Второе рождение

Молодость, растерянная в коридорах больниц, жизнь, состоящая из боли и разочарований, — такова была реальность героини. Отчаявшись, она соглашается на смертельно опасный эксперимент по омоложению, где её ждёт не только исцеление, но и новая, ослепительная судьба. Это история о втором шансе, когда за одну попытку можно выиграть всё: здоровье, богатство и счастье.

ВСТУПЛЕНИЕ.

Есть такие жизни, которые словно бы ошиблись адресом доставки. Они должны были достаться кому-то другому, более стойкому, а попали не в те руки. Её жизнь была именно такой — бракованной. Список диагнозов в её медицинской карте был длиннее, чем список её достижений. Депрессия и апатия шли с ней под руку, как верные, хоть и нежеланные подруги. Она уже и забыла, каково это — просыпаться с мыслью "чего бы мне хотелось?", вместо привычного "как бы мне сегодня продержаться?". Её будущее виделось ей прямой серой линией, обрывающейся в никуда. И она смирилась с этим. Потому что когда терять нечего, даже самый безумный риск кажется не страшным, а интересным.

Эпизод 1: Каменный цветок

Городок Аметистов, затерянный среди холмов, был так мал, что его можно было обойти за пару часов неспешным шагом. Но для Юны и этот путь был марафоном. Ее жизнь была зажата между двумя точками: уютной, но облезлой квартиркой в старом доме с резными ставнями и безымянной городской больницей, чей унылый фасад она видела из своего окна. Эта больница была ее вторым домом, ненавистным и неизбежным, как осенняя слякоть.
Самой ранней памятью Юны была не мамина колыбельная, а жгучая, режущая боль. Боль в низу живота, которая становилась ее верным спутником, тюремщиком и пыткой. Мочевой пузырь. Этот орган, о котором другие люди не вспоминали годами, управлял ее жизнью с детства.
— Мам, опять больно, — шептала маленькая Юна, зажимая рукой низ живота.
Мать смотрела на дочь с бессильной тоской. Они исходили всех врачей в их городе и в соседнем областном центре. Один доктор, уставший и циничный, крутил пальцем у виска: "Девочка, у тебя все анализы в норме. Это у тебя в голове проблемы. Иди к психушке". Антидепрессанты, которые ей выписали от нервов, лишь затуманивали сознание, но не притупляли адское жжение.
Школа стала адом. Она была той странной девочкой, которая вечно бегает в туалет. После каждого урока, сгорбившись и стараясь быть невидимкой, она пулей летела в кабинку, ненавидя скрип двери, который слышали все. Шепотки, смежки, издевки... Ее мир сузился до размеров туалетной комнаты. В старших классах в голове поселилась тёмная, навязчивая мысль: "А что, если просто закончить всё это?"
После девятого класса она сбежала. Сбежала в спортивный техникум, на факультет лёгкой атлетики. Это был парадокс: её тело, предательское и слабое, жаждало движения. На беговой дорожке, сквозь боль и одышку, она пыталась убежать от самой себя, от своей болезни. И иногда, на несколько счастливых минут, это получалось. В редкие светлые промежутки, когда депрессия отступала, она рисовала странные, печальные картины, сочиняла мелодии на стареньком пианино и писала рассказы о людях, которые могли свободно пить воду и не думать о последствиях.
Потом был институт. Психолог. Ирония судьбы — лечить чужие души, когда твое собственное тело кричит от боли. Она продолжала бегать. С лекций — в туалет, с практики — в туалет. Она даже отучилась на права. Ей повезло с инструктором — пожилым, терпеливым мужчиной, который без лишних слов разрешал ей останавливаться у каждого куста, говоря лишь: "Бывает, Юна. Ничего страшного".
А потом был Ильдан. Брак на спор, с человеком, в котором она с первого взгляда не была уверена. Пять лет жизни, похожих на тягучее, серое полотно. И именно тогда, под гнетом несчастливого брака, ее тело окончательно взбунтовалось. Сначала удалили кисту яичника — болезненную, неожиданную. Потом, словно насмехаясь, поставили новый, устрашающий диагноз: лейкоплакия мочевого пузыря. Её снова положили под нож.
Под наркозом она на несколько часов обрела забвение, но, очнувшись, поняла: чуда не произошло. Жжение постепенно прошло, но вечный, неотступный позыв — этот внутренний надзиратель — остался. Она так и продолжала жить от туалета до туалета.
Развод с Ильданом стал глотком воздуха, когда появился Улиан. Добрый, спокойный музыкант, он смотрел на нее не как на больную, а как на Юну. Впервые за долгие годы она вздохнула с облегчением, почувствовав, что может быть не только пациенткой, но и женщиной. Но ее болезнь стала тенью их отношений.
Ей приходилось ездить с ним на концерты. Каждая поездка в другой город была стратегической операцией. Она плотно ела, но не пила ни глотка воды, чтобы выдержать дорогу. Ее сердце сжималось от стресса в такт стуку колес. Она молилась, чтобы водитель — она предпочитала выбирать женщин — оказался понимающим и без раздражения останавливался по первой, сдавленной просьбе. К счастью, им везло.
Они часто ездили в город, где жил друг детства Улиана, Налиан. Его дом становился их пристанищем. Уютный, наполненный запахом книг и свежей выпечки, он был тем местом, где Юна могла хоть ненадолго расслабиться. Сам Налиан, человек с тихим голосом и мудрым взглядом, никогда не задавал лишних вопросов, но всегда показывал, где находится туалет, как бы между прочим. Эта простая, ненавязчивая забота была для нее дороже любых слов.
И вот, вернувшись из одной такой поездки, глядя из своего окна на ненавистную больницу, Юна поняла, что больше не может. Ни так жить, ни так болеть. Ее тело стало тюрьмой без решеток, а ее мир — размером с туалетную кабинку.
И в тот самый день, в её почтовом ящике, среди рекламных листовок и квитанций, лежало письмо. Конверт был странным, тяжелым, из плотной дорогой бумаги. Адрес был напечатан на принтере, и в графе отправитель значилось всего два слова: «Проект "Феникс"».
Конечно! Вот второй и третий эпизоды, которые продолжают историю Юны.

Эпизод 2: "Ад по расписанию".

Если раньше ад Юны был тихим, вымощенным хронической болью и унижением, то теперь он зазвучал. Звон стоял в ушах, а в груди поселилась дикая, неистовая птица, которая билась о ребра, пытаясь вырваться наружу. Это началась аритмия, переходящая в пароксизмальную тахикардию.
Первый приступ застал ее ночью. Резкий толчок в груди, и сердце сорвалось с ритма, застучав в бешеной, хаотичной пляске. Воздух перестал поступать в легкие, мир поплыл перед глазами. Холодный ужас, первобытный и всепоглощающий, сковал ее. "Я умираю", — пронеслось в голове, единственная ясная мысль в оглушительном вихре паники.
Скорую вызывали так часто, что диспетчеры уже узнавали ее адрес. Врачи снимали ЭКГ, кололи успокоительное, разводили руками: "Паническая атака на фоне ВСД". Однажды пожилая санитарка, глядя на бледную, трясущуюся Юну, покачала головой и мрачно изрекла: "Да на вас, милочка, порчу сделали. Нужно к бабке сходить". И Юна, отчаявшись, почти готова была поверить.
Замкнутый круг затягивался туже: боль - стресс - тахикардия - паническая атака - страх смерти - новый стресс. Она жила в аду, где ее собственная жизнь была ей врагом.
Единственным светом в этом мраке была ее мать, Мила. Она была тихой, но несгибаемой скалой. Ночью она садилась у кровати дочери, держала ее за руку и ровно дышала, пытаясь своим спокойствием надышать ритм на ее бешеное сердце. "Дыши, дочка, вместе со мной. Все пройдет. Я с тобой".
Прорыв оказался не там, где его искали. Новый гастроэнтеролог, изучив историю болезни, предположил, что проблемы с сердцем — это рефлекс на постоянное раздражение блуждающего нерва из-за больного желудка. Ей прописали строгую диету и препараты, снижающие кислотность. И — о чудо! — когда ушла изжога, аритмия отступила. Приступы не исчезли совсем, но теперь они возвращались лишь в моменты сильнейшего стресса или погрешностей в питании.
Потребовалось еще пять долгих лет, чтобы ее психика, измотанная до предела, потихоньку выползла из тени паники. Пять лет, чтобы заново научиться доверять собственному телу.
И когда ей начало казаться, что она наконец-то обрела хрупкое, но равновесие, она вспомнила о странном письме, которое все это время лежало в ящике стола, как неразорвавшаяся бомба.

Эпизод 3: Проект "Феникс"

Конверт был тяжелым, холодным, будто выкованным из металла. Юна разорвала его. Внутри лежало несколько страниц с глянцевыми изображениями клеток и диаграмм, и письмо, где сухим языком излагалась суть Проекта "Феникс" — революционный эксперимент по тотальному омоложению организма на клеточном уровне. Риск — 50%. Вероятность летального исхода — 30%. В случае успеха — полное исцеление, физическое обновление и финансовое вознаграждение, которое закрывало бы все ее потребности до конца жизни.
Она смотрела в окно на знакомый силуэт больницы. Пять лет назад она бы испугалась. Сейчас она просто устала. "Терять мне нечего", — произнесла она вслух, и эти слова прозвучали как освобождение.
Ее поместили в стерильное, похожее на кокон помещение. Первые дни были адом. Ее побрили налысо, одели в длинную белую футболку. Она чувствовала себя так, будто по ней проехался не просто танк, а целая танковая дивизия. Каждый день начинался с забора десятков анализов. К ее вискам, груди, запястьям присоединяли датчики и чипы, чьи холодные щупальца считывали малейшие вибрации ее тела. Она была подопытной мышью в стерильном лабиринте.
Но даже здесь находились островки человечности. Ее навещала Мила. Она приносила домашние пироги, которые Юне нельзя было есть, и просто сидела рядом, гладя ее по руке, уже покрытой синяками от катетеров. "Ты сильная, Юна. Ты всегда была сильной". Приходил Улиан и его друг Налиан. Они говорили о музыке, о планах на будущее, создавая иллюзию нормальной жизни за стенами лаборатории.
У нее была даже своя комната-келья, где она могла рисовать и писать. Пианино не было, и новые мелодии рождались и жили только в ее голове, становясь саундтреком ее метаморфозы.
Эксперимент был чередой странных, порой болезненных процедур. Капельницы с "коктейлем молодости", жгучим и холодным. Криотерапия, где ее тело на секунды погружали в ледяной ад. Световые ванны, заставлявшие кожу покалывать. Генетические модуляции, о сути которых ей говорили лишь общими фразами. Каждый ее вздох, каждое изменение в анализах, каждый этап преображения скрупулезно записывали на камеру. Она жила в реалити-шоу, где ставкой была ее жизнь.
И вот, через месяц, она увидела в зеркале первые изменения. Кожа, всегда бледная и тусклая, посвежела, поровнел цвет. Через два — она заметила, что утром не чувствует привычной, гнетущей усталости. А через полгода, когда эксперимент подошел к концу, ей принесли ее старую одежду и зеркало во весь рост.
То, что она увидела, заставило ее вскрикнуть. Из зеркала на нее смотрела незнакомая, ослепительная женщина. Кожа — гладкая, упругая, без единой морщинки, как у пятнадцатилетней девочки. Волосы, которые начали отрастать, были густыми, тяжелыми, темными, ни единого седого волоска. Они спадали на плечи блестящей волной. Густые, собольи брови, которых она не видела с юности, и темные, пушистые ресницы, будто после наращивания. Черты лица заострились, проявились скулы. Тело стало подтянутым, сильным, без грамма лишнего жира.
Она была не просто здоровой. Она была обновленной. Переродившейся.
Когда материалы эксперимента смонтировали и выпустили в свет, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. «Феникс» стала сенсацией. Юна — иконой, символом победы науки над недугом. Ей заплатили астрономическую сумму, а ее слава лишь приумножала капитал.
Но главной наградой была не слава и не деньги. Это была свобода. Свобода пить воду, когда хочется. Свобода сесть в машину и поехать куда угодно, не думая о туалетах. Свобода творить. Ее музыка и книги, рожденные в боли, нашли отклик в миллионах сердец. Она помогала другим — спонсировала клиники, поддерживала талантливых художников, спасала тех, кто был в отчаянной ситуации, как когда-то она сама.
Она купила дом с мастерской и, наконец, роялем. Объездила весь мир, осуществив каждую свою мечту. И прожила долгую-долгую жизнь, до ста лет, оставаясь в своем новом теле женщиной в расцвете сил, с ясным умом и сердцем, полным благодарности. Ее история, которая началась в тесной квартирке с видом на больницу, стала легендой о втором рождении.