Зимнее утро в деревне

Солнце ударило по глазам, как по цинковому ведру — оглушительно, больно, фальшиво. Снег на крышах и заборах лежал густой сахарной ватой, слепил, обманывал. Казалось, дотронешься — и останется на пальцах сладкая, липкая грязь. Но стоило ступить, и под валенком хрустело стекло, леденило подошву. В воздухе висел звон — не от мороза, а от звенящей, натянутой как струна тишины. Деревня как будто бы спала или притворялась спящей.

На бугре за околицей, над обрывом около замерзшей речушки, стояла единственная горка. Старая, наезженная, с рытвинами, как лицо старухи. Там была жизнь. Точнее, её крикливый, яркий муляж.

Две девчушки, две птахи в грубых деревенских шубках, взгромоздились на одни широкие, почерневшие от времени деревянные сани. Одна — в синем, немного выцветшем, платке. Другая — в белом, цветастом, с алыми пятнами роз, как капли крови на снегу. Они визжали. Ви-и-и-зжали! Не смеялись, а именно визжали — пронзительно, на разрыв, будто резали эту тишину ножом. Их лица были искажены не радостью, а каким-то исступлением, азартом боли.

А сзади, захлебываясь, пыхтя, на них забирался мальчик в серой ушанке и с розовым, нелепо-нежным шарфиком, болтавшимся сзади. Он одновременно отталкивал сани и цеплялся за них, пытаясь вскарабкаться, впиться пальцами в дерево. Его движения были жадными, отчаянными. Он не хотел их везти. Он хотел влезть, вдавиться между ними, стать частью этого визжащего комка.

Их троица, слипшаяся, дерущаяся за место, была похожа на одного трёхглавого зверька.

Со стороны, у края леса, стояла она. Третья. Старшая. В огромном белом платке, укутавшем её с головы до пят, и в длинном цветастом платье под шубкой — старомодном, бабушкином. В руках она держала свои санки — аккуратные, новые, с гнутыми полозьями. Она не улыбалась. Она смотрела. Её взгляд был плоским, как лезвие, и скользил по этой свалке на санях без тепла, без участия. Она смотрела, как хищник смотрит на дерущихся у водопоя шакалов — с холодным любопытством и пониманием того, кто из них слабее.

Солнце било в её лицо, но глаза оставались тёмными, бездонными колодцами.

Мальчик, наконец, вскарабкался. Он вжался спиной в одну девочку, ногой придавил колено другой. Синяя и Белая взвыли в унисон — уже не от восторга, а от протеста. Он оттолкнулся, и сани рванули с места.

Они понеслись вниз, подпрыгивая на колдобинах и ямах. Визг стал пронзительнее, в нём появились ноты настоящего страха. Санки неслись не к ровному полю, а к самому краю обрыва, к тому месту, где снег был рыхлым и под ним чернела пустота.

Синяя, та, что была спереди, обернулась, её лицо побелело даже сквозь румянец. Она что-то крикнула мальчику, пытаясь наклоном в сторону изменить маршрут санок. Белая вцепилась ей в шубку. Мальчик в розовом шарфике лишь сильнее вдавился в них, закрыв глаза, — его лицо выражало не страх, а странное, блаженное облегчение.

Они летели к обрыву. Ещё секунда — и снежная вата поглотила бы их с хрустом.

Но хруста не было.

Было тихо.

Санки, словно наткнувшись на невидимую стену, вдруг завертелись на месте, сбросив лишний груз. Мальчик кубарем вылетел в сугроб в стороне от края обрыва. Белый с розами платок слетел с головы девочки и, взмыв в воздух, спланировал в сугроб на краю обрыва. Девочки остались сидеть тяжело дыша, их визг оборвался, сменившись тихими всхлипами.

А со стороны леса не стало той, третьей. На снегу остались только её аккуратные санки, поставленные на попа, как памятник.

И рядом с ними, на идеально чистом, нетронутом снегу, отпечатались два следа — не от валенок, а маленькие, аккуратные, босые ножки. Они вели от леса к самому краю обрыва, туда, где остановились сани, и обрывались.

Солнце продолжало слепить. Снег блестел неестественно-ярко. На горке снова раздался смех — но теперь он был нервным, сдавленным. Две девочки, не оглядываясь на мальчика, который отряхивался в сугробе, тащили свои сани обратно наверх. Их движения были быстрыми, испуганными.

Белый платок с алыми розами валялся на снегу у подножия горки. Его никто не поднял. Он лежал там, яркое пятно на белизне, пока солнце не начало садиться, окрашивая снег уже не в сахарный, а в густой, кровяной цвет. А в лесу, меж сосен, кто-то маленький и босой тихо смеялся, закутавшись в невесомый, огромный платок из морозного воздуха.


Приглашаю на свою страницу в
Стихи ру https://stihi.ru/avtor/veronique28
и мой творческий блог
VK https://vk.com/akademiyaliderstva