Варина любовь

-Гляди, - эстонец, - шепнула тётя Люба.
Варе было не до парней, - как бы в приёмную комиссию не опоздать. Она заняла очередь, и он за ней. Подошёл и встал без лишних разговоров.
Потом ещё вместе они получали постели у кастелянши и там она услышала его имя - Айно. Оглянулась, и как её озарило тогда его белыми волосами , и почти прозрачными глазами, так и не померкло.
Он оказался единственным парнем на сестринском отделении медучилища. Девчонки хихикали, а она сразу оценила это как силу, - не побоялся человек пересудов. Мысленно оказала ему уважение. Молча послала доброе слово. И после этого между ними установилась какая-то преграда, так что оба старались не сближаться, отводили глаза, и общих разговоров не заводили.
То одна, то другая девчонка решались познакомиться с ним поближе, но он отвечал строгостью и холодом.
Учился старательно, будто со сжатыми кулаками.
Впервые поговорили они только уже зимой на новогоднем вечере.
Преподаватель химии выступал Дедом морозом, а Варя – Снегурочкой, и надо же такому произойти, - у ветерана случился нервный приступ в следствии контузии. Айно, как единственному мужчине, пришлось напяливать красные одежды и водить хоровод с интернатскими детьми.
К великому удивлению Вари он справился с этой ролью, будто загодя репетировал. Ходил по кругу скользящим шагом, и, вознося руки к небесам, проговаривал смешные речовки на свой эстонский манер. Дети прыгали от восторга.
Этот праздник сблизил их. Переодеваясь в учительской, они уже говорили не останавливаясь, - так много, оказывается, накопилось слов.
За разговорами не заметили как вышли на улицу. Шагали разгорячённые новогодним представлением, Айно - в пальто нараспашку, а Варя со сбитым на плечи платком.
Улица привела их к деревянному вокзалу, увешенному еловыми гирляндами и лампочками.
Они ходили по перрону взад-вперёд, потом пили чай в буфете.
С грохотом, в облаках пара накатил курьерский из Воркуты. В буфет ворвались весёлые пассажиры в легких рубашках и платьях, словно карнавал устроили.
Варя смеялась, и суровый Айно тоже таял во всеобщей радости.
На лекциях теперь сидели они вместе на первом столе.
Тётя Люба привезла продуктов из деревни и они стали готовить на кухне.
Уезжая, тётя Люба озорно глядела на племянницу, радуясь за неё женской радостью.
Приезжал откуда-то из леса и отец Айно. Строго с прищуром (это видимо было у них семейное) поглядывал на Варю. Говорил с сыном в уединении, на скамейке в скверике. После чего Айно весь день ходил в задумчивости.
Но потом опять стало легко и радостно, - в череде вечеров на танцплощадке, на практике в районной больнице в настоящих белых халатах, на первомайской демонстрации, - всюду ощущалось дыхание мирной, счастливой страны, вся жизнь была впереди. И первый сбой в первой любви был замешан единственно на ревности.
Стала замечать Варя, что Айно нет-нет да и уйдёт куда-то не сказавшись. Померкло в её душе. Он заметил и спросил её, не заболела ли. Она вскинула на него глаза полные слёз. Дрожащим голоском произнесла: «У тебя другая? К ней бегаешь?».
Он обнял её и с тяжёлым вздохом рассказал о повинности: ему нужно отмечаться в милиции, будучи из семьи ссыльных. После чего и слёзы у Вари обсохли и личико порозовело. Расцвела Варя как природа после бури, ещё краше стала. Хотя подруга страхов нагоняла. «Ты комсомолка. Тебя саму арестуют». Но Варя готова была за ним в огонь и в воду.
Уже их кликали женихом и невестой, и летом они ездили в деревню к Варе. Родители робели перед Айно, перед его породой и статью, а Варя намеренно игриво обращалась с ним, как с очень добрым и обыкновенным человеком. Водила его по деревне напоказ. Потом гуляли по полям. Спали в стогу.
Сдав сессию, на практику разъехались по таёжным медпунктам.
И вот уже второй курс! Начало учебного года отмечали всей группой в буфете вокзала. У девчонок в те годы, конечно, ни о каком вине даже речи не заходило. Пели советские песни.
А у Айно первый день всякого месяца был контрольным в милиции. Он регулярно ходил на поклон, и  тогда тоже вынужденно покинул шумное застолье. Но и десяти минут не прошло, как он явился, хотя обычно с ним долго беседовали. Встал в дверях буфета ошеломлённый какой-то вестью. Пиджак застёгнут наискось, волосы растрёпаны.
Оказалось, ему теперь было позволено вернуться на родину.
Варя ещё никогда не видела его таким счастливым. Взгляд блуждал, улыбка не сходила с губ. Весь день носило его по улицам городка, по лесной дороге, по шпалам. Она едва поспевала за ним и радовалась вместе с ним, но уже и в глаза ему заглядывала взыскующе. И то, что боялась увидеть – всё-таки  обнаружила: его взгляд теперь был обращён внутрь себя, словно бы ветер повернул в обратную сторону и всё тепло из его глаз упорхнуло в даль дальнюю.
Для Вари это были дни светлого потрясения.
Она ходила словно оглушённая, изнемогая от  тяжести улыбки, не сходящей с лица.
Айно показал ей справку на проезд. Она смотрела на бумагу слепыми глазами. А когда попросила его сказать что-нибудь на родном языке, и он приняв важный вид, продемонстрировал свой отрывистый клокочущий говор, то её разобрал смех и она долго не могла остановиться.  И он смеялся вместе с ней.
Уезжал он на полночном воркутинском.
Приехавшие на проводы из далёкого лесопункта его соплеменники на перроне оттеснили Варю, и она не сопротивлялась, - рокот их национальной речи подавлял её.
Глаза здоровенных лесорубов горели от возбуждения, сверкали неукротимой любовью, против которой любовь Вари была бессильна.
Когда поезд тронулся, перед тем, как заскочить на площадку, Айно успел только помахать ей рукой над головами сородичей.
Вагоны вытаскивались со станции, оставляя пустоту, в которую изливался весь холод ночных небес и окатывал Варю с головы до пят.
Она стояла на перроне до тех пор, пока три красных огня в хвосте состава не слились в один, и потом вовсе истаяли.