Северный обряд

Мой факультет в Архангельске был точкой схождения двух вселенных. В одной — мы, городские, с книжным умом и тонкими запястьями. В другой — они. Ребята из медвежьих углов, где фамилии давали по названию рек, а взросление измеряли умением ставить сёмужьи заколы. Их речь была густой, как смола, а истории — снятся до сих пор.

И вот, в мой скромный студенческий быт вваливается делегация. Сидят на кровати, перемигиваются. В воздухе висит заговор.

— Вероника, — начинает Света, и в её глазах, обычно тоскующих по неведомому, сейчас горит аварийный огонь. — Ты мой последний шанс. Свадьба через неделю. Свидетельница сбежала. В Питер, представляешь? У меня всё: жених, гуси, баня топится! А ведущей нет. Ты.

Я моргнула.
— Я? Ты же знаешь, мой свадебный опыт — найти туфельку под столом.
— Ты громкая, — безжалостно констатировала Света. — И выдумщица. Ты справишься.

Что я могла противопоставить этой железной логике отчаяния? Только согласие.

***

Дорога была путешествием в прошлое. «Пазик» скрипел суставами на каждой кочке. За окном тайга смыкала зеленые стены. Воздух на остановках бил в лицо — холодный, хвойный, безжалостно чистый.

Дом родителей невесты встретил нас гулом и теплом печки. Меня поселили в горнице, где пахло сушеным чабрецом и старыми брёвнами. На стене — ковёр с лосем, на подоконнике — герань в жестяной банке из-под шпрот. Идиллия.

Её разрушил свидетель Сергей. Коренастый, с взглядом, оценивающим деревья на предмет спила. Я развернула перед ним свой сценарий — два листа поэтичного безумия с конкурсами и стишками.

Он посмотрел на бумагу, потом на меня.
— Это что?
— План битвы, — сказала я бодро. — Мы с тобой — командный центр.
Он медленно провел пальцем у виска.
— Ты с ума сошла. Я в этих дурацких играх участвовать не буду.

Кульминацией стала поездка в сельмаг за реквизитом. Когда я с торжеством подняла над головой семейные трусы в сине-белую полоску размером с парус, Сергей, казалось, перестал дышать. Продавщица Таня, уставшая женщина с добрыми глазами, фыркнула:
— Ох, и замутишь же ты у нас, городская.

Утро дня «Х» началось с бани. Дымной, щекочущей ноздри дымом ольхи. Потом — выкуп. Я орала, зазывала, импровизировала. Сергей, скрепя сердце, изображал то медведя-оборотня, то злого духа бани. К концу в его глазах мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее азарт.

Регистрация в сельском ДК прошла скомкано. Все ждали главного. Застолья.

***

Его нельзя было назвать просто ужином. Это была гастрономическая осада.

Сначала ударила рыба:

Корюшка в кляре, которую ели, хрустя хвостами.

Солёная семужка — ломти, от которых сводило скулы.

Пироги-расстегаи с палтусьей печенью — нежная, тающая начинка, отдающая морем.

Потом пошла тяжёлая артиллерия:

Солёные грузди, хрустящие, как первый лед.

Квашеная капуста с брусникой — взрыв кислоты и сладости.

Холодец, от которого через хрен вышибало слезу даже у видавших виды.

Горячее было приговором:

Жаркое в чугунной сковороде размером с люк.

Гусь, томлёный с можжевельником.

Щи «суточные» — чёрные, густые, как деготь, с кислинкой, въедающейся в кости.

Запивалось всё самогоном-«первачом», прозрачным и вероломным.

Апофеозом возвышался торт «Архангельские руины» — слоёная безешно-ореховая гора, от одной ложки которой немели зубы.

Я ела. Из вежливости, из страха обидеть, из какого-то первобытного жадного любопытства. Я вобрала в себя всю эту густую, тёмную, невероятную мощь. Стала её частью. И к полуночи поняла: меня не просто накормили. Меня покорили.

***

Утро было не похмельем. Оно было экзистенциальной катастрофой. Мир плыл, желудок восставал, а в ушах стоял гул вчерашнего веселья.

Тётя Галя, мать невесты, поднесла мне стопку с мутной жидкостью и огурцом на хлебе — универсальный деревенский Нурофен.

Я отшатнулась, как от огня.
— Нет, — прохрипела я. — Всё. Я сварю себе манную кашу.

В комнате повисла тишина. «Манную кашу? После ВЧЕРАШНЕГО?»

Я побрела на кухню, держась за стены. Кастрюля с отбитой эмалью. Синий бумажный пакет «Манная крупа». Парное молоко с жёлтой пенкой.

Это был не кулинарный процесс. Это было таинство.

Я стояла и смотрела, как молоко нагревается, как появляются первые ленивые пузырьки. Посолила — три кристаллика, для структуры, не для вкуса. Потом тонкой струйкой, левой рукой, стала всыпать манку, а правой — мешать. Деревянной ложкой. По часовой стрелке. Без суеты. Я варила абсолют. Нейтральную территорию. Белый флаг для своего организма.

Когда я налила её в тарелку, она была идеальной. Гладкой, шелковистой, тёплой ровно настолько, чтобы не обжечь язык. Это была не еда. Это было отсутствие. Отсутствие вкуса, запаха, памяти, тяжести.

Я ела медленно, с закрытыми глазами. Каждая ложка была возвращением к себе. К той, что была до гуся, до «первача», до этой безумной и прекрасной силы, что едва не разорвала меня изнутри.

Сергей подошёл, бледный, пошатываясь.
— И что, помогает?
— Попробуй, — сказала я, не открывая глаз.

Он взял ложку, зачерпнул из кастрюли, отправил в рот. Помолчал.
— Ничего так… — буркнул он и налил себе полную тарелку.

Потом подошла тётя Галя. Потом кто-то ещё. Моя скромная кастрюля опустела за пять минут.

Тётя Галя вытерла губы, посмотрела на меня новым, уважительным взглядом.
— Умная ты, городская. Умная. Это и есть сила-то. Не в том, чтобы выстоять. А в том, чтобы после — встать. На своих.

Я сидела и понимала. Меня посвятили не в тайны Севера за столом. Меня посвятили в главную тайну здесь, на кухне, утром после. Сила — не в том, чтобы принять весь их мир. А в том, чтобы, приняв, суметь вернуться в свой. Пусть он размером с тарелку манной каши. Но он — твой. Нерушимый. И этого достаточно, чтобы быть непобедимой.


Приглашаю на свою страницу в
Стихи ру https://stihi.ru/avtor/veronique28
и мой творческий блог
VK https://vk.com/akademiyaliderstva