Святой родник у большой дороги Часть 2 продолжение

Мои задонские родственники, почему-то, спокойно оставили меня у себя на ночь, и решили сообщить родителям лишь наутро. Может, посчитали, что телефон в Ливенской был только в конторе совхоза, а она наверняка вечером уже была закрыта. У дяди Лёли было много чего интересного. Новое всегда интереснее вдвойне. Во-первых, в углу комнаты стояла красивая резная этажерка с толстенными книгами «Детская энциклопедия». Как хотелось их хотя бы посмотреть. Но просить стыдно. У Вовки пятиклассника транзисторный карманный радиоприёмник, который он дал мне подержать!- просто немыслимо! Но у него родители учителя, что ж с ним ровняться. Мне останется любоваться на подобранные с дороги спичечные коробки. Но и это неплохо. Зато я погостил у Вовки, он познакомил меня со своими друзьями, и мы поиграли в футбол. Один из его друзей был его двоюродный брат Колюха. Меня почему- то сильно удивило, что его так звали не только ровесники, но и взрослые –именно, не Коля, или Колька, а Колюха. Удивило, что он был у всех в большом почёте, все, даже взрослые, во всём с ним соглашались. У нас дома такое не увидишь. Ему было всё позволено! Меня же он, вроде, как и не заметил, на что я и не обиделся – я же здесь был новеньким.
Но уже будучи взрослым, я узнал, что этот Колюха, стал беспробудным пьяницей, хотя был уже семейным. И тут я понял- это есть плоды попустительства родителей, в семье мальчика сильно баловали. Эта же беда, к сожалению, не обошла стороной и Вовку, хотя он окончил институт и работал в Задонске на приличных должностях. Теперь его нет, как и многих моих знакомых, с которыми меня сводила судьба, кому не удалось разорвать любовь к этому пристрастию.
Наигравшись с новыми друзьями, я прекрасно переночевал, и конечно не мог своим детским умишком представить, что в это время творилось дома – потерялся ребенок! Уже потом мама рассказывала, какая была паника, а кто-то ей уже говорил, что видел меня, якобы, где-то под Ельцом, совсем в другой стороне. В общем, ночь дома не спали. А наутро за мной на велосипеде приехал двоюродный брат Леонид. Посадил сзади себя и весело проговорил:
– Ну сейчас тебе будет…
Доехали нормально, а дома мне действительно было.
Если серьёзно, такого никому бы не пожелал. То, что было больно и обидно– не те слова. Мама, как могла, защищала, но папа был неумолим. 
Уже, будучи взрослыми, я и сёстры, как-то встретившись, вспоминали детство. И старшая, Лида, пошутила:
– Тебя только печкой не били.
Однажды, уже, тоже взрослым, мне мама высказала такую мысль: в детстве ребёнок боится, а повзрослев, начинает понимать. А значит, как она считала – боязнь – это своего рода метод воспитания. Но я и теперь этого понять не могу – если ребёнок тебя, как воспитателя боится, ты никогда для него не станешь другом. Он всегда будет тебя сторониться, искать того, кого не надо бояться. Но если дома у ребёнка нет друга, он ищет их на улице. Чему она учит? Конечно не тому, чему могли б научить родители. Но, они… самоустранились. И будут пожинать плоды те, какие достались им после «улицы». Обидно, что начинаем мы это понимать, когда дети уже выросли. Наверное, и мой папа это понял, когда я стал взрослым, правда, мне он этого никогда не сказал.
Как-то, впоследствии, когда родители наши остались только в памяти, уже после изготовления мной самолёта Арго-2 и полёта на нём, младшая, Валя, объяснило отношение папы ко мне так:
– Если б тебя не били, ты б не был таким умным…
Конечно, тут я с ней никак не соглашусь, но, на папу я не обижаюсь – ну не умел он по-иному воспитывать, что делать! Не дано было. Но, боялся, что из меня выйдет что- то непутёвое. Может за его строгость и резкость осколочное ранение в голову виновато, может характер, а может и самому в детстве так же доставалось – тоже опыт. Но уже, когда они с мамой доживали свои последние годы жизни в Ельце, как рассказывала сестра Валя, он с утра выходил и чистил от снега проезд у ворот дома. Валя спрашивала: «Зачем»?
– Та, Сашка должен приехать.
Хотя в этот раз я не обещался. Пожалуй, добавить нечего. Вечная память папе труженику и семьянину.
Первый опыт обращения с маленьким ребёнком, да это стало мне уроком на всю последующую жизнь, преподала, как ни странно, жена. Однажды сын Ваня, когда ему было только полтора годика, в чём- то ослушался меня. И я, ни о чём не задумываясь, шлёпнул его по попке. Что сам в детстве видел, то и повторил. Вошедшая в комнату жена тихо мне проговорила:
-Вот, ты- сильный, а он тебе ответить не может…
И у меня всколыхнулось в голове, словно волной окатило! Я вспомнил ту, свою физическую и моральную боль, когда по мне гулял папин ремень, как было обидно! И больше за непонимание - кажется я зла никому не хотел сделать, мне так казалось. Но попытаться объяснить, убедить никто не подумал. Тем более, как мама понимала воспитание - ребёнок должен бояться. Но боязнь может никуда не уйти, поселившись в мозгу ребёнка, и во что она превратится у взрослого, трудно себе представить.
С тех пор,  как бы я ни был строг, я не прикоснулся к детям со злом – ни к своим, ни к иным.
А теперь о школе, потому, что всё у меня, как у любого деревенского мальчишки, началось со школы: там копились новые яркие впечатления и я готов был удивляться без конца.
Первой школой для меня была родная, Ливенская, начальная, что стоит, словно мощный, неприступный замок в отдалении деревни. Она и сейчас удивляет своей статью. Старинной, крепкой постройки, красивое, из красного кирпича двухэтажное здание – остатки упразднённой только что, тогда, семилетки, и сокращённой до четырёх классов. Уже от стен этой школы первые «ахи» и удивления. В нашей, ничем не выделяющейся деревне, такой дворец! Каждый день приходить сюда на равных со всеми было удивительное событие. Тебе открывался новый мир! И этот мир познавался не только во время уроков, со слов учительницы и из учебников.
В здании были толстые кирпичные стены, бетонные звонкие полы, от них здорово отскакивали стальные шарики, выпрошенные нами у трактористов на «таборе» – колхозном стане. Огромные окна, не то, что в родном доме, выше нашего, мальчишечьего роста, такие же батареи водяного отопления, хотя оно не работало, зимой топились в классах печи. Гладкие, обтёртые нашими штанами, железные перила сбоку ступеней, ведущих на второй этаж, с которых мы смело съезжали вниз. Наверх нам заходить категорически запрещалось. Но ведь у учительницы не семь глаз, она сказала и тут же о нас забыла. А в заброшенных классах второго этажа гулкая пустота, по углам, на полу и подоконниках паутина и пыль, брошенные парты, на стенах забытые учебные плакаты. И так тянуло заглянуть без учителя в эти классы – в них веяло какой-то печалью, сиротливостью, романтикой недавнего прошлого. Почти вчера за этими партами сидели такие же или чуть старше мальчишки и девчонки, а теперь всё стало никому не нужным, стало стариной.
В одном из таких заброшенных кабинетов, в «пятом классе», на первом этаже, хранились лыжи. Их нам зимой иногда выдавала наша учительница Лидия Васильевна на уроках физкультуры. Они были часто поломаны и много раз ремонтированные ребячьими руками, обитые жестью от консервных банок, но было интересно даже держать их в руках – у нас и таких не было.
Соблазняла на «преступление» и не запертая дверь в полуподвал, в тёмную котельную, куда и заглядывать сначала было страшновато, и куда строго-настрого было запрещено спускаться. А так хотелось! И пока на перемене Лидия Васильевна с Агнией Семёновной беседуют о чём- то своём, нам того и надо. Мы – сами себе хозяева – можно и на второй этаж забежать, и в кочегарку заглянуть. А там чёрные закопченные стены, низкий потолок, облепленный паутиной, на полу горы забытой, неубранной золы… А гулкий второй этаж – это что-то вроде космоса: рядом, над тобой, а ты ещё там не был! А здесь – вид на поле и лес из окон очень высокого этажа– и представляешь, это я лечу и вижу землю с такой высоты.
Всю неделю мы жили в ожидании субботы.