Про увольнения и нач. мед. службы

  Увольнения из части в город были обычно по воскресеньям с 12-00 до 20-00. И случались они не так уж часто. Поэтому увольнительная записка была, как пышногрудая длинноногая блондинка, всегда желанна. И срочники не смотря на любую, даже самую неприглядную погоду с радостью покидали часть. За то время, что было отмечено в увольнительной, вполне можно было многое успеть. Первым делом – прямиком в городскую столовку, где на пару советских мятых рублей можно было устроить  обираловку по типу царского стола из кинофильма "Иван Васильевич меняет профессию". Затем  почтамт, где за несколько пятиалтынных монетки душевный разговор с родными по междугородней связи и далее поход в местный кинотеатр на текущий сеанс, как правило, не про армию. Небольшой городок, близ которого располагалась часть, других достопримечательностей не имел. На вечерние танцы местной молодёжи попасть не было возможности, ввиду жёсткого ограничения по времени увольнительной. Из кинотеатра пешком примерно пара километров обратной дорогой в сторону части. Без привычки ноги от ходьбы весь день в ботинках начинали сильно ныть. Сапоги же, к которым за время службы привыкаешь, как к домашним тапочкам дожидались в каптёрке казармы. Всю дорогу мысли были лишь о том, как бы побыстрее переобуться. Прицепить местных девочек для услады сдерживал страх перед вензаболеваниями (в советское время резинотехнические изделия №2 считались дефицитом, а вот солдатской бесшабашности  было хоть отбавляй, тем более во время службы в армии). К тому же и девочки местные были ещё те!!! Частенько, проходя мимо компании красоток в парке, крикнешь бывало: «Красавицы как дела?» А в ответ летит неимоверная хамская грубость типа: "Эй, ты, писюн, иди-ка сюда я тебе щас х... оторву!!!". Бром, добавленный в розовый кисель в солдатской столовке, конкретно притормаживал влечение к прекрасному полу. Но, некоторые "особо-любители клубнички", несмотря на это, всё-таки пытались оторвать «кусочек одесского секса» у местных жриц любви. Но нередко в результате плотских утех в последствие попадали в санчасть под попечительство начальника медицинской службы старшего лейтенанта по фамилии Корабельник. Человек он был мягкотелый и до мозга костей гражданский. И хотя старлей постоянно носил военную форму, форма эта шла ему, как корове седло. После окончания медицинского института, он прослужил два года в звании лейтенанта в медпункте нашей воинской части, но увольняться не стал, остался и продолжил службу. Со временем получил очередное звание старшего лейтенанта, но в военном смысле Корабельник не отличался особой ретивостью, а вот медиком он был довольно-таки сносным. Время от времени приходилось ему кроме простуды хлюпиков лечить и любвеобильных мачо, а по сути тех неудачников, которым местные девочки после интимных встреч дарили на память о себе известную болезнь с простым народным названием «Гусарский насморк». В  таких случаях старлей особо не заморачивался, и относился к бойцам с таким диагнозом, как к пациентам с простой простудой. После трёх уколов «бецеллина» в булку «счастливчиков», солдатики становились снова, как новые.
   Накануне очередного отпуска Корабельник явился в штаб именно в то время, когда курсанты натирали паркетный пол жирной и очень вонючей мастикой оранжевого цвета.  Сначала бойцы тряпкой размазывали её по полу, а потом наводили блеск "Машкой". (Машка – конструкция, состоящая из четырёх скреплённых между собой щёток, сверху на которые была прикреплена стальная болванка, нечто подобное трека гусеницы танка и ручки. Кто служил тогда, наверняка знаком с этой «девицей»). В проходе на большом куске фанеры лежала куча зловонной рыжей массы и курсант откуда-то с далёких восточных гор страны, плохо говорящий и понимающий по-русски с засученными по локоть рукавами возил по полу рядом с ней грязной тряпкой туда-сюда, стараясь равномерно нанести мастику на паркетный пол. Корабельник поднялся на второй этаж и направился по коридору в строевую часть за отпускными документами. Замечтавшись о предстоящем отпуске, он не заметил злополучную кучу мастики и случайно наступил на неё. Поскользнулся, и в мгновение ока одна нога, резко  вылетев вперед, описала в воздухе плавную дугу. А сам старлей смачно грохнулся спиной прямо в жирную-прежирную кучу зловонной массы. Фуражка слетела с головы и покатилась по намазанному полу к дальней стене коридора. При этом непечатные выражения сорвались у Корабельника с губ. Он просто захлёбывался в невообразимой матерной ругани, медленно поднялся на ноги, а опешивший курсант вскочил и, в замешательстве, той самой грязной тряпкой, которой растирал мастику по полу, начал суетливо вытирать шинель офицера на спине. На что последний так резко послал его к какой-то матери, что, я думаю, не смотря на незнание русского языка, малый всё очень хорошо понял. Боец кинулся к фуражке, вытер руку о гимнастёрку и подал фуражку старлею. Тот взял её, посмотрел на жирные пятна, нецензурно выразился в адрес курсанта и пошёл дальше к кабинету строевой части, держа фуражку в руках. Корабельник скрылся за дверями кабинета. Виновник проводил его потухшим взглядом и, опустив глаза, посмотрел на раздавленную кучу мастики, глубоко вздохнул, припал на колени и продолжил свою работу. Обошлось ему это неординарное событие довольно-таки легко. А шинель, надо полагать, старый лейтенант после этого просто выбросил.

02.04.2010