Детский дом

Глава I
     А вскоре началась война. Всеобщая мобилизация. Сначала ушёл Григорий, а следом, и Михаил отправился добровольцем на фронт. Тётка Таня ходила на сносях и вот-вот должна была родить. В 1942 году пришли следом одна за одной похоронки на Григория и Михаила. Татьяна к той поре родила сына. Начался голод. Коня забрали для нужд фронта. В хозяйстве осталась одна коза, да две курицы. Смерть сыновей сильно подкосила Марфу Сидоровну. Тоське исполнилось уже девять лет. Каждое её утро начиналось с поисков еды. Она подбирала все корочки, которые находила и складывала в холщовую торбу. Потом бежала домой, забиралась на сеновал и раскладывала своё богатство по степени съедобности: что-то - сразу, а что-то - попозже, отложив на «чёрный» день. Когда пришла похоронка на отца, Тоська не плакала, она толком и не поняла, что отца больше никогда не увидит. Тётка Таня взяла дом в свои руки и объявила убитой горем Марфе, что байстрючку кормить не будет, у неё своих ртов хватает. Марфа плакала, пробовала просить за Тоську, но Татьяна твёрдо стояла на своём. Она сама сходила в сельсовет и оформила все бумаги на сироту. Тоська сразу поняла, что жить ей в семье осталось недолго.
 
      Похоронка на Михаила пришла в августе, а третьего сентября, когда Тоська должна была пойти в третий класс, она уже тряслась на телеге по ухабистой дороге в Першино, где находился Детский дом. Марфа собрала нехитрый Тоськин скарб в узелок, в который положила пол краюшки хлеба, две картошины, солёный огурец и яйцо, тайком спрятанное от зоркой Татьяны. Вложила и фотографию отца, которую Тоська хранила и берегла всю жизнь.

     Марфа погоняла лошадь, тайком смахивая слёзы с коричневых морщинистых щёк. Першинский Детский дом ничем не отличался от других Детских домов военного времени Зауралья. Их встретила заведующая Ольга Ивановна, женщина с добрым лицом и грустными серыми глазами. Какого она возраста - определить было трудно, война уравняла возраст многих женщин, потерявших своих близких. На всех лицах было одно выражение - горя и нужды. Ольга Ивановна пригласила Марфу с Тоськой в кабинет на первом этаже. Это была маленькая комната, в которой помещались только письменный стол, два стула и шкаф со стеклянными дверцами, где стояли книги, и стопочкой сложены какие-то папки. Над столом висел портрет Сталина. В кабинете были порядок и чистота.
- Попрощайся с бабушкой, Тося, - сказала Ольга Ивановна после того, как Марфа отдала ей Тоськины документы. Девочкой овладело какое-то отупение. Она молча стояла, как будто вросла ногами в землю. Пальцы её судорожно вцепились в узелок с продуктами. Марфа перекрестила Тоську: «Храни тебя, Господь, сиротинку! Как снег ляжет, я приеду тебя навестить». Они вышли на улицу. Тоська продолжала тупо смотреть, как Марфа поправляет лошадиную сбрую, как садится в телегу, и только когда лошадь рванула с места, сильно вытянутая вдоль тощей спины вожжами, сорвалась с места и Тоська.
- Бабанюшка! Не оставляй меня! Я всё буду делать, ноги тебе буду целовать, только не оставляй!  Она бежала за телегой, слёзы катились по щекам. Такие же слёзы отчаяния и жалости хлынули из глаз Марфы. Она с остервенением стегала лошадь, стремясь быстрее уехать от невыносимого крика, рвавшего душу и сердце. Тоська всё бежала и кричала, пока не упала.

     Очнулась она в лазарете. Тоська не помнила, как Ольга Ивановна на руках принесла её, потерявшую сознание, как гладила по голове и рукам, приговаривая что-то ласково и тихо.
- Проснулась, Тосенька? – раздался чей-то голос. Тоська вздрогнула и повернула голову, так её называла только бабушка. К Тоське подошла полноватая небольшого роста пожилая женщина в сером халате и косынке.
- Я – Анна Тихоновна. Дети зовут - баба Нюра, числюсь здесь нянечкой. Сейчас принесу тебе поесть, давно, ведь ты не ела.
Баба Нюра улыбнулась, и Тоська удивилась её ровным белым зубам. Судя по внешности, Марфа и баба Нюра были одного возраста, но у бабушки во рту было уже много пустот. Увидев, что улыбка произвела на Тоську впечатление, баба Нюра сказала, как-бы извиняясь: «Сама удивляюсь. У молодых-то - зубов через одного, а у меня - полный рот. Порода, видать, наша такая. Отец мой до смерти с крепкими зубами был.» 
Тоська прислушалась к своему животу, издающему урчащие звуки. Есть действительно хотелось, значит - жизнь продолжается. Анна Тихоновна вышла из комнаты и вернулась с кашей в алюминиевой миске, куском хлеба и кружкой травяного чая.
- Садись, Тосенька, поешь. Глядишь, и полегчает тебе.
Несмотря на своё горе, Тоська ела с аппетитом. Доев кашу, облизала миску и ложку, собрала все крошки и закинула в рот. Наполнившийся живот успокоил и душу, стало как-то действительно легче. Тоська глубоко вздохнула и хотела встать, но тут, дверь открылась, и вошла девочка со светлой, коротко стриженной головой и голубыми, слегка раскосыми глазами. Она подошла к кровати, на которой сидела Тоська и присела рядом.
- Любушка, хорошо, что пришла. Расскажи Тосе про все наши порядки. Покажи, где у нас что. Трудно ей первое время будет, пока привыкнет. Так ты, уж поддержи девочку.
С этими словами баба Нюра вышла из комнаты.
- Я знаю: тебя Тося звать, а я – Люба, мне уже десять лет. Я - сегодня дежурная, всё сделала и пришла к тебе.  Я эвакуирована из Ленинграда. Папа – на фронте, а мама - умерла, - на глазах девочки выступили слёзы, - а ты, как здесь оказалась?
- А у меня, кроме бабанюшки и тётки Тани нет никого. Тётка не захотела меня оставить, а бабанюшка…, - Тоська замолчала и опустила глаза, боясь снова расплакаться.
- Давай, дружить, - предложила Люба, - вместе веселее.
- Давай, - тихо ответила Тося.
Девочки взялись за руки, и Люба повела Тоську показывать Детский дом. Они вышли на воздух. Осень во всей своей жёлто-красной красоте царила в парке, где расположилась бывшая барская усадьба. Это было двухэтажное здание. На первом этаже - маленькая библиотека, столовая, Красный уголок. Здесь же дети делали уроки и проводили досуг. На втором - спальни для девочек и мальчиков, комната для воспитателей. Во дворе были устроены учебные мастерские. Имелось и подсобное хозяйство, где стояла корова Зорька и конь Сиверко. Начальником над ними был дед Ваня. От него сильно пахло табаком, и привычный запах вновь напомнил Тосе о доме, о бабушке. Потом, каждый раз, когда у Тоси случались неприятности, она прибегала сюда. Дед Ваня достал из кармана старого пиджака маленькую корочку хлеба.
- На, угости Сиверко, он любит, - обратился дед к Тосе.

Девочка взяла корочку и подставила ладошку к морде коня. Он зашевелил тёплыми губами и взял угощение. Тося почувствовала их бархатистое прикосновение, ком подкатил к горлу. Она вспомнила Бурана, которого забрали со двора на фронт.  Возле мастерских в будке жил пёс Трезор, а в хлеву с Зорькой - кот Нахал.
- Почему Нахал? – спросила Тося.
- Так его прозвали, потому что он всегда сидит возле Зорьки, и только начинается дойка, он – тут как тут, первый на очереди. Зорька мало молока даёт, всем только по чуть-чуть, а Нахалу достаются ополосочки от посуды. Он мышами кормится.
 Девочки погладили тощего кота, приласкали Трезора, виляющего хвостом, и продолжили знакомство с новым домом, где Тоське предстояло провести пять долгих лет.
Глава II
         Свободолюбивая Тоська трудно привыкала к распорядку в Детском доме. Она сбегала одна в лес, выискивала, что можно было засунуть в рот: остатки ягод, кислицу, лебеду. Вскоре у неё появились вши. Волосы на голове обстригли, и девочка уже ничем не отличалась от остальных детдомовцев.

    В это же время, у Тоси пропала наволочка и простыня. Она целый день дежурила на кухне, а когда вернулась в спальню, обнаружила на своём топчане только старый матрас, набитый тряпками и, покрытую какими-то грязными пятнами подушку. Когда и куда исчезли постельные принадлежности – никто не видел.
- Румянцева, иди к директору! Тебя Ольга Ивановна вызывает! – крикнул в приоткрытую дверь Коля Мальцев.
- Иди, не бойся, мы тебя здесь подождём, - напутствовала Люба.
Тося вошла в кабинет. Ольга Ивановна была не одна. Напротив неё сидела неопрятная толстая тётка с белёсыми завитыми жидкими волосами, красным лицом и красными руками, Тося часто видела её в Детском доме, но познакомиться – до сих пор случая не представилось.
— Вот, она! Явилась, не запылилась! Не успела заселиться, как уже спёрла наволочку и простынь! Признавайся, куда дела? Продала? – накинулась на Тосю тётка. Тоська заморгала глазами:
- Я не спёрла, - тихо ответила она.
- Все вы так говорите! Ворьё малолетнее! – продолжила тётка, поднимаясь со стула и угрожающе надвигаясь на Тоську.
- Подождите, Зинаида Петровна! Так нельзя! – быстро вскочив со стула и встав между тёткой и Тоськой, воскликнула Ольга Ивановна.
- Тося, скажи пожалуйста, ты знаешь, куда исчезли твои наволочка и простыня?
- Нет.
- Иди в спальню, Тося.
Зинаида Петровна открыла было рот, но Ольга Ивановна так взглянула на неё, что рот быстро захлопнулся. Тося вышла за дверь и услышала, как Ольга Ивановна что-то гневно выговаривала Зинаиде Петровне. Тося вернулась в спальню, обвела глазами присмиревших девочек.
- Кто это - Зинаида Петровна? Она сказала, что я спёрла, – задала вопрос Тося.
— Это Зина-Дрезина! Она и спёрла, видишь, мы все на голых матрасах спим, и мальчишки тоже, - с досадой проговорила Вера Звягинцева. Она была самой старшей среди девочек и последний год жила в Детском доме.
- Ничего, вот мой папа с фронта вернётся, он этой Зине-Дрезине морду-то начистит! Будет знать, как детей обкрадывать! – гневно продолжила Люба.
- Эту Зину-Дрезину только на танке переехать! – добавила Шурочка Иванова.
Так они сидели и придумывали разные варианты детской мести Зине-Дрезине, и им становилось легче, а в конце девочки так развеселились, что привлекли внимание воспитательницы Татьяны Николаевны.
- Девочки, что за митинг? Пора идти на ужин, выходите.
После ужина все собрались в Красном уголке. Мальчишки уселись играть в шахматы. Девочки взялись за штопку белья и чулок. Вера дала Тосе тряпочку, иголку с ниткой и стала показывать, как накладывать стежки. Высунув язык, девочка усердно трудилась над своей тряпочкой. Дома тётка Таня не разрешала ей близко подходить к швейной машинке и брать принадлежности для шитья, а ей так хотелось. Исколотые пальцы не огорчали девочку, она радовалась, что у неё получается.
- Тося, а ты молодец, неплохо для начала, быстро учишься, - похвалила её Татьяна Николаевна. У Тоськи от похвалы зарозовело личико, и она с ещё большим усердием принялась за работу. Постепенно Тося научилась шить, вышивать и вязать.
- Девочки, а давайте споём, - предложила Татьяна Николаевна. Все оживились.
В этот вечер Тоська пела в Детском доме вместе со всеми, как дома в школе: «Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой…» Она пела с такой силой и мощью в голосе, вкладывая в песню всю боль своего раненого сердечка. Мальчишки на время забыли про игру. Они тоже пели.
- Румяниха, то, вон как выводит, аж сердце замирает, - заметил кто-то.
Песня постепенно вытягивала из детей тоску по дому, по близким. На душе становилось спокойнее и тише.

Эти вечера в Красном уголке стали для Тоси спасением: её назначили запевалой. Теперь, каждый раз петь начинали после слов: «Румяниха, запевай!» И Тоська заводила: «В бой за Сталина, вперёд, вперёд...», «Двадцать второго июня ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война…».
- А теперь – давай, жалостливую, - слышалась очередная просьба. Тоська пела сиротские песни, и слёзы выступали на глазах юных слушателей. Она пела, когда чистили огромные котлы на кухне, когда пололи грядки, мыли полы, стирали и, даже на базаре, когда удавалось сбежать. Редкие копеечки, которые подавали певчим, шли в общаг. На них покупали еду и тут же съедали. Песня всегда сопровождала любую работу, делая её легче, веселее, делая её постоянной спутницей трудного военного детства всех обитателей Детского дома. Часто после песен начиналась пляска. Каждый норовил переплясать другого, удивить необычной выходкой, ловкостью. Тоська кидалась в присядку, легко выпрыгивала на верх и сучила тонкими ногами. Тех, кто хорошо пел и танцевал уважали и старались не обижать.

Глава III
 В Першинском Детском доме были собраны дети с шести до пятнадцати лет со всех уголков страны. Это было многонациональное детское сообщество тех, кто по каким-либо причинам остался без родителей или родители были на фронте. Целыми днями все, от мала до велика, работали. Ребята заготавливали дрова, ухаживали за животными, чинили одежду, сажали и копали картошку. Несмотря на всё это, дети недоедали. Ватаги детдомовцев делали набеги на колхозный сад, поля, засеянные рожью. Набивали карманы колосьями, а наволочки - яблоками. Из колосков выбивали зерно и растирали в муку, которую тут же съедали.

   Тоська была мала ростом, её ставили на стрёме, пока остальные добывали пропитание. Однажды, уморившись за день, она задремала в карауле и прозевала колхозного сторожа. От расправы Тоську спасло то, что она хорошо пела. Когда дело касалось добычи пропитания, любого другого ждало бы жестокое наказание - «тёмная». Того, кого решали наказать, поджидали в укромном месте, накидывали на голову тряпку и молча били.   
     В декабре привезли ещё несколько детей разного возраста из Карелии и Белоруссии. С этого времени у ребят стал пропадать хлеб. Хлеб надо было съедать в столовой, но дети прятали кусочек на вечер перед сном, чтобы уснуть. Не всегда получалось вынести хлеб из столовой, воспитатели строго следили, чтобы всё съедалось за столом. Если повезёт, то прятали куски под подушку, под матрац. Переполох поднимался то в спальне девочек, то в спальне мальчиков. Выследить того, кто этим занимался никак не удавалось. Но, однажды, всё вскрылось.
     Был среди вновь прибывших детей - Саша Сорокин: тринадцати лет, худой, длинный подросток с колючим взглядом почти чёрных глаз. В чертах лица его была какая-то жестокость, как оказалось, и в поступках тоже. Голова на длинной подвижной шее всё время крутилась в разные стороны, как будто что-то высматривая. Его сразу прозвали Сорокой, он действительно чем-то напоминал эту птицу.
 
      В тот день Тося мыла полы в коридоре на втором этаже. Она пошла вниз, чтобы поменять воду в ведре и, возвращаясь, увидела, как кто-то промелькнул по коридору, и сразу заскрипела дверь спальни девочек. Так скрипела только их дверь. Тося подошла к двери и только хотела открыть её, как на встречу ей выскочил Сорока, что-то пряча под рубашкой.
- Ты что там делал? – спросила Тоська.
- Что надо, то и делал! – прошипел Сорока, - вякнешь кому – не найдут тебя, - угрожающе добавил он, медленно наступая на Тоську.
- Так вот, кто хлеб ворует! – громко крикнула она и со всей силы дёрнула Сороку за рубаху. Рубаха затрещала и разорвалась. На пол посыпались кусочки хлеба. Сорока дико зыркнул на неожиданное препятствие и со всей силы ударил Тоську острым кулаком в лицо. Она отлетела к стене, как тряпичная кукла, сильно стукнувшись затылком. Охнув от боли, она встала на четвереньки и поползла к ногам Сороки, снова хватая его за рубаху цепкими руками.
- Вор! Вор! – кричала, что есть силы Тоська. Сорока лупил её по рукам, по голове.  Отпустив рубаху, Тоська обхватила ноги Сороки, и со всей силы укусила его за щиколотку. Сорока взвыл от боли, повалился на пол и на секунду ослабил напор. Этого было достаточно, чтобы Тоська вскочила и вихрем понеслась вниз по лестнице, с криком: «Помогите!»
Из Красного уголка уже бежали ребята. Санёк Костин быстрым движением толкнул Тоську за свою спину, закрыв её собой, и Сорока буквально врезался в него. Он был выше ростом, но Санёк – коренастый и более крепкий. Он быстро завернул руку нападавшего за спину и проговорил тихо, в самое ухо Сороки:
- Я давно за тобой наблюдаю. Не нравишься ты мне. От Тоськи держись подальше. Увижу, что крутишься возле неё - пожалеешь.
Злое лицо Сороки скорчилось от боли, и он был вынужден отступить, сделав вид, что смирился. Про себя он поклялся отомстить ненавистной девчонке.
Взрослых никого не было, и про историю с хлебом удалось сохранить в тайне. Тоську отвели в лазарет к бабе Нюре, наказав молчать.
- Что случилось? Кто тебя так? – увидев окровавленное лицо и заплывший глаз Тоськи, спросила Анна Тихоновна.
- Никто. Я мыла пол на втором этаже, оступилась и свалилась с лестницы, - ответила Тоська. Анна Тихоновна поняла, что Тоська не скажет правды. Она чувствовала, что в Детском доме есть вторая невидимая жизнь детей, в которую не хотят впускать взрослых, и что там действуют свои законы.
     Ночью Сороке устроили «тёмную». 
- Ещё хлеба хочешь, крыса? – раздался голос из темноты.
- Нет! Нет! Не хочу больше! Пощадите! – кричал Сорока. Больше хлеб не пропадал. Сорока затаился, чтобы дождаться удобного момента для мести.

Глава IV
  Зима в Зауралье была лютая. В школу в первую очередь отправляли старших детей. Тёплой одежды и валенок на всех не хватало. С младшими детьми занимались воспитатели в Красном уголке. Всё свободное время Тося проводила в библиотеке. Это были её «университеты».
- Тося! К тебе бабушка приехала! Она ждёт тебя в кабинете у Ольги Ивановны! -  с криком влетела в библиотеку запыхавшаяся Люба. Тося захлопнула книгу и кинулась в кабинет заведующей. Сердце её бешено колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Перед дверью Ольги Ивановны Тося остановилась, чтобы перевести дух, и вошла в кабинет. Марфа раскрыла руки в стороны, девочка  с криком – «Бабанюшка!» - упала ей на грудь и зарыдала. Ольга Ивановна, сославшись на дела, оставила бабушку с внучкой одних.
- Ну-ну, Тосенька, не плачь. Я же обещала приехать, вот и приехала, - приговаривала Марфа, вытирая тёплой шершавой ладонью свои и Тоськины слёзы.
- А где ж коски то твои? Никак «партизан» нахватала? – спросила она, гладя стриженную голову девочки.
 - Нахватала, бабанюшка. У нас тут у всех вши пробегают, мыло только по праздникам выдают.
- Ну, ничего, волосы не зубы. Вырастут. Краше прежнего будешь, - успокоила Марфа.
- А я тебе гостинец привезла, - продолжала она, разворачивая бумагу, в которую был завёрнут кусочек сахара. Тоська взяла сахар, лизнула и спрятала в карман кофты.
- Ты чего не ешь? – спросила Марфа.
- Потом съем, - сказала Тоська.
- Как ты тут? Рассказывай.
- Хорошо, только по тебе очень скучаю. Как там дома? 
- Ничего. Все живы, слава богу. Татьяна одна на себе всё тащит, трудно ей, я с детьми сижу. Ванюшка подрос, глаз, да глаз - за ним, - как бы оправдываясь, говорила Марфа.
 Тоська стала рассказывать о своей жизни: про корову Зорьку, про кота Нахала и про Трезора, про хор и про книги, которые прочитала. Марфа улыбалась, глядя на девочку. За разговорами незаметно прошёл час.
- Пора мне, - поднялась Марфа, - ехать надо, чтобы засветло прибыть, по дороге волки балуют.
 Сердце Тоськи сжалось, предчувствуя беду.
- Платок вот мой, оставлю тебе. Память обо мне. Пусть тебя согревает, стужа вон какая. Сиротинка, ты моя, Тосенька, - говорила Марфа, снимая с себя шерстяной платок и закутывая в него Тоську.
- А ты как же, бабанюшка? – спросила Тося.
- А я - ничего, доеду, - успокоила она.
Марфа встала, притянула к себе девочку, прижалась тёплой мягкой щекой к её личику. Потом отстранилась, посмотрела на своё горемычное дитятко, перекрестила и пошла к выходу. Тоська, закутанная в платок, проводила её до ворот.
      Последний раз видела Тося свою бабанюшку. По дороге домой, Марфа сильно перемёрзла и простудилась. Приехав, велела Татьяне истопить баню. Сказала: «Помирать буду». После - надела на себя всё чистое, легла на кровать и померла. Так рассказала Татьяна про смерть бабушки уже взрослой Антонине много лет спустя.
     А в этот день, Тоська пошла в Красный уголок, где ребята занимались, достала кусок сахара, и каждый лизнул по разу сладкого счастья. Хватило всем. Последней лизнула Тоська, но только свою влажную сладкую ладошку.

Глава V
     Детский дом испытывал острую нужду в одежде и обуви. Многие эвакуированные дети прибыли летом, налегке. Ольга Ивановна доводила до сведения, стучала кулаком в райкоме, парткоме и ещё в разных организациях, убеждая высокое начальство, что дети сильно обносились, нужна новая одежда, обувь. Добилась. Привезла из Белозерска два рулона тёмно-синей шерстяной ткани и рулон белой бязи. К Новому году всем девочкам решили пошить новые платья, а мальчикам штаны и курточки. Бязь использовать для пошива постельного белья. Новость быстро разнеслась по Детскому дому. Он гудел, как муравейник – целое событие. Всех девочек собрали в Красном уголке для снятия мерок. Тоську обмерили первой, и она сразу же побежала в библиотеку. Разговоры про новые платья будоражили всю девичью половину Детского дома ещё долго. Тоська тоже была в состоянии лёгкой эйфории, представляя себя в обновке. Но радость её оказалась преждевременной.

     Когда приступили к пошиву, выяснилось, что Тоськин отрез ткани исчез. Её вызвали к директору, но Тоська в недоумении только плечами пожимала. Зина-дрезина трясла её, как грушу, но всё было напрасно. В спальнях девочек и мальчиков провели обыск, искали везде, где только можно. Ткань пропала. Баба Нюра подвела итог: «Как волки с квасом выхлебали». На следующий день Ольгу Ивановну вызвали в район, и Зина-дрезина решила устроить Тоське допрос с пристрастием. В столовой, когда дети пришли на обед, она схватила Тоську за шиворот и потащила на выход. Девочка не сразу поняла, куда её тащат, а когда осознала, дрожь пробежала по всему её телу. Зинаида Петровна волокла Тоську в старый погреб, наводивший ужас на всё младшее население Детского дома. Про него рассказывали страшные вещи. Старшие ребята пугали им малышей. Тоська поняла, что ей придётся встретиться лицом к лицу со всеми страшилками погреба. Она изо всех сил упиралась ногами, пытаясь вырваться из мощных рук Зины-дрезины, но с мощью кастелянши ей было не сравниться. Люба кинулась следом за ними. Осознав, куда посадят Тоську, она побежала за подмогой.
- Посиди, подумай, может что вспомнишь! – с этими словами Зинаида Петровна втолкнула девочку в погреб и закрыла дверь на амбарный замок, запретив всем подходить к погребу. Тоська упала на сгнившие доски пола, ощутив страх и холод, идущий от земли. В погребе было темно. Пахло сыростью и мышами. Сначала она кричала, плакала. Наконец, обессиленная от слёз, Тоська заснула прямо на полу, натянув старую кофтёнку до колен. Проснулась она от ощущения, что кто-то пробежал по ней. Тоська взвизгнула и вскочила на ноги, её трясло и колотило от холода и страха. В углу что-то зашуршало. Глаза девочки уже привыкли к темноте. Она пригляделась и поняла, что из угла на неё смотрит крыса. Тоська снова закричала и кинулась к двери, забарабанив по ней кулаками, что есть силы. Снаружи было тихо. Сколько прошло времени с момента заточения, она не понимала. От ужаса Тоська впала в забытьё.

     В это время ребята решали, как вызволить Тоську. Они пошли к Татьяне Николаевне и рассказали историю похищения из столовой. Воспитательница пришла в ужас от услышанного и бросилась к погребу, послав девочек за дедом Ваней. 
 - Тося, Тосенька! – позвала Татьяна Николаевна. В погребе было тихо. Прибежал дед Ваня с гвоздодёром в руках. Замок долго не поддавался. Пришлось вырвать его вместе с досками. Тоська лежала на дне погреба без сознания. Дед Ваня подхватил девочку на руки и отнёс в лазарет. Вечером вернулась Ольга Ивановна. Узнав о случившемся, она вызвала к себе Зинаиду Петровну. О чём они говорили – не известно, но на следующий день, к великой радости всех обитателей Детского дома, Зина-дрезина уехала.

     После заточения в погребе Тоська начала покашливать и слабеть. К Новому году платья были готовы, одна Тоська встречала праздник в старой залатанной кофтёнке и, ставшей очень короткой, юбке-татьянке. Сорока всё это время ходил подозрительно довольный и противно ухмылялся.  Каждый раз, проходя мимо Тоськи, он подмигивал ей и говорил:
— Вот, кто тут воровка!
Девочка молча уходила. А после Нового года Тоська заболела. Пожилой врач, приехавший из Белозёрска, долго водил трубочкой по тощей груди Тоськи, стучал пальцем по спине, качал головой и, наконец сказал:
- У ребёнка – воспаление лёгких, нужно делать рентген, подозреваю, что это не всё. Девочку я забираю в больницу.
Всё оказалось намного хуже. У Тоси обнаружили туберкулёз лёгких. Три месяца она пролежала в больнице. Шансов, что ребёнок выживет, врачи давали очень мало. Но Тоська выжила и вернулась.
- Господи! Скелет один вместо дитя! – увидев Тоську, ахнула баба Нюра и заплакала. Девочка была ещё очень слаба, долго стоять и ходить - не могла. Её сразу положили в лазарет.
- Поставим тебя на ноги, девонька, обязательно поставим. Ты у нас снова бегать будешь, и песенки петь, и танцевать, - приговаривала Анна Тихоновна, накрывая Тоську вторым одеялом.
Тоська молча смотрела на хлопоты бабы Нюры, и внутри её растекалась необыкновенная тишина. Первый раз за три долгих месяца Тоська заснула спокойным, почти здоровым сном.

       Выздоравливала она медленно. Анна Тихоновна доставала ей у деревенских кусочки сливочного масла. Зорькиным молоком Тосю поили три раза в день. Бледное, с тёмными кругами под глазами, личико девочки постепенно розовело. Её навещали ребята. Однажды, Люба с Верой вбежали в лазарет, и, перебивая друг друга рассказали, что кусок пропавшей материи - нашли!
- Помните?! Когда сняли мерки, Татьяна Николаевна попросила Сороку отнести ткань на склад, а сама пошла к мальчикам, - захлёбываясь, говорила Люба.
— Вот, он и засунул твой кусок между стеной и стеллажом. Так он там и лежал!
- Его случайно обнаружил новый завхоз, когда наводил порядок на складе, - добавила Вера.
- А Сорока от нас скоро уедет в ремесленное училище, - тараторила Люба.
Весна вступила в свои права. Природа постепенно просыпалась, оживала. Оживала и Тося. Она уже выходила подышать свежим воздухом, наполненным запахами зелени, щебетом птиц и радостью новой жизни. К лету Тося окончательно встала на ноги.  Жизнь – продолжалась!