Бремя тщетных молитв

Слушайте, дети племени Теней-В-Волнах, и прислушайтесь разумом своим и сердцем к древней истине, дарованной многими лунными циклами, которую хранит моя седая память. Сегодня, когда огонь пожирает ночь, а звёзды подобны глазам забытых стражей нашей земли, я расскажу о днях, когда боги плавали в своих ладьях по нашему небу.

Мир тогда был не таким, как теперь, ибо небо было не просто сводом, усеянным безучастными светилами. Оно дышало. Оно рождало богов.

Первым знамением всегда был гул, низкий и дрожащий, исходящий из самых недр небосвода. Он заставлял дрожать кокосовые пальмы и волноваться воду в нашей лагуне, как перед рождением тайфуна. Потом на востоке появлялась серебристая точка, которая росла, превращаясь в величественное крылатое тело, сверкающее в неумолимом сиянии Тама-нуи-те-Ра. Оно не летело, как птица — оно плыло, торжественно и неотвратимо, испуская лучи ослепительного света из своих очей. Гул перерастал в рёв, подобный ярости пробудившегося Моко, сотрясающего скальные основы нашей земли. Это был рёв, от которого кровь стыла в наших жилах, а разум цепенел в ужасе.

И птицы эти ниспосылали свои дары.

С небес спускались огромные птичьи гнезда из странных листьев, что не растут на нашей земле, цветов, которых мы не видывали раньше. Внутри этих гнёзд находились сокровища, превосходившие самое буйное воображение. Там были сложенные гладкие части дерева, наполненные едой, сладкой и солёной, от которой язык познавал неведомое доселе блаженство. Были там и сосуды из того же материала, внутри которых покоилась жидкая прохлада — вода, но не простая, а заговорённая, сладкая до оскомины и шипящая на языке. Она не портилась под солнцем, как вода в наших тыквах, а хранила свой пенный дух вечно. Там были и листья, гладкие и прочные, не разлагающиеся от солёной воды, и острые инструменты, которые могли рассекать древесину словно песок, и непонятные предметы прямоугольной формы — странные скрижали, заполненные бесчисленными знаками, которые, должно быть, содержали мудрость вселенной.

Мы называли их Небесными Лодками и Небесными Крылатыми Рыбами, а их кормчих — Безликими. Мы никогда не видели их лиц, их форм. Они оставались в своих сверкающих чревах, общаясь с нами лишь через гул и падающие дары. Старейшины толковали для нас их волю: Безликие выбирали нашу лагуну, наш остров, как место для своих щедрот. Мы строили для них алтари из выбеленных кораллов, размечая гигантские знаки на песке, чтобы указать им путь. Мы складывали принесенные дары в специальные хижины из пальмовых листьев и ждали следующего прибытия.

Так длилось много сезонов дождей. Но потом наступила тишина. Рёв прекратился. Сверкающие формы больше не рассекали закат, а небо стало глухим к нашим мольбам. Сначала мы думали, что боги отдыхают. Потом — что мы провинились перед ними. Мы чертили на песке знаки, перестраивали алтари, приносили в жертву самых жирных свиней, клали на песок лучшие плоды. Но небеса молчали, безмолвие было их ответом нам.

И тогда на совете племени, под чёрным, беззвёздным небом, было решено: мы призовём их обратно. Если боги забыли дорогу к нам, мы напомним им о ней. Если мир наш перестал быть им угодным — мы воссоздадим его по его образу тех времён, когда они посещали нас.

И мы построили копию Небесной Лодки из бамбука и пальмовых листьев, точно следуя воспоминаниям стариков. Внутри сидели наши соплеменники, изображая Безликих, надев маски из кораллов и перьев. Мы носили на груди деревянные таблички с вырезанными на них значками из тех самых скрижалей, полагая, что это священные амулеты, притягивающие их внимание. Мы ходили строем по пляжу, держа бамбуковые палки, как видели однажды у спустившихся с небес фигур — возможно, младших божеств. Они не были похожи на нас - их кожа напоминала разноцветные мешки, на плечах их было изображено звёздное небо и тринадцать полос цвета молока и крови, а головы их отличались огромными чёрными безжизненными глазами на бледных лицах. Они вставляли маленькие белые трубки в свои рты, поджигали их огнём, который они сотворяли из своих ладоней, и испускали дым. Но этого повторить мы не могли..

Шло время. Старики, видевшие истинные Небесные Лодки, умирали, унося в могилу точные детали их рёва и блеска. Наши ритуалы становились сложнее, а догмы шаманов — строже. Вера наша не угасала, но стала тяжким бременем, смесью отчаяния и надежды. Мы внимательно вглядывались в каждое облако, в каждый отблеск солнца на воде, ожидая увидеть знакомый силуэт. Но небеса оставались немыми и равнодушными к нам.

И вот, в эту самую ночь, когда я, последний, кто слышал подлинный рев Небесной Ладьи и видел её во славе, делюсь с вами этой историей.. Знайте, что наши молитвы не остались без ответа. Много лун назад, когда отчаяние уже начало точить наши души, боги вернулись к нам. Но не так, как мы того ожидали.

Не было торжественного гула, плывущего из глубины. Был внезапный, раздирающий ночь вопль, падающий с небес. Звук, от которого треснула сама тишина – не рёв, а предсмертный стон павшего исполина. Мы выбежали из наших хижин и увидели, как по небу, словно раненая птица, падает огненная звезда. Она не плыла – она падала, кувыркаясь, отрываясь кусками света, оставляя за собой шлейф из огня и дыма. Вместо размеренного моргания священных очей на её крыльях – хаотичные, безумные вспышки, кричащие об агонии.

И затем.. Удар. И мир содрогнулся. От этого удара о землю в отдаленной части нашего острова, за холмами, затрещали вековые деревья. Небо на миг окрасилось в багрянец, будто само солнце упало в джунгли, а затем на нас накатилась волна зноя, несущая запах, от которого слезились наши глаза: запах горелого.. и не только дерева.

Мы, всё племя, бросились к месту падения. Мы бежали сквозь чащу, ведомые огненно-дымным столбом, поднимающимся к равнодушным звездам. Мы думали, что найдем врата в иной мир или хотя бы нового, раненого бога, которого можно было бы умилостивить и вернуть дары, которых мы столь давно лишились и вожделели до сих пор.

Но то, что предстало нашему взору, было не вратами и не телом. Это был.. Хаос из света и тлена. Посреди выжженного круга и поваленных деревьев, где песок спёкся в черноту, лежало нечто, напоминающее гигантскую серебристую рыбу, разорванную когтями незримого духа. Блестящая кожа была смята, обуглена, пронзена обломками собственных костей. Из её чрева, разверзшегося подобно ране, вываливались странные, непостижимые внутренности: сплетения цветных лиан; круглые черные гальки, отражающие в себе пламя; груды тех самых священных скрижалей с письменами, теперь обгоревших и столь же бессмысленных.

И среди всего этого неподвижно лежали Безликие.

Мы увидели их наконец, увидели тех, чей облик, видимый мной в моём детстве, давно померк в моей памяти. Их тела были хрупкими и бледными, одетыми в странные, частично сгоревшие листья цвета неба и пепла. Их лица были искажены, но на них можно было разглядеть черты, пугающе похожие на наши собственные, искаженные ужасом и болью. Они не были безликими, не были бессмертными гигантами. Они были хрупки. Они были мертвы. Некоторые всё ещё сидели пристегнутыми к своим тронам внутри чрева рыбы, уставившись в никуда стеклянными глазами, которые больше не видели ни нас, ни земли, ни неба.

Мы не посмели притронуться к ним. Страх наш сменился благоговейным ужасом, а затем – глубокой, всепоглощающей тоской. Мы построили вокруг места крушения Небесной Лодки ограду из священных столбов и объявили табу. Мы хоронили не тела – мы не знали их обрядов – мы хоронили свою надежду.

И теперь, сидя у этого костра, я, как и все эти луны подряд, размышляю о том, что же это всё означало. Была ли это гибель Безликих? Падение их последней ладьи в наш мир, как падает отжившая на небе звезда? Или..  Или же это было знамение иного рода?

Может быть, те, кто прилетел, были не теми же самыми Безликими, что одаривали нас чудесами столько лун назад? Может быть, это были другие Безликие из их племени, а те были лишь разведчиками или гонцами? И теперь, когда они не вернулись в свой божественный мир, другие Безликие, могущественнее и гневнее, уже вглядываются из своей небесной дали в нашу сторону, выслеживая место гибели своих собратьев. Их рёв, когда они прилетят, будет уже не гулом дарителей, а возгласом мщения. И они спросят с нас за то, что мы не смогли спасти их павших.

И потому мы поступили так, как поступил бы, пожалуй,  всякий, найдя на пороге своего дома мертвого, могущественного незнакомца, будучи не в силах ни позвать на помощь, ни оправдать себя перед теми, кто, возможно пришёл бы за ним. Мы спрятали следы. Мы утаили святотатство. Днём и ночью мы растаскивали обугленные обломки их Небесного Ладьи в глухие пещеры, что зияют в скалах над северным берегом. Мы опускали хрупкие тела Безликих в глубокие расщелины на дне лагуны, туда, куда не проникает свет, привязав к их ногам валуны, чтобы течения не выдали нашей тайны. Мы замаскировали выжженную землю новыми посадками и коралловым щебнем. Мы поклялись молчанием под страхом изгнания в море. Мы сделали вид, будто ничего не произошло. Будто небо не исторгло на наш остров эту исполинскую мёртвую плоть. Мы хотели, чтобы те, кто придёт искать, увидели лишь невинные волны и безмятежный лес. Чтобы их гнев, подобный палящему лучу солнца, проскользнул мимо нас, не найдя своей цели. Мы закопали не только панцирь их лодки и кости — мы закопали само свидетельство, надеясь, что Безликие, живущие на небе, не узрят того, что случилось с их соплеменниками.

Небо больше не безмолвно для нас, дети мои, каковым оно было во времена дедов наших дедов и дедов их дедов. Оно наблюдает. И в его молчании может таиться не забывчивость, а прицел. Мы звали богов и просили их о послании нам их даров, но боги могут ответить нам смертью. Что принесут они нам в следующий раз?..