Лисья Скала

Я приехал не собирать материал.
Я приехал убить себя так, чтобы никто не нашёл тела. Это было в декабре 1825-го.
Мне было тридцать шесть, и я только что похоронил дочь.
Ей было семь.
Она умерла в больнице. Долго. Правильно, без чуда.
Я не плакал на похоронах.
Я просто понял, что больше не умею дышать воздухом, в котором нет её голоса.
Старик Маклейн открыл дверь и сразу всё понял.
Не спросил ни имени, ни зачем.
Просто налил виски и сказал:
«Там, за перевалом, есть место, где люди исчезают без остатка.
Ни костей, ни крика.
Только следы босых ног, которые обрываются на краю обрыва.
Если хочешь — иди.
Она не откажет».
Я пошёл ночью.
Только бутылка и записка, которую я так и не отдал жене.
Снег падал плотно, как будто кто-то наверху вытряхивал огромную перину.
Я шёл, пока не перестал понимать, где земля, а где небо.
Потом упал.
И тогда я услышал её впервые.
Не голос.
Вибрацию.
В груди.
Как будто кто-то положил ладонь мне на рёбра и сказал без слов:
«Не сейчас».
Я поднял голову.
Рыжая лиса стояла в трёх шагах.
Не призрак.
Настоящая.
Глаза горели тускло-красным, как угли, которые уже не греют, но ещё помнят огонь.
Она смотрела на меня спокойно, почти скучающе.
Я пополз к ней.
Она не отступала.
Когда я был в метре, она повернулась и пошла.
Я пошёл за ней.
Мы шли долго.
Иногда она исчезала, и я оставался один в белом.
Тогда я просто падал на колени и ждал.
Она возвращалась.
Всегда.
Потом тропинка кончилась.
Прямо в воздухе.
Обрыв.Лиса остановилась на самом краю.
Посмотрела на меня.
И я понял, что она хочет, чтобы я прыгнул.
Я встал.
Сделал шаг.
И тогда она заговорила.
Не ртом.
Внутри меня.
Голос был женский, старый, уставший: «Ты пришёл не за смертью.
Ты пришёл за дочерью.
Но я не могу отдать мёртвых.
Я могу отдать только то, что ещё не родилось».
Я заплакал.
Впервые за полгода.
Слёзы замерзали на щеках.
Она подошла ближе.
Коснулась носом моей руки.
Горячо.
Как будто внутри неё горел маленький костёр.
«Триста лет я стерегу эту дверь, — сказала она. —
С тех пор как люди перестали умирать по-настоящему.
Теперь они умирают правильно.
По графику.
По протоколу.
Я устала».
Я спросил:
«А что за дверью?»
Она молчала долго.
Потом ответила: «То, что будет после вас.
Оно уже стучит.
Скоро я открою.
И тогда зима кончится.
Не сезон.
Зима как состояние.
Когда дети умирают раньше, чем успевают испугаться темноты».
Я протянул руку.
Она позволила погладить себя.
Шерсть была жёсткая, как проволока, и пахла снегом и дымом.
«Отдай мне её голос, — сказал я. —
Хотя бы на одну ночь».
Она долго посмотрела на меня.
Потом легла на снег.
Свернулась клубком.
И начала петь.
Не словами.
Частотой.
18.98 Гц — я узнал её потом, когда нашёл старые записи.
Я лёг рядом.
И услышал.
Сначала — дыхание дочери.
Потом — её смех в тот день, когда она впервые сказала «папа».
Потом — тишину, в которой она ушла.
Я плакал до утра.
Когда рассвело, лисы не было.
Только следы.
Мои — ведущие к обрыву.
И её — ведущие от обрыва обратно в долину.
Я пошёл по её следам.
Они привели меня к дому Маклейна.
Дверь была открыта.
Старик лежал у печки.
Мёртвый.
С улыбкой.
На столе записка:
«Спасибо, что проводил.
Я ждал её сто лет».
Я похоронил его у скалы.
Сам.
Без гроба.
Просто завернул в плед и положил в снег.
С тех пор я живу в его доме.
Не уезжаю.
Каждую ночь выхожу к скале.
Она всё ещё там.
Иногда позволяет прикоснуться.
Иногда просто смотрит.
Я больше не хочу умереть.
Я хочу дождаться, когда она откроет дверь.
И спросить у того, что придёт после нас: «Вы умеете лечить детей?»
Пока что ответ — тишина.
Но иногда, в самые морозные ночи, я слышу, как что-то огромное поворачивается под землёй.
Медленно.
Терпеливо.
И лиса поёт свою частоту.
Тише с каждым годом.
Она устала ждать.
Я тоже.
Теперь понятно, почему эта скала не хочет быть на картах.
Она не место.
Она пауза между двумя эпохами.
И пауза заканчивается.
Lu-lu-lu… och-och-och…
Я уже близко.

-------
Послесловие:

Марии (https://www.instagram.com/mariamir128) — моему другу и волшебной художнице с нежной и глубокой благодарностью.
Твоя лиса стала душой «Лисьей Скалы».
Без неё рассказ был бы просто словами, а с ней — живым дыханием зимы, которое до сих пор греет.
Благодарю за рыжий огонь, за усталые звёзды в глазах,
за то, что позволила ей быть настоящей.

С теплом, которое не замерзает,
автор