Д. Часть пятая. Глава третья. 2

     В студии «Вечернего эфира» было тихо и безлюдно. После бурного совещания у Сергеича это успокаивало Сашу, позволяло собраться с мыслями. Зал, в часы записи шоу напоминавший бурлящий котёл, сейчас стоял пустой, лишённый энергии. Над рядами нависали немые, ослепшие камеры, повернутые объективами в темноту. Софиты были погашены, лишь одна лампа над центральным столом, где обычно происходил разговор с гостями, создавала островок тёплого света. Потухшие экраны мониторов отражали неясные очертания пустых кресел. Всё застыло, но неподвижность эта, как хорошо знал Домани, была обманчива.
     В этой тишине все звуки казались преувеличенно громкими. Лёгкий скрип кресла, когда Домани откинулся в нём, прозвучал как будто на весь зал. Щелчок авторучки услышали бы зрители дальнего ряда. Пространство наблюдало за Сашей, он физически ощущал его внимание. Вынув телефон, он положил его на глянцевую поверхность стола рядом с микрофоном. Номер, переданный ему Джоном Драгуновым, светился на экране. Джон передал его без комментариев, в лаконичной смс: «Он ждёт звонка. Не делайте пауз. Он не любит пустого эфира».
     Перед звонком Саша дал себе минуту. Поглядел в зал, представил, как всё тут будет выглядеть в четверг. Он должен говорить с тем же ощущением собственной значимости, с какой вёл «Вечерний эфир» в лучшие свои эфиры. Он набрал номер.
     Гудки прозвучали ровно три раза. Достаточно, чтобы понять — звонка ждут, но не слишком спешат на него ответить.
     — Да, — произнёс голос Анастаса. Одно короткое слово, отсекающее любое светское вступление.
     — Добрый вечер, Анастас Светозарович. Это Домани, «Вечерний эфир», — представился Саша, стараясь, чтобы это вышло как можно естественней, но с неудовольствием отметив, как неприятно засосало у него под ложечкой.
     Пауза. Не долгая, но ощутимая.
     — Добрый. К чему звонок? — Анастас продолжал игнорировать условности, что, насколько знал Саша, не очень-то было ему свойственно.
     Ведущий отмёл все заранее подготовленные фразы. Ссылаться на Джона показалось ему сейчас неуместным. Говорить нужно было от своего имени.
     — Понимаете, Анастас Светозарович, — начал он, тщательно подбирая слова, - у нас популярное ток-шоу. Оно не может проходить мимо злободневных тем, не может существовать в вакууме. Всё это время... мы, по определённым соображениям, обходили молчанием происходящие в городе трагические события. Но дольше игнорировать их становится невозможно. Подобный вакуум не может держаться слишком долго, он начинает заполняться слухами, домыслами, фантазиями. Вы слушаете?
     — Да.
     — Так вот, я хотел сказать, что... это тоже некая форма диалога, только примитивная. Люди составляют картину из обрывков, случайных фактов, из теорий некомпетентных журналистов. И на этом фоне, уж простите мне такую вольность, действия наших властей предстают не в лучшем свете.
     Тишина в трубке стала плотной. Сердце Саши выстукивало под сто двадцать в минуту. Анастас молчал, но это не было молчанием отказа. Это было взвешенное молчание, за которым угадывалась подводная работа мысли.
     — И поэтому у меня возникло к вам предложение, — продолжил Саша. - Вы человек, который вполне может говорить от лица всех властей. Не давать интервью в привычном понимании, вовсе нет, это было бы скучно. Я предлагаю вам нечто совсем иное.
     — Что же?
     — Я предлагаю вам прийти к нам на прямой эфир. Но это будет не такой эфир, как обычно. Понимаете, мы хотим совершенно особенного выпуска, который наглядно передал бы те эмоции, которыми полон сейчас город. Мы работаем со страхом, с растерянностью, спекулируем гневом, который, несомненно, овладел уже многими. Моя задача — сделать эти чувства осязаемыми, дать зрителю их ощутить...
      — Зачем вам я?
      — О, ваша роль очень важна, Анастас Светозарович. Акценты можно расставить так, чтобы вы предстали перед зрителями зримым воплощением силы, которая не захвачена этим вихрем паники и страха. Вы сможете говорить не от лица власти, а поверх власти и помимо неё. Не объяснять позицию губернатора или кого-либо ещё, а демонстрировать иной способ отношения ко всему происходящему. Факты всегда уступают в убедительности контексту, в который они помещены. Я предлагаю вам создать этот контекст.
     Пауза на другом конце затянулась. Саша испугался, не наговорил ли он лишнего. Не покажется ли это сущей белибердой важному чиновнику, пекущемуся о своей репутации? Но Анастас не был "важным чиновником", он был из какого-то другого, не вполне понятного Домами теста. На эту инаковость, собственно, Саша и рассчитывал.
     — Вы описываете формат, в котором я исполняю роль бесстрастного контрапункта, — отреагировал наконец Анастас. Голос его не изменился, но в нём появилась едва уловимая нотка заинтересованности нестандартной задачей. — Правильно я вас понимаю?
     — Точнее сказать, роль эксперта, который видит не только симптомы, но и причины явления, — уточнил Саша, не вполне уверенный в значении слова "контрапункт". — Ваш спокойный и выдержанный анализ на фоне всеобщей паники станет сильнее любого официального заявления.
     — Эксперт… — Анастас повторил слово, как бы пробуя его на вес. — Допустим, допустим. Вы правы, Домани, бездействие и молчание можно принять за слабость. А то, что вы предлагаете… это жест. Жест же требует содержания. Хорошо, я участвую. Пришлите круг тем. Но без ваших штампов. Не терплю пошлости.
     — В течение часа, — ответил Саша, внутренне ликуя. Он не думал, что всё удастся уладить так быстро.
     — И, Домани… — голос в трубке стал тише. — Позаботьтесь о должном уровне других гостей. Участвовать в посредственном действе я не стану.
     Связь прервалась.
     Саша медленно опустил телефон. Улыбка, которую он не хотел сдерживать, играла на его губах. Самое трудное было позади. Этот эфир будет, несомненно, его звёздным часом. "Должный уровень других гостей". Нет, Анастас Светозарович, можете не сомневаться, уровень будет что надо. Всем уровням уровень.