Обретение здравомыслия

Жил-был у нас на просторах Рассейской равнины, в одном из предместий некоего уездного города N старый дед. Внешне ничем он от других старых дедов не отличался. А вот, благодаря внутренним качествам, была разница и, между прочим, существенная — недостатки в поведении односельцев никто так остро не переживал, как он — толерантности, видать, не хватало, а может, ещё чего?

Бывалыча разойдётся — ни чем не остановишь. Угрозами так и сыпет, вплоть до растрела, и всё время с упованием на те времена. Что он имеет в виду? какие те времена — до того, или после? — не уточняет и не проясняет, говорит только, — Жалко, что сейчас не те времена, а то бы он нас всех быстро расстрелял.

А, в целом-то у нас всё хорошо — жаловаться грех. Природа на равнине — сами знаете — одно удовольствие на неё посмотреть. Дворы зажиточные. У того же самого деда, и петухи с курицами, и индюки, и гуси с яблоками и груши — чего только нет: малина, смородина, зелень всякая, огурцы с помидорами, картошка— и всё стараниями дочки с зятем — живи и радуйся. Так нет — крючок-загогулину надо найти — осудить кого-нибудь, да заклеймить.


А, ведь, не всегда таковым был. Некоторые и сейчас помнят весельчаком, а вовсе не занудой. Не говоря уж о том, чтобы кого-то расстреливать, невесть за что.

Конечно, не всегда в Миру всё гладко бывает: и ошибки бывают, и недочёты; бывает с умыслом, а бывает и по неопытности, в таких случаях не лишним и помочь, а то и в Душу заглянуть, приглядеться, что в ней ценного, а что — мусор. Это намного полезней и лучше, чем злиться по каждому поводу — злость надо подавлять, а не пестовать.

Такого, чтобы с чем человек народился, с тем с этим Миром и распростился, наверное, вообще не бывает, разве что, в аномальном варианте. И когда говорят, Душа, как у младенца — это, не более чем, поэтический образ, плод воображения.
Да что там говорить. Жизнь прожить — не поле перейти. За каждым поворотом яма поджидает либо кирпич сверху прицеливается; чужой не обманет, так свой предаст. Бывает, что и собственные неблаговидные поступки верх одерживают. И тогда, главное — кто кого? либо сдался и пал, либо выстоял, не пропал — Душу спас, и Род не опозорил.   

И, вот, ещё что важно. Когда люди запускают в себя зло, начинают злобиться, то это всегда сопровождается за счёт здравомыслия: зло плюс — здравомыслие минус, ещё зла добавил — ещё здравомыслия убавил — только так происходит этот процесс и не иначе.
Кстати, вот, почему злодей, в принципе, не может быть, ни талантливым, ни гениальным, ни великим. Чем больше зла он — не важно кому — совершает, тем больше глупеет. А те, кто в скрытом восторге сочетают эти два понятия: талант и злодейство, делают это, либо по причине своей продажности, либо по недоумию. Но, это отдельная тема.

Если бы Тевремена — так прозвали нашего героя односельцы, просто сидел на заваленке, пускай даже и не повышая при этом свой интеллектуальный уровень, а только б злился с утра до вечера, то и не страшно. Подумаешь, одним дураком больше, одним меньше.
Но это в том случае, когда дурь не распространяется кругами по воде, особенно на детишек. А тут ребус, как раз, и заключался в том, что дед наш не сам по себе злился-пыхтел, а житья никому не давал своими гипотезами — хоть, обходи его околицей, да огородами.

И чего только ни испробовали односельцы: и просили, и увещевали, и к толерантности призывали — всё едино, хоть, кол на голове теши. Только и оставалось, что пожать плечами, мол, надо же как в жизни бывает,
— В молодости на гармошке играл, народ веселил, а теперь так бы всех и растрелял! и каким только ветром в него столько золы нанесло?

Плюнули в конце концов на него и стали приспосабливаться, как к неизбежному Природному явлению, типа, засухе или повышенной влажности, подбадривая при этом, и себя, и друг друга:

— Хорошо ещё, что не мошкара, да не саранча!
— Агха!..
— Как у тебя нынче огурцы, соседушко?
— Растут зелёные. Что им станется.



А намедни, шестого дня по первому каналу Калышеву показывали — семейного фельдшера с многодесятилетним стажем. Ну, она там свои недуги на макетах рассказывала, примеры показывала. И, когда осветила тему, чуток в сторону уклонилась, вроде как, отвлеклась, а на деле на вопросы давай отвечать, и стрим-трансляцию видео-контента в реальном времени показывать .

Мужики наши в основе степенные — слова лишнего не скажут. Пока предложение составят, да прокрутят раз двадцать в голове, уж и надобность в нём отпадёт. А, вот, бабёнки, особливо те, что с молочно-товарной фермы — бойкие, и на язык, и на принятие решения. Да к тому же дед им настолько остохренел своими жалобами на их ребятишек, что они его уже терпеть не могли.

Ну, и не будь простодырыми — раз уж плотва сама в сети пошла — тут же этой стримерше  вопросик по Вацапу закинули насчёт него, мол, что да как, чем лечить? можно ли квашенной капустой с грибами?

А Калышева оказалась женщиной не заносчивой, в общении простая, хоть, и с фельдшерской справкой — не смутилась, всё, что знала, подробно рассказала: этиологию, патогенез, оказание до врачебной помощи.

И оказывается, что все перечисленные данные, что бабёнки наши ей пересказали в доступной форме, прямо указывали на то, что в дедовском жизненом укладе однозначно в исторической и социальной преемственности присутствовали эпизоды пребывания в среде асоциальных элементов, кои были, либо в качестве уличных заводил, либо в качестве начальников-самодуров, среди которых мог даже оказаться его родной дядя.

— Что, впрочем, одно другого не исключает, — дополнила она, — А в случае накладки, только усиливает эффект. — Из чего следует, двигаясь по логической цепочке, —продолжила Калышева, — Что при таких обстоятельствах, неминуемо сопряженых с психическими травмами, как, например — унижение, страх наказания, чувство неполноценности от пребывания в качестве объекта насмешек, постоянные тычки, угрозы насилия, просто грубые слова в адрес проходящих мимо молодых женщин и девушек…
— А то, что вашего деда притесняли таким образом в детстве — судя по косвенным данным, полученным от вас — как Сидорову Козу — это как пить дать — по всему видно, — она прямо так и сказала с нажимом с телеэкрана:

 — Они — это всё!! — все эти страхи с унижениями и притеснениями, особенно, в детско-подростковом возрасте! — и после паузы, немножко успокоившись, разъяснила,

— Слежались, спресовались в его подсознании и теперь, чуть только какой-нибудь случайный оппонент замешкается на пару-тройку лишних секунд больше отведённого ему времени в дедовском поле зрения, как он его тут же к сей укатанной платформе с базисом и подтягивает, тыкая указательным пальцем, мол, видал!

— Что видал? — выкатит тот глаза, — А ничего!

По делу, не по делу — это уже без разницы. Главное, заставить человека поверить в свою беззащитность перед аргументами… Вот, вам и причины социальной девиации вашего деда. Они то и накладывают неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь.

И, уже в качестве рекомендации, совет дала:

— Попробуйте, — говорит, — Мяту подавать на ночь с тёплым молоком. Да пускай побольше газет читает, журналов с советами по домоводству… солдатиков мастерит из орешков…

Бабёнки наши похлопали ей, конечно, из чувства благодарности. А сами задумались:
 «…Калышева, по всему видать, со многими хворями на ты, и факторы риска ей хорошо знакомы, и проблема наша ей, конечно,  видней с высоты учёной трибуны первого канала — в этом вопросе мы с ней не ровня.
Но, вот, насчёт тёплого молока — тут вопрос спорный, ибо можно и мухоморов в этом молоке деду перед подачей вымочить, если, к примеру, чуток задуматься и нечаянно чувствам поддаться вместо врачебной этике. А потом что? Сидеть, что ли из-за него?»

Короче, собрались мы: с мужиками да бабами на следующий день после онлайн-трансляции на ферме, перетёрли все прослушанные прогнозы с рекомендациями, и решили, что, как ни крути, не верти, а дурак — он и есть дурак.
А посему держаться от него надо подальше — в разговоры не вступать, политику, ни внутреннюю, ни внешнюю при нём не обсуждать, детей близко к нему не подпускать и, вообще, не связываться с ним больше. Вот, так.
Ну, и прозвище, само собой, спонтанно переменилось, стало теперь просто — Старый Дурак, а иначе то как?

Однако, неведомым образом до деда, всё же, дошли кое-какие сведения касаемые обсуждения его персоны — предместье, что тут скажешь — контингент свои, да наши.
Но, закрутил он волчок с этими свежими новостями вовсе не в нужную, а в противоположную сторону, поскольку за концепцию в размышлениях принял собственную важность — понял так, что он отныне не просто — так, а фигура заметная, аж, на самом центральном телевидении онлайн обсуждаемая.
Короче, ещё больше стал стращать всех без разбору: направо и налево, приговаривая:

— Жалко, что сейчас не те времена. А то бы он нас всех быстро расстрелял!




И, вот, как то однажды закемарил наш Тевремена на своей завалинке, и снится ему сон.
Сидит он, значит, как обычно, на ней, ковыряет себе в носу. А, рядом мальчуган резвится, на самокате катается. Но не просто туда-сюда на двух колёсах ездит, толчковой ногой отталкивается, а ещё и фендебобели разные по ходу выкручивает.

Надоело деду в его выкрутасы вникать, и давай он его отчитывать. И то не так, и это не так. А, в конце разошёлся, и, как всегда:

— Распустились! Драть вас некому! — Жалко, что сейчас не те времена. А то бы он нас всех быстро расстрелял!

Да так разбушевался… не передать. Уж, на что облачка-овечки, Небесных лугов странницы — олицетворение умиротворения и покоя — а тут первые не выдержали, возмутились, набежали все разом для удержания баланса. Следом, в поддержку тучи откуда ни возьмись, столпились вокруг них, одна черней другой.
Ветер, что на полях почивал, поднялся, налетел, деревья раскачал, пригрозил вообще с корнем выдернуть…
Сама Землица-Матушка загудела, треском наполнилась, вот-вот какой лишний кусок с горы камнепадом уронит. Хорошо ещё, что мы без гор живём, на равнине.
А про молнии уж и молчу — как давай чиркать по небесам слева направо, да справа налево, да наискосок норовят — небесным электричеством с громом пугают!

Подхватила и деда сила неведомая, вверх ногами перевернула, и на голову, как рюху на попа, поставила. Только руки с ногами в разные стороны — вылитый фикус, если в детали не вдаваться.


Ошарашенный таким приёмом Тевремена сразу притих, как расшалившийся проказник, которому подзатыльников надавали, только глазки выкатил, да струю сероводорода выпустил в качестве указательного буя для обозначения своего места пребывания. Отчего у него самого в носу защекотало и глаза заслезились.
Опираясь руками на землю, ногами пошевелил. К обстановке стал приглядываться.

Силы Природы же, своё дело сделав, разошлись на покой, а может, по делам — других олухов на путь истинный наставлять, предоставив тут место и слово следующему по протоколу.
Тевремена перемену учуял, мигом зенки скосил в предположительном направлении, но увиденному не поверил, надежду стал лелееть на то, что это слёзная пелена так сильно искажает, хотя, другая половина черепушки не соглашалась, — А ну, как нет — без причины не кажется — ты, получше-получше приглядись!

Тем временем с его веранды, по ступенькам крыльца Кот в сапогах спустился; ростом не низок не высок, но перед поперечной притолокой пригнулсял; кроме сапог китель на нём с погонами, на голове фуражка, и трубка на отлёте.

Тевремена ещё раз вгляделся, насколько смог и ростиком на всякий случай ещё осел, в землю вдавился, отчего стал больше на морковку походить. А поскольку он из-под земли, почти что,  наблюдал, то есть, в непривычном ракурсе и перспективе, то ещё больше затруднений испытал в смысле идентификации.
Но сомнения, тем не менее, количеством прибавились, чем надежды существенно поколебались в том, что персонаж в фуражке и с трубкой на него внимание не обратит, ибо он оказался очень похожим на тото, кто, как раз, и олицетворял те великие решительные времена, на кои дед постоянно уповал и, закатывая очи в потолочи, предвкушал.

Кот же тем временем неспеша прошёлся вокруг перевёрнутого деда, трубкой по его каблуку постучал, подул в неё и заговорил задушевным человеческим голосом:

— Ты, чито же это, а? Такой старый, умный, наверное, а простых вещей нэ панимаешь? Тебе люди в честь «тех времён» имя дали. А ты вместо того, чтобы гордится этим, их же, тех, кто доверил тебе его поносить, пугаешь!

И, чито ас-собенно неприемлимо в условиях противостояния — нашу надежду! — подрастающее поколение! против наших же великих завоеваний в угоду загнивающего запада настраиваешь?!..
Может, в действительности кот и не говорил ничего такого, а, просто мурлыкал себе, как обычно. Может даже, вообще ничего этого не было.  Но, дед то этого не знал. Дед то, ведь, во сне пребывал и воспринимал действительность в предлагаемых сновидениях.
В общем, как бы там ни было, только выпрямился Старый Дурак, как лом, да, как гаркнет из-под утробы:

— Так точно! Никак нет! Это они сами!

Кот посмотред на него, как на… покачал головой

— Ми сами знаим, кто сами, кто с усами. Растрилять правакатора.

Тут уж Дед не на шутку испугался, со страху ещё глубже, теперь по самые ноздри в землю ушёл. Благим матом заговорил, руки, однако, по швам держит.

— Политическая ошибка! Я свой!

Кот ещё раз трубкой деда по каблуку постучал, как бы, пепел вытряхивая — раз уж дед его на показ выставил, не нагибаться ж самому — и говорит вкрадчиво, но с подтекстом:

— Ты чито же, Старый Дурак, хочишь сказать, что и ми такие же дураки, как ты, ничиму нэ учимся, и ни из чиго никаких уроков не извликаим?

— Таварищ Геннадий, расстриляйти, пожалуйста, этого Старого Дурака. И будит лучше, если в дуло вместо дроби гвоздиков насыпать. Ими мы, как раз, и пригваздим этот чуждый нам элемент к Чёрной Доске Позора. Пускай всэ видят, какие мы принцыпиальные.

Выбегает из курятника Красный Бурбон Геннадий — дедовский выкормыш, тоже в сапогах и в фуражке, но, вместо трубки с огромадным пистолем на боку.

Дед чуть вставными зубами своими не подавился: «Откуда у этого придурка такая знатная амуниция?.. Пригрелся в курятнике! Да на моих же харчах!.. И пистоль, главное дело, справил! На какие шиши?.. Да я эту заморскую морду теперь… да он у меня… да я его за хранение оружия привлеку ещё…»

А индюк фертом подкатывается к Коту и козыряет молодцевато с вывертом:

— СъЕсть! — лапками своими красными, корявыми коралл в сторону сдвинул, сунул их в клюв, да как свистнет разбойничьим посвистом.

Высыпали на его призыв из курятника, что горох из драного мешка, ещё, примерно, сорок таких же, как Геннадий, только ростиком поменьше, типа, цыплят и вперемежку с курами. Зрачки у всех круглые, на свет не реагируют. Как начали они деда клевать-долбить, не хуже дятлов.

Кот пыхнул разок из трубки, подал знак, мол, достаточно, и вопросил поверженного деда,
— Ну, что — понял свою ошибку?

А Тевремена не привык к такой быстроменяющейся обстановке, потерялся, сбился с вектора понимания и не знает, что теперь надо говорить; орёт просто по инерции, на помощь приглашает, ручищами машет, толи зарядку делает, толи мух отгоняет, толи, напротив, свежий воздух подгоняет.

Кот, видя, как дед старается исправиться, проникся к нему с дружеской помощью, наклонился и втолковывает разъяснение по отечески: — Нам, ведь, главное, — поднял палец кверху, — Чтобы народ нас понимал, чтобы мы единым фронтом! А не — кто в лес, кто — по дрова!

Дошла, наконец, и до деда генеральная задумка, примолк он и согласно закивал, а Кот повернулся на каблуках к Бурбону и стал его испытывающе разглядывать, а после к вопросам перешёл:    

—  Ну, щто?.. какх тибе тут в курятникхе,.. весело, пади? не до палитработы… Вон, кхакой круглый стал… А то, что народонаселение в наших замыслах не разбирается, вражескими фейками опутано, как гусеницы шелкопряда… и в таком закутаном-запуганном состоянии дожидается окончания жизненного цикла в кипятке — это тебя ни биспакоит?! Тебе зачем сюда секретную падрастково-молодёжную путёвку выписали?
И обращаясь уже ко всем присутствующим,
 
— А, что товарищи — не зажарить ли нам индейку по примеру наших заокеанских партнёров? У них, говорят — это особое кушание на День Благодарения, за то что аборигенское население их хлебом-солью на своей земле встретило.

И пока присутствующие соображали, Небеса окончательно просветлели. Опять Солнышко в полную силу стало радовать своим светом.
Вышел, потягиваясь, из своей будки Пушок — пёсик — чистенький беленький — сама доброта. Гавкнул с ленцой, вроде как, кашлянул, больше для того, чтоб представиться.
Оказывается он тоже, как и дед, всё это время проспал. А куда ему торопиться.

Посмотрел Кот на всю эту безмятежную красоту с доброй и немного грустной улыбкой, и сказал,

— Хорошо у вас тут. Как травки-муравки на нашей Равнине своими корешками Землицу-Матушку, и себя от бурь, ураганов и вихрей спасают, так и вы в безопасности будете, коль держаться  друг за дружку станете.

А сам подумал: «Много ещё работы нам предстоит по просветлению мозгов человеческих», пыхнул напоследок, остатки табачка из трубки выбил о дедов каблук, подмигнул ему и был таков. Только сизое облачко Герцеговины Флор, пряно-цветочное и осталась в прилегающих слоях.

Дед из приличия постоял ещё какое-то время вверх ногами, подождал заодно, пока судорога пройдёт, вздохнул, ухватил себя пятернёй за мотню, да как дёрнет вверх. Репку свою безволосую из земли на раз выдернул, очертил ею радугу-дугу, и кульбитом на все четыре конечности встал, как луноход.
Стоит и соображает, что к чему: «…с одной стороны опасность миновала, как будто, ничего и не было. С другой — шлейф то остался, в виде общей конструкции: как стоял вверх ногами так, почти что и продолжаю стоять, только раком? — Как же так? — Колдовство что-ли какое, или проверка на стойкость — сколько ещё смогу выстоять ради общего дела?

Однако, эффект этот вовсе не загадочный был и объяснялся просто: вызволение своё дед проектировал во сне, будучи — по его разумению — верх ногами, и чтобы обеспечить успех, надо было первым делом себя из лунки достать.
В тоже время в действительности — спал он, как все, головой кверху. А когда проснулся, не сообразил, что к чему и спросонья — думая, что он себя в исходное положение приводит, на ноги ставит — на самом деле, наоборот, наметил — с ног на голову, отчего своими действиями сам себя и уронил с лавки на четвереньки — то на то, как говорится.

И соседские люди, что на крики пришли посмотреть, подтвердили потом хором, как дело было:

— Сперва Тевремена на лавочке сидел.
— Только маленько съехал с сиденья и руки раскидал.
— Орал ещё, запрокинув голову.
— А мы не знали, что делать — может кошмар ему приснился, а может последний час пришёл?
— Начнёшь тормошить, а он напоследок расстреливать примется — кто его знает, что у него на уме, да за пазухой?
Пока соседи руками размахивали, судачили да версии сочиняли, Тевремена окончательно пришёл в себя, отряхнулся, и бочком, сторонкой удалился в свои покои.


Первое время он взаперти сидел, дочка его чаем отпаивала. А потом по предместью стал ходить из дома в дом, прощения у людей просить за причинённые неудобства. Люди на радостях, что дело на поправку пошло и не сердились вовсе, за стол его приглашали, говорили: «Да, что там, Парамоныч, — его, оказывается Парамонычем звали по паспорту, — Кто старое помянет…»
Индюка же Гену Парамоныч на птицеферму отвёл, хотя, почти полгода до этого откармливал. Хотел пинка дать, да пожалел.

С пенсии дочке новый сарафан купил синего цвета, а зятю рубаху красную и гусли звончатые на «Озоне» заказал, как тот давно хотел. Короче, стали они мало-помалу оживать, и веселиться.
Репетировать начали, как гусли подошли: Парамоныч на гармошке, зять на гуслях, а дочка, подбоченясь песни принялась вспоминать - разучивать.

Вскорости за околицей, у реки, как встарь, концерты учинять стали, народ радовать, как в старые добрые времена.
Местным ребятишкам по праздникам пряники стал раздаривать, каждой девушке — по ленте в косу. И всем при этом улыбнётся ласково, да по головке погладит.


И зажили люди в предместье того уездного города N краше прежнего, а потом, по ихнему примеру, и на всей Рассейской равнине.


Вот, такая чудесная история.
Поначалу все думали — сказка, а потом решили, что может, и былина, потому как в жизни ещё и не такие чудеса бывают.

——————————

Красный Бурбон, если кто не знает — порода домашних индеек, названа так из-за красновато-коричневого оперения и места происхождения — округа Бурбон, штата Кентуки (США). В 1909 году она была включена в Стандарт совершенства Американской ассоциации птицеводства.
Коралл — нарост над клювом у индюков.

Праздник День Благодарения в США отмечается в последний четверг ноября.
Начался в 1621 г., и даже ещё раньше, хотя, официально установлен в 1789 г. президентом Джорджем Вашингтоном.
Главное блюдо — жаренная индейка, символизирует благодарность колонизаторов индейцам, которые в далёком XVII веке помогли им пережить голодную зиму.

Это только паспортные данные. Оживляют прошлое подробности.

ВИГ-2025-Ноябрь-27

—————————————