нет, но всеми правдами и неправдами преимущество предоставляют иностранцам.
В это время я пытался также заработать на ветеранской ниве. Собрали нас, воинов-чеченцев как-то в кинотеатре «Спартак» и объявили, что принимают всех скопом в ветеранскую организацию, в которой состояли только афганцы. Более того, меня выбрали даже в какой-то там совет, – ну это Лёха стал выкрикивать меня, утверждая, что я «в компьютерах соображаю». Заправлял там у них Юра-сварщик, служивший в Афганистане. По словам Лёхи, денег от него не добьешься, зато он может подсказать, где их можно заработать.
Этот Юра-сварщик как-то подкатил ко мне и предложил освоить одну тему. Дескать, есть маза выбить грант у какого-то канадского благотворительного фонда, который просто так вот дает 10 тысяч канадских долларов за проект. Показал примеры проектов, которые успешно прошли отбор. В их числе какая-то мобильная ортопедическая станция, – микроавтобус на которой примеряли протезы инвалидам. Я как-то сразу заподозрил, что этот автобус давно уже в качестве маршрутки работает, но, тем не менее, канадцы заглотнули на эту наживку. Вот Юра и поручил мне разработать подробный проект на 20 листов, касающийся того, как местные ветераны организовывают платную стоянку за магазином «Колос» для того, чтобы канадцы поверили в это.
Я согласился, и почти пару недель сидел и печатал, составлял этот проект, качал из интернета образцы и составил свой собственный проект, который и передал Юре. Тот его распечатал, поехал с ним в Москву в представительство того канадского фонда. А дальше события развивались следующим образом. Первым делом Юра, по возвращению зашел в приемную к главе местной районной администрации. То есть занес долю крыше, – город у нас маленький и все всё видят. Затем он организовал банкет для своих дружков ветеранов-афганцев и поставил магарычи для них, объяснив, что сорвал большой куш, кинув каких-то лохов, – и эти слухи тоже дошли до меня.
И только после этого, спустя неделю-другую после возвращения Юра обратился ко мне с предложением составить еще один проект и «еще раз кинуть канадцев».
– А что случилось с прежним проектом? – полюбопытствовал я.
Юра стал подробно разъяснять, что канадцы не клюнули и денег не дали. То есть банально кинул меня. В таких условиях я отказался дальше сотрудничать с ним. Мол, смысл тратить на эти проекты время, если гранты все равно не выделяют. То есть сказался занятым. Без меня как-нибудь. Разумеется, по этому гранту надо было еще писать отчет об его реализации, а поскольку Юра кинул меня, то и писать было некому, а значит, этот канадский фонд внес их в черный список. Скупой платит дважды.
Одним словом, в начале весны объявил я Наталье, что деньги кончились, а работа так и не нашлась. У ней сразу же нашлись какие-то дела у себя дома. А родом, она кстати, была из соседней Белгородской области.
И вот настает 8 марта. По идее надо было позвонить ей, поздравить (телефон она оставляла). Ну, а мне как-то недосуг. Сижу, в игрушки играюсь. Дошло до того, что она сама не вытерпела и дважды звонила Жене, – мол, Дима там не собирается звонить ей и поздравлять? Женя уже меня мудаком называет, говорит, бросай всё и звони поздравляй свою бабу.
А мне все недосуг. В игре немцы наступают, отбиваться от них надо. А у самого перед глазами стоит та девушка, которая указала мне дорогу до метро Университет. Вечером, когда уже стемнело, весь в расстроенных чувствах пошел я до местного магазина и купил баклажку пива. Так и не позвонил ей.
Через неделю приезжает она. Звонит в дверь. Открываю. Стоит вся зареванная, глаза на красном месте. Через силу пытается улыбнуться и сообщает, что приехала забрать свои вещи.
– А что случилось? – удивляюсь я.
Она молча проскальзывает мимо меня, забирает свой небольшой багаж и убегает. Так мы с ней и расстались.
Жалко конечно, – нормальная баба была. Однако Боливару не снести двоих. Надо было на что-то жить, а работы не предвиделось. Опять-таки я серьезно был настроен на поступление в университет, и тут баба под боком только помеха. Даже на дорогу на поступление летом трудно было накопить, если бы жили вдвоем. Ну, а после поступления и вовсе пришлось бы все связи рвать. Не везти же эту бабу за собой в Москву?
Так что сделано, то сделано. Просто так выгонять ее рука не поднялась бы. Не за что было, – устраивала во всех отношениях. После этого Женек опять обозвал меня мудаком, зато неожиданно этой размолвке обрадовался Лёха. Даже пригласил к себе и самогона поставил на радостях. Мол, негоже нормальному пацану с ментовкой знаться, как он называл Наталью.
Спустя годы, когда я уже жил в Москве и вроде бы закончил уже один университет и поступил в другой, она нашла меня в социальной сети «одноклассники» и добавила в знакомые. «Помнишь, жила я у тебя», – сообщила она мне. К этому времени она поселилась в соседней Каменке, неудачно женилась на ком-то и даже родила ребенка, но развелась. Потом я потерял ее среди своих друзей в «одноклассниках», – она изменила свои ФИО на имя какой-то голливудской звезды и поменяла аваторку. Как этот факт прокомментировал Леха, «у ней гусь давно уже полетел».
Работа на Солодовом заводе
В середине-конце марта работа все же нашлась в Острогожске. Тут начали строить солодовый завод, и на проходной не было отбоя от желающих трудоустроиться. Соответственно, кроме турок (фирма Ад Конут ЛТД) строительство вели и другие фирмы. В одну из них (кажется Атомэнергомантаж) я и устроил охранником. Это и стало последней моей работой на поприще охраны.
Работал по сменам – днем и ночью. Работа простая, – есть маршрут, который необходимо было патрулировать. Все бы ничего, но на этой стройке была еще одна охрана, подчинявшаяся непосредственно туркам. И наши охранники ей составляли конкуренцию. И не только.
Как-то раз патрулировал я за пределами стройки вокруг кучи гранитного щебня, который мне нужно было также охранять. И вот увидел я там группу местных, приехавших на автомобиле, которые, как мне показалось, приценивались к этому щебню. Я сообщил об этом в руководство основной охраны на стройке, которую возглавлял какой-то ветеран-афганец, или как его назвали «сбитый летчик». У того случилась истерика. Мол, мало ли что там тебе померещилось. В итоге, он добился того, что охрана на объекте должна быть одна и подчиняться ему. То есть меня и других охранников Атомэнергомонтажа сократили. Так я опять остался безработный. А поскольку в основную охрану на объекте меня категорически отказались принимать, то пришлось мне устраиваться разнорабочим на строку к туркам.
Условия работы там примерно такие же, как и в Москве. То есть с 8 утра и до 20 вечера. Раз в две недели, – выходной. Зарплата, правда, всего лишь примерно 3500 рублей, но это было много по острогожским меркам. Опять же дома. Там же на производстве кормили в турецкой столовой, но из зарплаты это не вычитали.
Определили меня помощником плотника в бригаду таджика Саида. Он говорил по-русски и с турками на своем тюркском. Впрочем, с турками мне приходилось также общаться, – какие-то русские слова знали они, какие-то турецкие выучил я. Опять же в армии я нахватался много тюркских слов. Я даже выучил одну фразу на турецком языке. Что-то вроде «Он вар онике – гиль емек», что означало что-то вроде «без 10 минут час, пора на обед». Мою фамилию турки перевели как «черный чай» и приняли за татарина, – также как и узбеки в армии. Когда кто-то из турок просил меня познакомить его с кем-либо из местных девушек, то я обычно показывал на юг и говорил «Ханум, Турция», что вызывало смех у остальных турок. То есть напоминал ему про жену у него дома. Если вдруг мне путались выдать бракованный инструмент, то я указывал на него пальцем и говорил по-русски фразу, которую понимали турки: «проблем будет». Одним словом, языковой барьер как-то преодолевался.
В столовой у них был телевизор, подключенный к спутниковой антенне, на котором все время демонстрировались турецкие передачи. Тут же висел распечатанный календарь с расписанием молитв с учетом координат нашей местности. Помню как-то раз при мне наш бригадир Саид съел стручок перца и не поморщился. Я решил попробовать за ним и после этого кинулся запивать водой, – горело во рту еще целый час. Разумеется, все это вызвало смех у турок. Из блюд мне больше всего у них понравился их горох, – в два раза крупнее нашего. В этой столовой мы питались один раз в обед в обычные дни и три раза если лили бетон, то есть когда оставались на сутки.
Первая попытка поступления в МГУ.
К июлю я успел получить свою первую зарплату у турок. Плюс Лёша дал возможность немного заработать у него на переустановке программного обеспечения у ворованных компьютеров. Он в то время начал специализироваться на компьютерах, хотя сам в них слабо разбирался. И как раз в то время он выставил одну крупную контору, в связи с чем, он попросил меня помочь ему. Ради этого я взял отгул у турок на один день и обработал несколько компьютеров за раз. Ну, там "Format: C" и "Setup.exe". То есть форматировал и устанавливал заново Windows на этих компьютерах, и придавал им товарный вид. За это Алексей Иванович отстегнул мне какую-то сумму.
Таким образом, непосредственно перед поступлением в МГУ у меня накопилась необходимая сумма для поездки в Москву. Опять же надо понимать, что поехал я не один, – мне на шею Гала повесила Ваньку. Спасибо, что сама осталась дома. Денег она мне не дала, но передала всего лишь пачку риса, чтобы я как-то кормил Иван Васильевича почти месяц. С турками об отпуске договорился просто, – хочешь работай, хочешь не работай, – оплачиваемых отпусков у них не было.
По приезду в Москву отметились в приемной комиссии Истфака и сдали документы. Александр Сергеевич, который тогда возглавлял приемную комиссию, встретил нас по одежке и поселил честь по чести в ГЗ (главном здании) МГУ. Помнится, мы с Ваней занимались по утрам и вечерам спортом на прилегающей к ГЗ площадке. Я к тому же еще и кроссы бегал по утрам. Ваня, понятное дело с его костылями в этом не участвовал. Кстати, не припомню, чтобы он как-то занимался и готовился к экзаменам. Меня тогда это как-то не насторожило.
И вот настал день первого экзамена в начале июля, – сочинения. Не помню уже почему, но мы с Иван Васильевичем опоздали в тот день на экзамены. Дверь уже закрылась и мы принялись колотить в нее. Нам открыли и мы предстали вдвоем красные и запыхавшиеся на пороге. Оба на одно лицо и коротко постриженные. Разумеется, нас тут же разместили в разных углах и надежда Вани списать и спросить что-либо у меня тут же улетучилась.
Я изначально предупредил Ваньку, что шансов у нас написать даже на тройку мало, – поэтому ты там намекни в сочинении, что люди мы не местные с гор спустились, где воевали. Ваня ответил «Ага», и на этом консультация с моей стороны закончилась.
Когда озвучили темы сочинений, то я решил писать по Лермонтову. В самом начале я тонко намекнул, что город Пятигорск мне слегка знаком. Мол, неподалеку от него в Минеральных водах стояли мы эшелоном в самом начале командировки. И живописно описал как к вагоном подошла одна девушка и спросила куда мы едим. «Туда», просто ответили мы. А когда эшелон тронулся, то эта самая девушка заплакала, – видать нагляделась – кого туда везут и что оттуда возвращается. Ну, а в дальнейшем все по заданной теме. Мери такая Мери, Печорин такой Демон.
Когда оглашали результаты, то на доске вывесили оценки. Я обнаружил, что напротив моей фамилии строит тройка и обрадовался. Пошел уточнять в аудиторию. Там филолог, который знакомил меня с моей работой и объяснял в чем мои ошибки, внимательно изучив мою работу сказала, что вообще-то тут твердая двойка. Но она как опытный педагог со стажем не задает глупых вопросов и желает мне удачи на следующем экзамене.
Окрыленный я вырвался наружу и тут увидел ужасающую сцену. В Александра Сергеевича вцепился всеми конечностями Иван Васильевич и что-то ему пытался доказать. Оказалось, что Ваня получил двойку, – проверяющие не стали смотреть дальше первой страницы, поскольку там в каждом слове была ошибка. Ну и решили, что кто-то просто подшутил над ними, – мало ли, может быть родители заставили поступать а он не захотел. Но двойку поставили твердую. А на проверке в аудитории, Ваня, поняв, что сошел с дистанции, вдруг начал рвать на груди тельняшку и твердить что-то про то, что он кровь проливал. Одним словом случился скандал, которого преподаватели со стажем за 20 лет не видели.
Я с дуру, еще не вникнув в безнадежность положения, сказал Ване, что не волнуйся, еще возможно апелляция. Иван Васильевич спросил, что такое апелляция и отпустил, наконец, Александра Сергеевича. Последний одарил меня взглядом, который я до сих пор помню. Я поспешил оттащить Ваню от председателя приемной комиссии, на ходу обещая; «Пойдем, я объясню тебе что такое апелляция». Ну, а узнав у него все обстоятельства, передумал даже затевать этот процесс, – настолько у Вани дело было безнадежное.
Дело сделано. Иван Васильевич выбыл из игры, попутно опозорив и скомпрометировав меня. На другой день я проводил его на вокзал и отправил домой. Ну, а мне оставалось сдать еще два экзамена. Самый трудный из них – иностранный язык, в моем случае французский.
Экзамен выдался трудный. Каждое слов имело несколько значений и догадаться о смысле перевода можно было только когда переведешь весь текст. Еле-еле справился с этой задачей. Когда же огласили результаты, то напротив моей фамилии оказалась двойка. С нелегким сердцем вошел я в аудиторию для того, чтобы мне объяснили мои ошибки.
Женщина, которая разъясняла мне результаты, вид имела настороженный и все ждала, что я вот-вот начну рвать рубаху на груди. Вокруг нас описывали круги Александр Сергеевич и другие филологи, украдкой поглядывая на меня.
– А «Великое княжество Финляндское» как надо было перевести?
– «Великое герцогство Финлядское».
Я понял, что спорить бессмысленно. К тому времени знающие люди объяснили мне, что те, кто требуют апелляции, просто вносятся в черные списки и никогда уже не поступают. Поэтому я демонстративно закрыл листки с работой и отодвинул их от себя. Вслух я произнес нечто вроде следующего:
– Да, я знаю, что в языках я баран.
Объясняющий филолог поняла одно, – никто рвать рубаху и размахивать костылями не будет. И поэтому осторожно спросила:
– Я слышала, что у Вас есть какая-то льгота.
– Да есть. Чечня, будь она неладна.
– Ну, тогда у Вас есть прямая дорога на Рабфак.
– Какой еще Рабфак? – удивился я. В справочнике о поступлении ничего об этом не было.
И она стала подробнее объяснять мне, что для таких контуженных как я специально создано Подготовительное отделение, где в течение полугода натаскивают на поступление. Соответственно, окончивший Рабфак зачисляется на 1-й курс без вступительных экзаменов на общем потоке. Делалось это потому, что таким контуженным с улицы нелегко давался даже первый семестр, а там чему-нибудь да успевают натаскать. Я поблагодарил её и спросил, – где размещается это самое Подготовительное отделение.
К тому времени бабушки, которые кружили вокруг нас уже поняли, что никто здесь рвать рубаху не будет и осторожно подходили к нам. Как правило, все они спрашивали у меня, – какая у меня льгота и все дружно советовали поступить сначала на Рабфак, что бы меня там хоть чему-то научили. Все они удивлялись, что я прорвался на сочинении и дожил до второго экзамена. «У Вас есть потенциал». В конце концов, подошел и сам Александр Сергеевич и спросил как у меня дела.
– А у меня всё.
– Ну, тогда тебе одна дорога, – на Рабфак.
И изменившись в лице, добавил:
– Можешь еще и дружка своего туда прихватить.
И в тот самый момент я понял, что альтернативы кроме Рабфака у меня нет, но Иван Васильевича туда тащить не надо, – он тут уже прославился и без Галы дальше некуда.
Дороги, которые мы выбираем
По возвращению домой выяснилось, что турки не пустили меня на работу, – мол, прогулял полмесяца, – приходи в начале другого, чтобы бухгалтерию нам не путать. Так у меня образовался внезапный неоплачиваемый отпуск. Воспользовавшись этим, я решил навестить Галину Митрофановну, дабы узнать у ней, – откуда у Вани такая выдающаяся грамотность? Вани в то время дома в Галыном общежитии не оказалось, – он уехал к себе в деревню (Ездочное), где заливал свое поражение самогоном. То есть пустился в запой. И поведала мне Галина Митрофановна одну историю про врожденное неприятие Иван Васильевичем самого процесса обучения.
Уже в детстве привели его в деревне в школу, а он и не выдержал мук познания и удрал в лес партизанить. Ну, там, грибы-ягоды, жил под кустом где-то. Толька через месяц его нашли. Опять на учебу лютую в первый класс приволокли его под конвоем. А там зима уже, так он не в лес, а в город сбежал. В подполье. То бишь в подвалы. И опять его месяц отловить не могли.
Ну, привели его опять в школу, привязали к задней парте, и пообещали, что отстанут от него со всех этой учебой. Ты тока в лес больше не убегай. Там на задней парте он горемычный и просидел восемь лет.
То есть у Вани мало того, что врожденная неприязнь к образованию, так оказывается и среднего образования-то не было. Удивляюсь, как в Приемной комиссии его с этим не завернули.
По приезду Ваня заявил, что в школе ему исключительно колы ставили, и только в МГУ он получил полное признание. То есть двойку. Отродясь, говорит, у него такой высокой оценки не было. Ну, и как уже сказано, ушел в запой. А напившись разгонялся на своей коляске и катился вниз по оврагу. Таким образом, за месяц он свою коляску и добил.
Ну, а мне осталось только погоревать, что Гала заранее не рассказала мне всю правду о Ванином образовании. Я бы с ним тогда не рискнул бы ехать. Сам-то я закончил учебу с одной тройкой (по русскому языку) в аттестате. И на момент поступления в МГУ был записан в 5 библиотек области, включая Никитинку в Воронеже и одну в Лисках, где сидел в перерывах между электричками. Плюс напечатал на компьютере свою первую книгу.
Ну, там, как приехал, Леха за самогоном упрекать меня стал. Мол, над тобой уже весь город смеется. Типа не холопское это дело с барами чай хлебать. Куда, нам, нищим и учиться вдруг. Да еще в наши-то годы. По его словам насчет МГУ надо мною уже весь город смеялся. Типа не догоняю, что учиться в ВУЗе можно только за бабло, как у нас в каком-то филиале какого-то воронежского двухгодичного ВИПИ (без учебников и стоящей библиотеки, лекции раз в неделю), или в Воронеже, где бесплатно, все же неофициально за деньги (то есть за взятки). А тут, какая-то босота намерился аж в МГУ поступать. Такой наивный, и не понимает, что это не по его карману.
А город у нас, хоть и в воронежской области, но украинский, основанный украинскими козаками из Чернигова и Нежина. С соответствующим менталитетом. И воинская часть укомплектована местными выпускниками Самаркандского военного автомобильного училища. А там платили за все. Не учились, но платили. И эти азиатские привычки со временем распространялись на местных. То бишь, местное население привыкло в пояс начальству кланяться и платить за все. Тем более за учебу в ВУЗе. На этом фоне, какой-то чувак, который собирался поступить бесплатно в МГУ, и там же бесплатно отучиться, выглядел слегка ненормальным. Некоторые знакомые и правда перестали здороваться.
Лёха сожалел, что моя мания величия прогрессирует, и что неудачная попытка поступить, не открыла мне истину, что в этом мире поступить в такой ВУЗ могут только за бабло. И за очень большое бабло, которого у меня никогда и не будет.
Но поскольку я евойный боевой товарищ, и уже вполне себе закачал спину, то он готов рассмотреть мою просьбу о вступлении к нему в бригаду. Я тогда отказался. Ну, там Лёша мне говорил, что я только зря время потеряю, а ту типа ему со временем улыбается реальное бабло.
Ну, там-то да се, за лето несколько споров у нас с ним было по этому делу. Сядем, выпьем, и об одном и том же судачить. Лёха говорит, – бригада у его расширяется, скоро такие дела проворачивать будем, что мусора нас сроду не достанут. Типа бросай свою стройку нахрен и вливайся.
То есть, к тому времени как бы и спину закачал, ну и имею кой какой талант, связанный с компьютерами, который Лёхе востребован. И тут собираюсь куда-то свалить.
Начал он мне тереть, что диплом – это тьфу. По его словам он как-то в Москве видел в метро какого-то продавца, который продавал диплом за энную сумму баксов. Ну и зачем тогда учиться, когда можно и так диплом купить?
Ну, а я ему – типа это все хрень. Настоящий диплом – это когда отучишься. Я по осени снова поступать поеду. На Рабфак какой-то. Типа там натаскают. Уже договорился кое с кем. Одним словом, расстались каждый при своем.
Через месяц, я узнал, что Леша нехило так поднялся – личную машину для своих делюг приобрел. УАЗик. Но все равно я не стал ему завидовать, и в начале октября съездил опять в Москву и подал документы в Подготовительное отделение. По возвращению узнал, что Леха уже арестован. Поймали его после какого-то мутного дела в Репьевке на воронежской трассе. Так наши пути разошлись окончательно. Не только с Иван Васильевичем, но и с Алексеем Ивановичем.
Как на меня завели уголовное дело
Потом выяснилось, что менты Леху на «ласточке» подвешивали, в тренажерный зал водили, и удары на нем отрабатывали, но Лёха молчал и братву не сдавал (маманя тогда евойная просыпалась и плакала – чувствовала, что родного сына мусора пытают). А как Костю Сайфулина из его бригады взяли – тут он и начали всех сажать – и правых и левых.
И начали всех Лехиных корешков заметать менты. И ко мне стали наведаться. Меня сразу соседи предупредили, – беги, паря. Не простые мусора к тебе днем ломятся. Опера РУБОПовские. Борцы с организованной преступностью.
Ломились они ко мне в квартиру долго, но напрасно, – я на стройке все время. Один раз, правда, днем застали, – после бетона отсыпался. Звонили, стучались. Но мне в лом было вставать и дверь им, гнидам, открывать.
Короче, ломятся они ко мне домой, а застать не могут. По словом соседей стоят, смотрят на счетчик, шмыгают носом и возвращаются с тихой грустью обратно. Меня это достало как-то, – не могу же я ради их сучьего удобства работу пропустить да кормежку с горохом турецким на обед.
Как-то утром одел сапоги свои яловые, и прежде чем пойти через болото напрямки на стройку (всего час ходу, – в семь утра вышел, в восемь уже на месте), записку в двери ментам оставил. «Он уехал в ночь на ночной электричке».
Шутка оказалась так себе, потому, что менты обозлились и стали землю рыть. И таки через соседей-наркоманов в подъезде доподлинно выяснили, где я работаю.
Ну, там, приехали на стройку. На элеватор то бишь, где солодовый завод строили. Одели наручники (кажись в третий раз за мою жизнь босяцкую) на глазах у офигевших турок и повезли на допрос.
После обеда прихватили пару суточников бомжей армянских в качестве понятых, и устроили у меня обыск в хате.
А я уже к обыску приготовился. Все что можно поныкал. На столе на самом видном месте среди книжек положил какую-то бумажку от депутата ЛДПРовского, – он что-то Ване в Москве обещал, пока тот в госпитале лежал, ну и навестили его вдвоем. От того похода только тот листок на память остался. Ну, я его и на видное место.
Тока расчет мой оказался никчемный. Не учел психологию ментовскую. А они оказывается, чем-то от остальных людей отличаются. То есть искали исправно. Один гнида даже унитаз весь обнюхал со всех сторон. К счастью старинный пульман 0,8 шампанского, за ванной припрятанный, не нашли, – мамин подарок, боялся за него. Плюс трех патронов забытых конечно не нашли, – уже после обыска выкинул их в болото от греха подальше.
Так вот. Унитаз легавые весь обнюхали, а вот книжек на столе не заметили вовсе. Хрен вот его знает почему. Пару журналов Спид-инфо с голыми девками до дыр зачитали, гниды, а вот книжек в упор не заметили. Это какое-то ненаучное явление, – мусора, оказывается, книжек в упор рассмотреть не могут. Поэтому к книжным полкам они тоже не притронулись. Наверное, разглядеть их не смогли.
К вышеописанному остается только добавить, что мой компьютер, на мои кровные купленный, то есть на командировочные, забрали. Дескать, подозрение есть, что он ворованный, хотя, повторюсь, он реально был куплен мною. Ну, там, чуток апгрейдил я его за счет Лёхиного железа. Самое что ни на есть крутое там было – сидюк пишущий. Скорость записи на нем была еще допотопная, – 2х что ли.
На весь район он единственный тогда пишущий CD-rom был. Толька в бухгалтерии одного колхоза, что Лёха как-то выставил, и у меня потом, когда Лёха мне его за труды подогнал. То есть, реально у меня в хате ничего не нашли. Кроме этого пишущего сидюка, – редкость в те годы небывалая. Тока мусора его оформлять не стали. Себе забрали. Рассказывают, что у Валеры, то бишь, у моего следователя, самый крутой компьютер по району был, – за счет вещдоков апгрейдил. Ну и мой сидюк туда же перекочевал.
А хуле, у них там, гнид, пара кабинетов забита была «вещдоками». По сетке в игрушки играли на чужих компах. У Лехи вон всю картошку с подвала забрали, все банки с соленьями себе на закуску.
После обыска меня снова бить стали. Уже не толпой, а так, – по очереди. Только вечером подустали, ну и перешли к разговорам. Типа один хрен повесим на тебя что хочешь, давай сам сознавайся в паре эпизодов, все равно амнистия будет. Не, говорю, два эпизода – это много. Прервались на физические упражнения. Потом уже, уставшие, они все же согласились, – ладно, мол, хрен с тобою, соглашайся на один. А то нас жены и любовницы заждались.
Спрашиваю, а что у нас такого-то числа было? Они посмотрели в календарь, – гороно говорят. Во, оно, говорю.
То бишь мусора к тому времени уже бухие были, и не заметили, что я им только дату назвал. Все остальное они мне сами во всех подробностях надиктовали. Типа выставили городской отдел народного образования, украли оттуда какой-то компьютер и монитор на 19 дюймов. То, что 19 дюймов, – это мне один ментовской подполковник продиктовал, Витюша Саприн, кажись.
Орден за Мужество у него еще. За мусорской подвиг, – стрельнул в воздух, когда Цыган на машине уходил, и тому стало жалко мента, и не стал давить его. То есть сначала хотели выгнать за стрельбу в многолюдном месте, но потом сжалились и наградили.
Потом, когда уже с Воронежа новый следак (третий по счету, – Валеру и Диму я съел) дело до ума мое доводил, то все Витюшу того за те 19 дюймов матерно клял.
По документам, – там 17 дюймов. Но история эта с продолжением оказалась. На суде сотрудник их, из гороно того, девица одна, в здравом уме и трезвой памяти судье призналась, что монитор был слегка 15 дюймовый. Все под присягой о даче ложных показаний, – честь по чести. Судья тогда в осадок выпал.
– А Вы разбираетесь в оргтехнике?
– Я считаю себя специалистом в этой области.
Короче, на суде я просто катался по полу, реально ржать уже не мог. Впрочем, я опережаю события.
Надиктовали они мне, уже никакие, и отпустили со своим чистосердечным признанием домой под утро, – не держать же меня в камере из-за одного эпизода. Эдак у нас в городе и работать некому будет.
Ну, а я после того как отоспался, утром на работу не пошел, а пошел писать жалобы прокурорам всяким. По пяти адресам в разные инстанции. То есть печатать жалобы. Компьютера у меня уже не было (забрали), но печатать можно было в библиотеке или на почте. Вот на почту, в их компьютерный класс я и направился.
Напечатал, что так мол и так. Не стоял я на шухере в тот день. Ибо бабка у меня в тот день умерла, – ну и хоронить ее родня со всей области съехалась, особенно с Ольховатки, свидетели моего алиби.
Заодно сообщил в том же тексте, что никакой там лавочки отродясь не было, и ворот в указанный цвет раскрашенных, – нарочно ментов грузил такими деталями.
А в конце своего послания сделал им краеведческую справку, что две улицы, на углу которых я якобы стоял на шухере, суть есть параллельные, а посему пересекаться не могут. То бишь согласился, что если вот верить Мраку Твену, то в Константинополе одна улица, называемая «прямая» сама себя дважды пересекает. Но у нас все в соответствии с началами евклидовой геометрии. Обслюнявил конверты подписанные, и отправил их в Воронеж в надзорные инстанции.
На другой день на работу вышел. Турок, что инструменты выдавал, посочувствовал мне, и как жертве мусорского произвола, самое лучшее подсунул.
Поездка на учебу в Москву
Где-то через неделю, менты опять прибежали. Дмитрием Николаевичем стали величать. В ноги кланялись, в глаза даже глядели, жаловались на судьбу свою ментовскую тяжкую. Просили слезно, чтобы я больше не писал жалоб никуда.
Дело изначально орденоносное было. Где-то 45-50 эпизодов по району на Лёхину бригаду повесили. Правда часть из них совершались одновременно в разных районах области, и даже в соседней Белгородской, но не суть. А тут кирдык. Накрылись ордена ментовские тазом медным.
Стали они мое дело передавать друг дружке, – искать самого крайнего. В конце концов порешили меня в Россошь Диме отдать.
А тут с Москвы звонят, – приезжай, мол, на собеседование. Для поступления на Рабфак, сталобыть. А у меня, бляха-муха, подписка о невыезде. Засада, короче.
Пришел на прием к прокурору районному. Так, мол, и так, учиться хочу, а тут подписка, как быть, начальник? А он такой: «ты кем по делу проходишь?» Свидетелем, говорю. И не краснею даже. А, езжай, говорит, куда хочешь.
По такому случаю захожу к следователям РУБОПовским. А они как узнают, что это я к ним на прием, и разбегаются, как тараканы по всем углам. Отловил кого-то, а тот в отмазы, и фамилию свою даже называть боится. Типа Валеру своего следователя ищи, а меня не тронь, – у меня жена-дети, теща-инвалид, старики на шее и вообще. Как прихожу, – мусора в дежурке сразу звонят своим, типа тикайте хлопцы, опять Караичев по ваши души заявился.
Плюнул на них, да и поехал на электричках без разрешения в Москву. На собеседование на Рабфак МГУ-шный. Все сдал, что надо. Спрашивает меня Галина Романовна, – назови мне лидеров белого движения, – а я ей стал биографии их перечислять, – совсем недавно летом книжку по этой теме в местной библиотеке прочитал. Одним словом, прошел это собеседование.
Домой как вернулся, спустя какое-то время звонят из Москвы соседу. Типа поступил (конкурс где-то два на одно место был). Ну, а в трубке телефонной эхо стоит, – прослушивают менты. Наутро сунулся в РОВД, – а они в курсах уже. Ясен Арафат прослушивали.
Говорят, что нельзя мне учиться, под подпиской я.
А мне, говорю, похрену. Право, гарантированное Конституцией, идите лесом. Все равно поеду. Загрустили они. Говорят – дуй домой, позвоним соседу, как решим по тебе.
Ждал долго. Последний месяц уже не работал, – все равно у турок зарплата в середине месяца, а мне в начале декабря в общагу для учебы уже селиться.
Как-то раз вечером сижу, мультики по телеку смотрю весь мрачный такой, пиво пью. Сосед заходит, – говорит, что следователь Валера звонил. Типа завтра утром с сухарями к нему зайди сранья. Типа очень вежливо так просил быть. Ну как тут откажешь.
Утром пришел, – а они передо мною стелятся, по имени-отчеству величают. И в машину куда-то толкают. В другой район за сотню верст. В Россошь то бишь, родимую, где я в Ольховатке свое босоногое детство провел, и где мне стены помогают.
Приволокли тучу томов местному следователю. Тот и охринел с такой-то радости. А как только с обреченном видом расписался в приеме дел не глядя, тут-то Валера Гунёк и вздохнул с облегчением. И сразу извиняться стал. Так, мол, и так, совсем забыл вот еще эти его последние показания к делу приобщить.
И подсунул ему в рыло мою портянку на пять листов.
Дима, следователь тот, пару сигарет скурил, пока ее читал. Очень внимательно так изучал. По всему было видно, что охреневает раз за разом. Кончил читать. Посмотрел своим черным тяжелым взглядом на ликующего Валеру. Потом на меня. То есть рассмотрел наконец-то.
Ну и давай меня спрашивать, – как Вас теперь величать, гражданин? По имени-отчеству что ли? Я отвечаю, что достали уже таким обращением мусора острогожские. До того жопу зализали, что боюсь скоро и дыра исчезнет, не через чего срать будет. Типа ты, паря, попроще будь.
Ну и заключили с ним джентльменское соглашение. Типа я перестаю прокурорам писать пачками, а он закрывает глаза та то, что я на полгода уезжаю учиться в каком-то там МГУ. Да не вопрос, тезка. На том и порешили. Валера, сука, на тачке домой укатил, а я пешком на вокзал пошел. В тот же день не удалось уехать домой и я переночевал ночь в Ольховатке у знакомой почтальонши. Лишь на другой день добрался кое-как домой. Отоспался.
А на следующий день поехал в Москву на учебу. На собаках. То бишь на электричках. Через Лиски, Воронеж, Мичуринск, Ряжск и Рязань. От Лисок до Москвы как раз 666 километров. Где-то сутки в пути с пересадками. В активах у меня была пятихатка (500 рублей), подписка о невыезде, на которую я наплевал, и горячее желание учиться в МГУ.
Начало учебы
В Москву я прибыл 4 декабря 2003 года, – запомнил эту дату как праздник введения во храм Богородицы. Учеба к тому времени уже началась с 1 декабря, так что я немного опоздал. В Подготовительном отделении меня направили к нашему истфаковскому завхозу Асе Петровне, которая выписала мне ордер на заселение в общежитие Дом студента на Вернадского (ДСВ), где я проживу последующие пять с половиной лет. То есть поселили меня на этот раз не в ГЗ, как во время моего абитуриентства, а в ДСВ. Разместили на истфаковских этажах в комнате-трешке, то есть на троих. Вместе со мною там жил один студент истфака и рабфаковец с соцфака, – парень с Тюмени, который полгода как дембельнулся с президентского полка, и который полгода до этого прослужил в московском ОМОНе. Сам он был из немцев Поволжья, которых в войну переселили в Сибирь и Казахстан. Мы с ним сдружились, и сразу договорились готовить по очереди. Пытались привлечь к этому делу еще и истфаковского студента, но он проявлял несознательность и питался отдельно.
Во время учебы лекции читали всем рабфаковцам, а семинары проводили по группам от факультетов. В нашей истфаковской группе было несколько человек. В том числе Саня Табурчану, тоже с президентского полка и Юра, – сорокалетний еврей, служивший в Афганистане, ликвидатор в Чернобыле. Кроме этого было трое москвичей, одна москвичка и одна калмычка.
Первая же лекция, которую нам прочитала филолог, произвела на меня огромное впечатление, – еще бы: на одном дыхании полтора часа раз жевать все и разложить по полкам. Нам читали лекции по истории и по литературе в поточных аудиториях, и закрепляли материал на семинарах по русскому и иностранных языках (в моем случае – французский). По русскому языку и литературе преподаватели были с филологического факультета, по истории и иностранным языкам, – с исторического. При этом вели строгий учет посещения даже на лекциях. Как потом выяснилось, тех, кто систематически пропускал занятия по тем или иным причинам (например, работал в это время), вскоре в феврале отчислили как бесперспективных, чтобы не занимали чужое место.
Впрочем, про работу надо написать отдельно. Для слушателей Подготовительного отделения, то есть рабфаковцев, существовала стипендия, но она была просто мизерной, – кажется 600 рублей в месяц. То есть что бы выжить, необходимо было работать. Но работать так, чтобы не пропускать занятия.
Совмещение учебы с работой в Макдоналдсе
Итак, полтора года своей жизни, почти весь рабфак и первый курс учебы я работал в Макдоналдсе на Манеже. Что меня удерживало все это время? Почему не ушел оттуда даже на первом курсе? Не статусная работенка, казалось бы, пыльная и грязная.
Ну, там, имея регистрацию, такому как я, можно в Москве найти приличную работу. Но. Тогда накроется учеба. И были очень выразительные примеры, что становилось с теми, кто предпочитал работу учебе. Их тупо отфильтровывали еще на рабфаке, – все равно не жильцы на студенческой скамье.
Итак, вводные простые, – сдохни, а на занятия приди. С выученными заданиями.
Сначала пробовал как все, – газеты, плакаты. Металлом грузил ночами. Ну и рано или поздно решил найти себе постоянную работу. Не знаю, почему Мак. Просто ознакомился с их условиями, – гибкий график, соцпакет, медицинская книжка. Кидалово уже достало, – надежности хотелось.
Обошел всю красную ветку метро. Юго-Западная, Фруненская, – даже разговаривать не стали. Где учишься? В МГУ? Эти все равно работать не будут. Имеем горький опыт. Когда остальные студенты пытаются побольше заработать, эти превыше всего ставят занятия.
Ну, там, поднялся выше по ветке. В центре Пушкинская, – уже готовы были в принципе взять, но вспомнили, про вечную нехватку на Манеже, куда постоянно посылали своих «легионеров». Добираться очень легко. Вышел из общежития на Вернадском проспекте, перешел дорогу, сел на метро и через 20 минут ты у Красной площади.
Надо отметить, что Мак на Пушке – самый большой в мире. Но его чуть ли не ежедневно по сборам бьет Мак на Манежке, – из-за более массовой посещаемости.
Появление 30-летнего кандидата в рабочие не обрадовало первого же манагера, который был в этот день инсайдом (дежурный старший менеджер).
Это была белокурая девица идеальных пропорций (просто формула золотого сечения), с бездонными голубыми глазами, грудью третьего размера и нарочито нахмуренным серьезным лицом. То есть понятно, почему я потерял дар речи, и молча протянул ей документы. Она скрылась за дверью офиса, и появилась только спустя несколько минут. Внезапно я был удостоен уважительного и даже теплого взгляда. Глаза в глаза, если Вы понимаете, о чем я.
Она была невероятно умна, и при этом обладала железной волей. Барышня с недюжинным интеллектом и природными способностями, но училась в какой-то левой шаражке, работая при этом в Маке. Начинала как и все, полгода моя сортиры на Пушке, но была замечена в силу своей ответственности, аккуратности на фоне поголовной текучести кадров (в среднем в Маке выдерживают месяц). Инструктор, манагер самой нижней ступени и так далее, до замов директора ресторана (они так свой Мак называют).
Между делом она ознакомила меня с суровой реальностью, – на Пушке ошиблись, с ночными уборщиками сейчас проблем нет, да и в ближайший месяц-другой вряд ли откроется вакансия, а вот с дневной пехотой по залу вечный напряг. Если мне подходит толкаться среди посетителей в их идиотском наряде со шваброй среди бела дня вместе с 15-летники тинейджерами, то велком. И испытывающий взгляд.
То есть выбор простой. Или как и задумал, – возвращаться на Пушку ночным уборщиком, дабы не позориться днем в этом заведении. Или.
Мы не всегда знаем то, что мы выбираем. У нас есть право выбора. Кто попытается отнять это самое право, тех ждет бесславный и позорный конец. Мы не те возможно, кто реально управляет своей судьбой, но те, кому на ключевых моментах нашей жизни нам всегда дается право выбора. Лгут те, кто утверждает иногда, что в той или иной ситуации нет выбора. Он всегда есть. Только от нашего решения зависит, как дальше все сложится. К сожалению, после уже однажды сделанного выбора вряд ли можно вернуться еще раз на то же распутье. Это я за свою жизнь усвоит накрепко.
– Когда выходить на работу?
– Сегодня сможешь?
Не буду описывать здесь свои двухмесячные похождения среди белого дня с мапом (шваброй по-нашему) в зале ресторана Макдональдс на Манежке. Много чего было. Возможно, как-нибудь отдельно опишу, как я полчаса матерился на весь Мак из-за заевшего на кухне картофельного аппарата (и даже пнул под задницу деваху-инструктора, мешавшейся под ногами), – как и о том, почему меня не выгнали потом из-за этого. Натаха-стриптизерша, манагерша одна, очень любила вспоминать об этом эпизоде, как и о том, какие эмоции меня посетили, когда один косорукий напарник пролил бочку жира в только что вымытом мною зале. Все это, – эпизоды, заслуживающие отдельного описания. Мы же сейчас повествуем о самом светлом чувстве, посетившем меня второй раз по счету в этой жизни.
Итак, однажды сбылась мечта идиота, сменил красную клетчатую рубашку рядовой маковской школоты на комбинезон ночного рабочего. Меньше стало головной боли со сменами, – не выискивать часы между парами и вечно договариваться с кем-то об обмене, а тупо выходить три-четыре ночи в неделю.
Народ в ночной бригаде был особый. Постарше, чем дневная школота. В основном студенты-вечерники, пытающиеся подзаработать на учебу в платных шаражках, а некоторые еще и на жилье, так как многие институты его не предоставляли. Был там даже один подполковник из Генштаба, пытающийся на этих ночных подработках прокормить семью. Одним словом, более солидный состав. Ночью манагерам они фактически не подчинялись, приходили согласно утвержденного за неделю графика и сами договаривались между собою, кто куда пойдет работать, на какой участок.
Впрочем, это я погорячился с тем, что никто нами не управлял.
Над всей этой ночной бандой надзирала никто иная, как та самая нордическая дива, что принимала меня. Все разговоры с местными манагерами у ночников сводятся к «пошла на*уй, некогда», однако эта девушка была редким исключением, к которой подобное обращение никогда не применялось.
Что-то было в ней, что вся эта злобная банда ночных уборщиков беспрекословно слушалась ее. Придет девица с утра чем-то недовольна, – заставит при сдаче смены все потолки и плафоны протереть. Другую бы послали в самых изысканных выражениях, сославшись на занятость, утренние пары итд. Ан нет, как бабочки порхали с белыми тряпочками под потолками лишний час. Что-то в ней было, что мужики по струнке выстраивались. Не стыжусь даже в этом признаться. Влюблены были в нее все поголовно, Рыжий даже в честь ее стихи сочинял.
Одним словом, она умело манипулировала этой взрослой бандой ночников, которые всех других манагеров слали исключительно на три буквы. Выжимала все соки, если надо, но при этом и умела находить подход. Пожалуй, невозможно перечислить, сколько раз она нас отмазывала. Пока было возможно.
Однажды случился у меня некий залет, который по всем меркам означает только одно, – увольнение. Уж и не помню что. Вроде и не пил на работе, акромя 9 мая, когда все в говнину нажрались пивом, дожидаясь пока откроют проход на площадь к родимому заведению. Кажется, опоздал как-то. Проспал, но на последней поезде метро все же успел, к своему несчастью.
Ну, а поскольку мир не без добрых людей, то вломили тут же. Еще и приписали «появился с запахом алкоголя на работе» своим каллиграфическим почерком. Стукачество в Макдональдсе – залог успешной карьеры. Это нам, ночникам было похуй на нее, – целый год не могли никого из наших заставить согласиться быть даже инструктором. А среди дневников (которые работали вечером и ночью, кстати), – типа возможности карьерного роста.
Пока я полтора года прибывал рядовым ночником, на моих глазах одна пэтэушница сделала совершенно блистательную карьеру. Ну там, поскольку за стук на своих ей могли элементарно дать по роже, то она отрывалась на «легионерах». Оными называли присланных из-за нехватки буквально на одну смену работников из соседнего ресторана. Причем, работника-новичка опознать легко. Первый месяц все носят значок желтого цвета с именем. И только спустя месяц, если он еще не убежал отсюда, то ему дают такой же, но уже белого цвета. Тут же от него все отстают со своими вечными придирками, да и стукачи проявляют бдительность на порядок меньше. Типа белый значок, – свой в доску. Проверенный кадр.
Вот, например, у ночного уборщика 80 lvl, как правило, сам значок отсутствует, а на его месте висит отломанная от него белая булавка безо всякого имени. Удобно, знаете ли. Никто из посторонних не знает твоего имени, а посему и точно не может указать в своей жалобе имя нагрубившего ему сотрудника. Понятное дело, что манагеры, в большинстве своем тоже студенты, конечно докапываются периодически проформы ради, но стандартный отмаз они уже знали наизусть. Типа только что отломился, начальник, не серчай. Бороться с этим физически невозможно, – любой выданный взамен целый значок тут же внезапно ломается. Спорить с этим так же глупо, как и с тем, что ночные уборщики не платят за еду, а тупо воруют ее с бина, в обход всех видеокамер. Умный манагер, остающийся дежурить в ночь, никогда не будет с ними связываться и нарываться на грубость. В конце концов, эти парни обладают большим опытом, и крайне изобретательны в сотворении всяких подлянок при сдаче смены утром. Посему, например, умная Софочка, когда у нас стажировался новичок, запросто кричала через всю кухню: «Мальчики, научите его правильно воровать с бина». Ибо видеокамеры. Не стоит и говорить, что если бы кто-то из дневных работников отважился бы на такое, то его выставили бы за дверь в тот же час.
Возвращаясь к нашей стукачке. Итак, одна пэтэушница частенько проделывала следующий фокус: появляется новичок-«легионер» в нашем заведении, эта сучка тут же берет его на мушку. Ту там, станет, падла, возле самой двери офиса (обязательное условие) и праведным голосом начнет читать ему нотации. Дескать, а почему ты, сука подосланная, не помыл руки после того, как нос вытер, или там руку в карман засунул и яйца почесал? А разве ты не знаешь десять золотых правил работника ресторана Макдональдс? Пацан в шоке, – куда я попал, а стукачка тем временем ищет уже новую жертву. И так на моих глазах несколько раз. Что и говорить, через полгода она уже была инструктором, еще через полгода манагером самой низшей ступени, потом чуть выше, пока не поднялась до планки ограничения в силу природных данных. То есть когда выше жопы уже не прыгнешь.
Итак, мои возлюбленные братия и сестры, мы остановились с Вами на том, что кто-то нехило так поднялся в своем карьерном росте, проявив бдительность и сдав меня как стеклотару.
Наша нордическая дива, узнав обстоятельства разоблачения страшного преступления, заодно по достоинству оценив слог и почерк не поленившегося подписаться под парой гневных строчек, сразу поняла, – дело тухлое. То есть отмазать уже нереально. Посему, вся позеленев, вспыхнула серо-буро-малиновым огнем, и, хлопнув дверью, бросила через плечо резолюцию, которую, собственно, уже вынесли и без нее. Ну и пошла в зал, срывать зло на школоте ленивой, пытающейся приныкаться от работы по подсобкам.
Мне же, в соответствии с незыблемым ритуалом, были вручены ручка, листок белой бумаги формата А4 и образец заявления об уходе, который был обрамлен между двумя листами прозрачного оргстекла, дабы не истрепался от частого употребления.
И вот сижу я, братия и сестры, в тесной комнатке отдыха и пишу маляву об уходе по собственному желанию. То есть уже написал, а вот подписывать никакого желания нет. Вот нет и все тут. Хоть зарежьте.
То есть, с одной стороны, подписал по собственному желанию и гуляй себе, рванина. Ищи другую работу, поприличнее. На худой конец, – медкнижка даже есть теперь. То есть можно перебиться какое-то время даже на подобного рода низовой работе, пока не подвернется что-то получше. Не престижная эта работа, – в Маке по ночам мыть сортиры, в том числе и женские. Как какой праздник, – непременно что мужской, что женский будут заблеваны и обосраны. Ниже падать некуда то есть.
Это с одной стороны. А с другой стороны, – стоит перед глазами эта дива нордическая с простым русским именем-отчеством и короткой фамилией.
Долго я в той подсобке сидел. Народ забегает на свои «пятнадцатиминутки», чтобы сжевать купленное с 20% скидкой, посмотреть телек, и дальше трудиться. А я сижу над неподписанным листком бумаги.
В конце концов не выдержал, встал, и пошел сдаваться.
В офисе сидела одна директриса. Протянул ей образец и лист с заявлением.
– Дима, ты забыл здесь подписаться.
– А я не буду ставить под этим заявлением подпись. Я сегодня выйду вечером на работу.
Надо было слышать мой зубоскрепещащий голос, когда я это произносил.
Директриса эта молодая, была очень умной женщиной. Тоже как все поднялась с низов. Когда прошла всю манагерскую служебную лестницу, – ей предложили стать директором ресторана, – но только в открывающемся в Казахстане. Там, где местные жители еще понятия не имели, что такое Мак вообще. Рональд Макдональд по мнению местных работников, – это такая девушка на роликах. «Шалава-кыс», одним словом. И вот, имея дело с оным контингентом, она наладила работу на новом месте. За успехи в приобщения казахов к европейским ценностям, была брошена в самый центровой и самый загруженный Мак в России, который по выручке чуть ли ни каждый день превосходил самый большой в мире, – тот, что на Пушкинской.
Повторюсь, она была умной женщиной и догадывалась, каким образом нашей нордической диве удается держать в повиновении весь этот ночной зверинец. То бишь, тот факт, что все ночники были поголовно в нее влюблены.
Выучить ночника, да так, чтобы он мог довести до блеска все оборудование на кухне за ночь, не прерывая при этом работу ресторана, – это времени стоит. Не то, что набрать по объявлению дневную пехоту с подносом. Ночника, которого выгоняют с одного Мака, с радостью берут в другом. Однако дабы народ совсем не зазнавался, за крупные залеты их все же выгоняют периодически.
– Дима, но ты же понимаешь, что за совершенный проступок мы обязаны тебя уволить (типа, нахрена ты, мудак, вообще нарисовался на смене, – зародил бы за определенную сумму справку о том, что безнадежно болел и отмазался бы вчистую, как все делают).
– Да, я это понимаю. Это Ваше право, – сквозь глухой металл в моем голосе проскальзывали нотки ребенка, у которого отнимали любимую игрушку.
– Хорошо. Давай договоримся так, – начала она с голосом, в котором было больше самооправдания, – Ты подписываешь заявление, а я пока ложу его в сейф, и не даю ему хода. Ведь мы же обязаны дать тебе пару недель на отработку перед увольнением? Считай это испытательным сроком. Если не будет залетов, – при тебе порву это заявление. Согласен?
Сил говорить у меня уже не было, просто кивнул головой.
Вечером, как ни в чем не бывало, заявился на работу. Манагерша, что дежурила в эту ночь, была подругой нашей дивы нордической. Со мною она даже не стала говорить, а просто загадочно улыбнулась. В конце-концов, ей какая разница, – лишь бы смену не завалили. Кто-то из подосланных ею поинтересовался у меня, мол, а какого хрена я и вдруг приперся на смену? Разумеется, был послан в грубой форме. Но про условно-досрочный испытательный срок я в спину все же бросил любопытствующим. Опять таки, кто-то из коллег-ночников, с одной стороны обрадовался, что мы этой ночью в полном составе, а с другой удивился, – тебя же вроде говорят сегодня уволили?
– Иди на*уй, – поздоровался я с ним, – я в зал.
У дежурившей ночью манагерши, которая так и не обмолвилась со мною словом, ближе к рассвету улыбка становилась еще более загадочнее. Как выяснилось, утром инсайдом опять заступает именно наша нордическая дива с короткой фамилией.
Зал, – это не только помещения внутри, но и все, что снаружи под навесом, благо время летнее. И вот, отпахал я как кролик-энерджайзер всю ночную смену, стою утром на лестнице и сметаю пыль с вентиляции на наружной стене комплекса Манежки.
И тут появляется она. Летнее свежее утро, и наша мадам в розовой кофточке, на лице которой не просто неземная скорбь, а целое вселенское горе. И тут внезапно спотыкается об меня, порхающего над цветами.
– Дима… а разве тебя не выгнали? – смесь удивления и внезапной, плохо скрываемой радости. Словно солнце ясное озарило Манежную площадь.
– Уволишься тут от Вас. Директриса заставила пару недель отработать, – помолчал, и добавил, – А моему заявлению пока решила ходу не давать. Типа испытательный срок, – надо было слышать, сколько в моем голосе было недовольства. Дескать, давно бы забросил Вашу стремную работку.
И тут наша нордическая дива бросилась с места в галоп. В офис. Составлять графики работы ночников. На месяц вперед. И везде вписала меня. Парни потом возмущались, – обычно составляли только на неделю вперед с учетом пожеланий. Но, поворчав, успокоились, – все таки с ее мнением считались.
Мда-с. Золото девка была. Подставили только её.
Ходила в манагерах третьей степени, – выше только двое второй степени, замов директора ресторана. Но, как правило, манагеров второго уровня переводили со временем в другой ресторан. Или также замом, или уже директором уже нового Мака. То есть среди трех манагеров третьего уровня шла нешуточная борьба за ступень выше, в замы директрисы. Наша нордическая дива была вне конкуренции, но увы, её подставили.
Есть в Макдональдсе такая хреновая вещь, как подстава с помощью «таинственного посетителя». Нанимают специальные агентства грязных услуг, они и посылают своих ублюдков провоцировать на вежливость обслуживания работников дневной смены. Ну, там, вдруг кто-то из десяти продавцов за прилавком не предложит к гамбургеру какой-нибудь колу, – а собрать весь заказ необходимо за 60 секунд максимум.
Опять-таки, напомню, что Мак на Манежке – особое место. Он бьет по выручке Пушку, самый большой Мак в мире. Красная площадь рядом, масса туристов и зевак. Так вот. А за прилавком стоят (именно стоят, а не сидят) 15-летние школьницы, которые вместо положенных им по Конституции 6 часов максимум, по 12 и более часов выстаивают. 60 секунд на заказ. Улыбнуться, задать пару вопросов и обязательно предложить что-то еще. За 60 секунд. По 12 и более часов в день. Одним словом, работа каторжная для этих маленьких девочек, которым в качестве премии дарят плюшевых медведей.
То есть, как-то во время запара на её смене и случился этот самый «таинственный посетитель», подловивший одну из работниц за прилавком на какой-то мелочи. За неделю до повышения нашей нордической дивы. Говорят, что плакала в офисе. Не верилось даже, что с неё возможно было вышибить слезу. Даже когда у ней угнали новую свежекупленную машину, на которую она долго копила, и то, такого не было.
А потом, на очередном корпоративе с радостью в голосе и мокрыми глазами приветствовала того, кто обошел ее и получил предназначавшееся ей место. Как мне кажется, именно тогда она и сломалась.
Есть у баб один способ выхода из безнадежной депрессии. И она решила завести ребенка. Жила она с неким манагером из управления. То есть не расписанные, просто жила у него. А тут забеременела, живот стал виден со временем, и покрылась наша бригада грустью и тоскою безнадежной. То есть все поняли, что девчонка, о которой все втайне мечтали, навсегда утеряна для них. И стал народ потихонечку увольняться. Все-таки нагрузки даже у ночников в этом Маке были велики по сравнению с соседями, а большинство на этом месте удерживала безнадежная надежда.
Какое-то время её не было, и нами заведовала её подруга. Но вот как-то вышла она сама. Живот уже был заметен невооруженным взглядом. Слухи, будоражившие бригаду последние месяцы, нашли свое реальное подтверждение.
Помню, работали в тот день с ней на кухне, – она лепила какие-то пироги, а я чистил печку рядом. Перебрасывались ни о чем незначащими фразами, над которыми тучей висела недосказанность. Спросил вроде, – не трудно ли ей в положении и работать? Да и вообще так, беседа ни о чем. Прощальная. Больше я её не видел.
К этому времени, я уже нашел себе более чистую и престижную, а главное не столь обременительную подработку в компьютерном классе нашего общежития ДСВ. Заканчивалось лето, то есть каникулы, и нужно было срочно принимать решение, – совмещать две работы и учебу было большой роскошью. Тем более, теперь на мне еще висел уловный приговор (отменил его спустя год или два в воронежском облсуде), – то есть нужно было раз в месяц кровь из носу появиться и отметиться в Солнцево, в УИНе № 7. Иначе условные два года бы превратились во вполне себе реальные два года за забором. Как Лёха говорил, – условный, – это «трамплин» для того, чтобы взлететь повыше при первом же залете.
Одним словом, к началу второго курса меня уже ничто не держало в Маке. Написал заявление, подписал, и не стал даже отрабатывать обязательные пару недель. Как потом узнал, – вся наша ночная бригада вскоре разбежалась. Не удивился. При встрече только и разговоров было, что об нашей нордической диве, ушедшей в декретный отпуск.
Провал на экзаменах
А между тем приближались выпускные экзамены на Подготовительном отделении (которое все называли Рабфаком), они же для нас фактически одновременно были вступительными для зачисления на 1-й курс.
Армейцы и ветераны Чечни, которые год назад прошли через эти выпускные экзамены на рабфаке, успокаивали нас, что ничего не стоит бояться. Как всегда всем год назад поставили положительные отметки, и они уже вечером на газоне перед экономическим факультетом отмечали свой первый экзамен. Так было всегда, – на Рабфаке никого не «резали». Как правило, одной из тем сочинения на Подготовительном отделении всегда было что-то по «Горе от ума» Грибоедова. Так было всегда из года в год. Дело в том, что половина лекций и семинаров по литературе нам разжевывали именно Грибоедова, соответственно всегда по тему выпадала тема сочинения.
В пятницу утром, перед началом традиционно попросили всех, кто принес шпаргалки сдать их. Под общий смех мой тезка, мариец, служивший во внутренних войсках, сдал учебник, который принес под рубахой, – кажется «шуриков», – специальное пособие по литературе, выпущенное преподавателями МГУ с Александром Пушкиным и Александром Блоком на обложке. Дальше все начали писать. Сам процесс занимал то ли 4 то ли 6 часов, – сейчас уже и не помню.
А когда объявили результаты, то внезапно оказалось, что половина получило неудовлетворительные оценки, и среди них, – я. То есть я сразу же вылетел из экзаменов. Такого на Рабфаке не было никогда, что бы вдруг «вырезали» половину абитуриентов. Мое сочинение тогда зарубили за «нераскрытую тему», что удивительно. Я вот считаю себя таким вот графоманом, в школе у меня всегда ставили «отлично» за раскрытые на сочинении темы, а вот весной 2004 на экзамене в Подготовительном отделении тему «не раскрыл». Почему-то.
Как скоро выяснилось, 2004 год оказался «олимпийским» для поступления в МГУ. Проще говоря, где-то там в телевизоре ректор Садовничий, находясь в здравом уме и трезвой памяти, пообещал, что МГУ будет зачислять на первый курс победителей региональных Олимпиад. Вот Вам простая арифметика, которую в тот момент не учел заслуженный математик и Академик РАН: регионов у нас больше 80, а вот бюджетных мест на факультетах МГУ гораздо меньше. Например, на Инъязе в разные годы их число колебалось от 5 до 10. А тут – Садовничий пообещал все 80 принять.
То есть понятно, что в дальнейшем случился настоящий бунт факультетов и преподавателей против маразма Садовничьего. А поскольку слово уже дадено, то для всех этих победителей региональных Олимпиад тогда устроили вместо положенных экзаменов всего лишь один отборочный. До сих пор жалею, что я тогда не сфотографировал его результаты, – они были строго по двухбалльной шкале, – или «два» или «отлично». Соответственно все сынки и племянники местных губернаторов, которые «победили» на региональных Олимпиадах, получили «двойки», а кто действительно из себя что-то представлял, – «пятерки».
Узнав, что из-за «победителей олимпиад» число бюджетников резко сократилось до отрицательных значений, факультеты весной 2004 выставили Подготовительному отделению свои ультиматумы, – режьте рабфаковцев как хотите, но мы вводим строго ограниченные квоты на число тех, кто вообще поступит через ваше Подготовительное отделение.
И Рабфак в 2004 году просто вырезали. Как минимум наполовину. В разгар экзаменов в коридорах стоял специфический запах валидола, которые принимали преподаватели. Половину льготников (в числе которых был и один безрукий ветеран чеченской войны), – «зарубили» еще на сочинении. Такого не было никогда раньше.
Вечером в ту же пятницу мы собрались вместе с другими слушателями Подготовительного отделения и студентами из числа участников боевых действий. Как водится, выпили и закусили. Мне посочувствовали и сказали, что поступать теперь на общих основаниях – бесполезно. Вроде бы был до меня некий айтишник, поступивший на ВМК, – кроме этого прецедентов поступления воинов-чеченцев на общем потоке не было. Вечером напившись, я помню, что каким-то образом оказался около станции метро Юго-Западная, где меня допрашивали представители милиции. Объяснил им, что рабфаковец (соответствующие документы со временной пропиской были в порядке), отмечаю экзамены. На том и отпустили.
Как я провел субботу, – уже не помню, но вечером я отправился в один из игровых салонов и всю ночь проиграл в новую версию (четвертую) «Героев Меча и Магии». Эта игра мне не понравилась, но надо было как-то убить время и успокоить нервы. Повторно напиваться не было желания, да и не было у меня никогда запоев.
Когда наши преподаватели-историки в понедельник узнали, что «лучший историк в исторической группе» зарублен за «нераскрытую тему», то подняли бунт. Впрочем, ничего исправить уже было нельзя.
Я уже твердо решил, что буду поступать на общем потоке, хотя и шансы были не очень. На общем потоке всегда было три темы сочинения, среди которых один обобщающий, и один по лирике. По лирике был самый легкий, и я стал зубрить стихи всех периодов, чтобы вставить в качестве цитаты.
Между тем, дома про меня не забывали. Как выяснилось, у меня в очередной раз сменился следователь. Родные передали номер его телефона и попросили ему позвонить. Когда я дозвонился на переговорном пункте на Тверской, то новый следователь, представившийся как Сергей Николаевич вежливо поинтересовался, – поступил ли я. Я ответил что нет, и что собираюсь поступать вместе со всеми на общем потоке. Тогда следователь приказал мне срочно все бросить и явиться к нему для знакомства. Я отказался, а он пригрозил, что подаст на меня во всероссийский розыск, что и сделал на другой день. Уж и не знаю, – есть ли еще кто-то, кто поступил в МГУ, находясь во всероссийском розыске, или я один такой.
Среди неприятностей было и то, что оставшись на лето для поступления на основном потоке, мне нужно было заплатить за проживание в общежитии и уже не по льготному курсу, как на Рабфаке, а как для абитуриентов.
Так или иначе, но я активно готовился к предстоящим экзаменам, которые предстояли быть более сложные, чем для рабфаковцев. И, прежде всего, учил стихи поэтов XIX-XX веков.
Поступление в Московский университет
Среди тех преподавателей истфака, что устроили бунт на корабле поле того, как меня отчислили «за нераскрытую тему» по сочинению, были Андрей Юрьевич и Галина Романовна. Перед тем, как сдать документы в приемную комиссию, последняя позвала меня к себе на кафедру. Там она в моем присутствии за одним столом принимала пересдачу чего-то там по перемещенным ценностям у одной девушки. Я уселся за тот же стол и стал бубнить про себя стихи, готовясь к сочинению. Между делом я не удержался и вставил свое слово про эти самые перемещенные ценности, про которые дрожащим голосом рассказывала эта девушка. За свою дерзость я был наказан тем, что Галина Романовна поручила мне отнести зачетку этой девушки инспекторше. Передавая эту самую зачетку, я в присутствии инспекторши удивился, что у этой девушки было две фамилии. Одна из них была зачеркнута, – с девушками такое бывает, что они меняют фамилию. При этом помню, что инспектор побледнела, когда я назвал вслух её фамилию.
Между делом Галина Романовна, когда я к ней вернулся, рассказала мне, что это непростая девочка, что пересдавала у ней экзамен по перемещенным ценностям. Если бы она в очередной раз не приняла бы у ней этот экзамен, то у факультета были бы большие неприятности. А с мнением Галины Романовны на факультете считаются. У меня даже сложилось мнение, что на факультете у ней закрепилась репутация «железной леди». Этому послужил рассказ самой Галины Романовны, как она в молодости принимала экзамен у дочки одного высокопоставленного генерала ГРУ. Вопрос стоял «четыре» или «пять» за ответ, – и от этого зависело, поступит она или нет. Галина Романовна тогда поставила «четыре». Потом всю дорогу до метро за ней следом шагал этот самый генерал и угрожал ней тем, что посадит её в тюрьму. Но – обошлось. Вот и от пересдачи перемещенных ценностей упомянутой выше девочки факультет очень сильно надеялся на добрую волю Галины Романовны. Что за девочка это была, я узнал только пару лет спустя, когда случайно наткнулся на её фото в одном журнале.
После своего небольшого рассказа Галина Романовна взяла меня за ручку и отвела в приемную комиссию. И там, на входе, всё также держа меня за руку, она твердо и отчетливо произнесла: «Это Мой абитуриент!».
Когда я сдавал документы в приемную комиссию, то принимающий у меня студент спросил, – нет ли у меня медали? Да нет, говорю, все мои наградные порвал наш замполит Никитин, – не понял я вопроса. То есть спрашивали меня про медаль, полученную в школе, но такой у меня не оказалось, – все испортила единственная «тройка» по русскому языку. Спросил, – есть ли у меня победы на региональных олимпиадах. И таковых у меня не оказалось. Я всегда выигрывал олимпиаду по истории в школе, но на районных отборочных соревнованиях по истории проверяли учителя из 4-й школы и почему-то всегда выигрывали их ученики. Олимпиада – дело мутное. А в региональной, то есть областной, я участвовал только один раз, да и то по физике (я также участвовал в школьных и районных олимпиадах по физике, химии и не помню еще по чему). Разумеется, областную по физики я тогда не выиграл.
Первый экзамен был 5 июля, – годовщина начала битвы на Курской дуге. Перед началом я даже успел дать интервью какому-то телевидению. Они спросили меня как самочувствие, уверен ли в предстоящей победе? Я ответил, что накануне посетил церковь, исповедовался и причастился. То есть морально был готов. Если честно, то не помню какую тему я выбрал. Что-то связанное с лирикой, как и готовился. Как я обратил внимание, на меня с самого начал уставился кто-то из филологов и все время следил за мною, – не буду ли я списывать. В качестве уловки я послушался совета наших преподавателей филологов. То есть писал черновик уже начисто, а после первой страницы набело сделал сноску, что дальше следует читать с такой-то страницы черновика. Как оказалось, так можно было и даже приветствовалось. Во-первых, в таком случае можно было успеть написать все сочинение, во-вторых, больше времени оставалось на проверку ошибок. Когда сдавал уже готовое сочинение, то тот самый бородатый филолог, который не сводил с меня глаз, незаметно пожал мне руку. То есть слухи о бунте историков дошли и до филологов и меня взяли на заметку. Когда вывесили результаты, то оказалось что у меня «тройка», то есть положительная оценка. Напоминаю, что у меня были льготы, а значит, мне можно было поступать вне конкурса и «тройка» была очень стати. Помню, что я тогда на радостях оседлал верхом одного абитуриента (Стаса из Кубани), с которым познакомился в общежитии и немного покатался на нем верхом, пока ему не удалось меня скинуть.
Иностранный язык (в моем случае – французский) сдавали уже 12 июля. Годовщина сражения под Прохоровкой. Решающее сражение под Курской дугой. Разумеется, все было сложнее, чем на Рабфаке. У каждого слова в словаре имелось несколько значений, в зависимости от которого менялся смысл пересказа. Помню, что после этого экзамена я вернулся в общежитие, растянулся на койке и тут у меня на пару часов отрубились ноги на нервной почве, – не мог встать, ни пошевелить ими. И вновь «тройка». Все. Самые страшные экзамены были позади.
Ну, а 21 июля, ровно через месяц моего объявления во всероссийский розыск, состоялись устные экзамены по истории. Всех абитуриентов разбили на группы и я попал в ту, где принимал тот самый историк, который поднял бунт на Рабфаке из-за меня. То есть опасаться уже было нечего. Было два вопроса. Один из них я не помню, а второй касался начального периода ВОВ. Рассказал про план «Барбаросса» и про то, как он был сорван. В итоге оценка, – «отлично». Итого я набрал 11 баллов, но поскольку у меня была чеченская льгота, то я проходил вне конкурса. Именно 21 июля 2004 я понял, что поступил наконец-то на 1-й курс исторического факультета МГУ им. Ломоносова. Мало того, что я поступил, находясь под подпиской о невыезде и во всероссийском розыске, так еще и стал вторым в истории МГУ воином-чеченцем, который поступил на общих основаниях, а не на Подготовительном отделении (Рабфаке).
Возвращение домой
Остаться в общежитии до начала учебного года не получилось, и, кажется 25 июля, я отправился домой. Самой главной задачей у меня было явиться в местное РОВД для того, чтобы меня сняли со всероссийского розыска. Когда я явился в субботу в РОВД, то меня там никто не принял. Сказали, что твоих никого нет, – приходи в понедельник. На обратном пути я встретил Алексея Ивановича и его гражданскую жену Наталью. Как оказалось, Лёху отпустили до суда из тюрьмы, – кто-то им посоветовал вместе написать отказ от своих показаний, тем самым не было оснований для их содержания под стражей до вынесения решения суда. Разговор у меня с Лёхой получился не самый приятный. Тем не менее, мы вместе выпили по пиву, пока сидели на скамейке. Лёха серьезно подозревал, что меня отпустили на учебу только из-за того, что я сдал кого-то. Я развеял эти сомнения и рассказал как было дело. Так или иначе, я изначально грешил, что всех сдавал Толстый, но потом выяснилось, что сдал всех, включая меня, Костя Сайфулин. Как выяснилось, он испугался, что менты его будут бить как Лёху, и сразу же признался во всех «эпизодах», которые были за их бригадой. Из других районов и даже областей приезжали опера и за магарычи спихивали на острогожских самые мертвые уголовные дела, и Костя Сайфулин признавался в них. Как мне со смехом сообщил сам Алексей Иванович, там несколько раз их после Костика обвиняли в делах, которые одновременно совершались в разных районах области. Так или иначе, все обвинения в мой адрес были Лёхой сняты.
В понедельник с утра я снова явился в РОВД и застал там необычное оживление. Готовилась явно какая-то группа захвата, – все наряжались в бронежилеты и вооружались автоматами. И вдруг кто-то из этой толпы показал на меня пальцем и вслух произнес:
– О, – а этот тоже из их банды!
Сказанное произвело эффект удара грома. Возникла немая сцена как у Гоголя. Все вдруг замерли и уставились на меня в футболке с логотипом МГУ. Я вдруг отчетливо понял, что это группа захвата собиралась по мою душу. В связи с чем, важно заявил собравшимся:
– Никакой я не бандит, а студент 1-го курса МГУ им. Ломоносова. Я сегодня я пришел, чтобы сняться со всероссийского розыска, куда меня по ошибке внесли.
Надо было видеть их округлившиеся глаза. Вид у них был такой, будто их только что лишили орденов и медалей за поимку особо опасного преступника.
Откуда-то явился и всех растолкал старший лейтенант то ли Кириченко, то ли Кириленко и сказал, что мне нужно отметиться у него. Что я и сделал. Расписался, что я добровольно прибыл в расположение РОВД, в связи с чем, с меня снимали объявление во всероссийский розыск.
Единственное, что оставалось, – это познакомиться с новым следователем, и тут мне посоветовали обратиться лично в Воронеж в расположение УБОП по Воронежской области. И советовали не затягивать с этим, так как этот следователь в августе собирался в отпуск.
Что я собственно и сделал. Приехал в Воронеж в областное управление борьбы с организованной преступностью, что размещалось на улице Кости Стрелюка, и нашел там своего нового следователя Сергея Николаевича Некрасова, который тут же отказался от отпуска, в который чуть было не ушел. У него был кабинет №2, – как раз напротив кабинета №1, где заседал начальник управления Борис Меркурьевич Иванов. Запомнил имя-отчество последнего по двум причинам: 1) следователь Некрасов завел меня к нему в кабинет познакомиться, – не каждый день их подопечные поступают в МГУ; 2) он как-то направлял телегу в деканат, когда я окончательно сорвался с крючка, и на меня у них ничего не было, – просто что бы отомстить.
Одним словом, следователь на этот раз мне попался серьезный, раз сидел напротив начальника областного управления по борьбе с оргпреступностью. Я еще в Москве через Боевое братство навел справки о нем. Как сообщил некий полковник с говорящей фамилией Стукалов, в училище этот самый Некрасов был Зи Бест, – висел на всех досках почета. Поэтому он отказался мне помогать, заявив, что дело мое безнадежное. Что же касается представителей преступного мира, то Лёхины соратники в один голос твердили, что «Некрас» имеет авторитет в том смысле, что он всех сажал, у него никто не срывался с крючка.
То есть я стал единственный, кто впервые сделал брешь в безупречном послужном списке следователя Некрасова, – впоследствии мне удалось отменить приговор по сшитому им делу. Оживить дело так и не удалось, следователь тогда даже пытался через адвоката как-нибудь выманить меня в Воронеж к нему на прием, но я не повелся. И именно тогда в ход пошли телеги в деканат, где на полном серьезе уговаривали факультетское начальство конно людно и оружно захватить меня и доставить в Воронеж к следователю Некрасову. Причем с этой просьбой Борис Меркурьевич на полном серьезе обращался к декану факультета, а не скажем к Петру Николаевичу, – начальнику местного РОВД на Вернадского. То есть оснований для моего задержания у них не было (дело повторно не было возбуждено, если верить моему адвокату), и они любыми путями пытались выманить меня в Воронеж, заодно скомпрометировать в глазах факультетского начальства. Ну, а в Воронеже могли посадить на сутки за переход улицы в неположенном месте и начать раскручивать дело заново. Разумеется, в ответ я до самой защиты диплома не посещал свою малую родину, то есть до окончания срока злодействия по моему делу.
Но все это было впереди. А в тот момент Сергей Николаевич отказался от отпуска в августе и вернулся в Острогожск, чтобы латать дыры в моем деле. Мне это не понравилось и я снова пошел на прием к прокурору Сергею Павловичу Хлякину, у которого прошлый раз отпрашивался на учебу в Москву. На этот раз я зашел к нему неудачно, – он не вникая в суть дела нажал на кнопку тревожного вызова. Когда приехали хлопцы в бронежилетах и касках, то я протянул им паспорт. На меня одели наручники (который раз в моей жизни) и доставили в РОВД, где мне оформили арест на 15 суток.
Так мне пришлось половину августа перед учебой просидеть на сутках. Другим абитуриентам, наверное, в благодарность за поступление родители отправили на море, меня же закрыли на сутки.
Как правило, все кто попадал на сутки, сидел в общей камере №9. Но меня через пару дней перевели зачем-то в отдельную двухместную камеру. Кроме меня там сидел некий забулдыга, которого по его версии сняли пьяного с поезда. Он был весь в татуировках и немного старше меня. У него с собой было две пачки сигарет: прима и какие-то китайские с фильтром и нарисованной синицей. Я без вопросов занял верхнюю шконку и занялся тем, что играл в гордом одиночестве в «волка и козликов». Мой сокамерник не приставал до меня, но через пару дней расспросов «кто да откуда» начал яростно советовать меня во всем сознаться, мотивируя тем, что мне «впервой» все равно дадут только условный срок. Я прислушивался к таким советам, и даже согласно кивал в ответ. А этого забулдыгу тем временем вызвали на допрос или куда-то там. Вернулся он через пару часов, и стал мне жарко доказывать, что его как суточника привлекли забрать какой-то разлагавшийся труп бабушки в морг. Только вот, во-первых, не вонял он трупным запахом почему-то. Во-вторых, он прокололся тем, что у него на руках оказался все тот же набор сигарет: прима и все те же китайские сигареты. То есть уже и дураку бы стало понятно, что это следователь ко мне «утку» заслал.
Между делом, пока я сидел на сутках, меня отконвоировали и заново составили на меня протокол задержания как год назад, но теперь уже участием местного адвоката, – Юлии Калашниковой. Сделано это было потому, что поскольку прежние показания я давал без адвоката, а впоследствии от них отказался, то на них и нельзя было сослаться в суде. То есть Некрасов занялся тем, что латал дыры в моем деле.
По истечении 15 суток меня освободили. Следователь даже вернул мне компьютер, который изымали у меня во время обыска год назад. Это было кстати, – я на нем писал доклады и курсовую работу на первом курсе. С помощью несложных программ я проверил, какие файлы были удалены на моем компьютере. Оказалось, что следователи не только играли на моем компьютере, но и печатали, то есть вели дела в отношение Лёхиной ОПГ.
1 сентября 2004 года я уже был в Москве и проходил все необходимые для первокурсников процедуры становления студентами. Где-то в октябре начался процесс надо мною в Острогожске. На него вопреки всем заверениям я, во-первых, отказался от ведения суда «особым порядком», – ускоренным, но не дающим шанс на обжалование. Во-вторых, я наконец-то нанял адвоката и привел его в суд, чем вызвал приступ ярости у помощника прокурора Матвеева. В качестве свидетелей защиты я пригласил свою тетю Галю и двоюродного брата Олега Кунаковича. Остальных жителей села Ольховатка, которые готовы были подтвердить, что в ночь инкриминируемого мне ограбления я был в кругу односельчан моей умершей бабашки, помощник прокурора не допустил. Суд я, конечно же, проиграл, апелляция не помогла, но зато я потом нанял адвоката в Воронеже и с его помощью составил кассационную жалобу, добившись отмены моего приговора. Но это впрочем, уже совсем другая история. Так или иначе, я начал учиться в качестве студента первого курса, и вплоть до третьего курса у меня были одни пятерки по всем предметам за исключением языков, – и это несмотря на то, что осенью, вплоть до оглашения приговора 19 ноября, меня несколько раз дергали на малую родину на заседания суда.
РабFAQ
© Copyright: Караичев Дмитрий, 2025
Свидетельство о публикации №225120400268
Свидетельство о публикации №225120400268
Рецензии