Однажды в... СССР. Книга 2. Глава 57

Глеб рыбу не очень жаловал, всё больше по мясу, а вот Мишка, тот, наоборот, рыбку уважал. А рыбу в «Сирене» подавали знатную; сюда много именитых людей захаживало, чтобы местную рыбку отведать: и слуги народа, и серьёзные коммерсы, и бандосы. На мясо тоже грех жаловаться, но, как не крути, а ресторан-то рыбный!                Глебу подали оленину в брусничном соусе, а Мишка заказал свой любимый палтус с пюре из батата, а ещё рулетики из морского языка. К ним прилагался штофик холодной водочки, под которую хороши  яркобокие маслины и каперсы.                Вообще, обоим хотелось посидеть без баб, по-мужски, так сказать… Чтобы за базаром не следить и салфетку на колени не класть; это задавало настроению тон свободы и боевого духа. Обоим хотелось жрать, (именно жрать, это при жёнах — кушать, а сейчас именно жрать). Поэтому без тостов по первой и по оливочке, сразу же по второй и давай, что есть силы тарелки опустошать!..                Не заметили, как графинчик опустел, но второй заказывать не стали, ведь тому была причина —  разговор, лёгкий и совершенно беспредметный,  начавшийся с юношеских воспоминаний, вдруг перерос во что-то более взрослое, очень серьёзное и деловое, превратившее двух мальчишек в настоящих мужчин!                Глеб вдруг спросил:                — Скажи, Мишань, тяжко на зоне?                Мишка, целый вечер смеющийся и разглагольствующий на всякие пустые темы;  Мишка; совсем забывший, что он уголовник со стажем, и они с Глебом, как заметил Седой, теперь  по разным сторонам  баррикад, сразу стал серьёзным и неулыбчивым.                Теперь перед Глебом сидел не друг его Мишка, а положенец Монгол. Он долго молчал, вроде сомневаясь, стоит ли вообще затевать этот разговор, тяжёлый и, наверное, не нужный, с другой стороны понимая, что Глеб спрашивает не из праздного любопытства, но из сочувствия, а раз из сочувствия, то, наверное, нужно ответить:                — Тяжко ли было за колючкой?.. Знаешь, так вопрос не ставится… — Монгол вытащил из пачки сигарету и прикурил её:                — По разному бывало. Ты понимаешь, там ведь тоже жизнь… И люди там живут…  Там свои законы, своё мироустройство, свои друзья и войны… Всё, как на свободе!.. Но риска в том существовании побольше. Ты там, ну как в разведке — всё время должен быть настороже: что сделать, что спросить и что ответить. Как повести себя с одним, а как с другим...  Потребности остались те же самые, ну а возможности урезаны до нельзя.  И чтобы выжить, под раздачу не попасть, ты должен быть и сильным, и отчаянным, и хитрым. А главное, что и спасает в трудную минуту, и ценится превыше всего, это — дух!  Есть настоящий дух — ты будешь жить. А нет — то кое-как существовать, если здоровье не потеряешь. — Мишка затянулся и не спеша колечками выпустил дым изо рта. — А я ведь тоже могу спросить тебя: легко ли тебе существовать в этом мире, где столько зла, обмана и жадности. Как ты справляешься с этим? Везде одинаково: что здесь, что за решеткой…               
Глеб молчал… Не перебивал, не отвечал и не реагировал, давая другу выговориться.         
— А ещё, Глеб, знаешь, судьба… У каждого своя… Моя, видать, через тюрьму проложена… Ты спросишь, доволен ли я своей долей? — Монгол затушил окурок в пепельнице и посмотрел на Глеба, внимательно слушающего его. — И да, и нет! В зоне я страдал и наслаждался; я терпел и пел; я был в неволе, будто бы, привык, и всё равно не проходило часа, когда бы я не думал о свободе. Я мало говорил и был услышан, — он замолчал, задумался, и неожиданно спросил:                — А знаешь, какая все эти семь долбанных лет была у меня мечта?                — Какая?                — Угадай!                — Ну... про свободу ты уже сказал... Наверное... влюбиться! Чтоб встретить настоящую свою любовь?                — Не угадал, брат. Помнишь фильм «Калина Красная»? Там где вор, выйдя на волю, берёзку обнимает и разговаривает с ней? Знаешь, тот, кто писал эту киношную историю, он точно срок тянул! Так вот и я все эти годы мечтал... обнять берёзу, или тополь, или дуб! Но больше всех  — берёзу! Обнять, прижаться и почувствовать и гладкость, и шершавость её коры. Погладить, руку подержать на ней подольше. Энергией её подпитаться, что ли? Представляешь?! До зоны сколько раз бывал в лесу — и никогда желания такого не было и близко. А вот сейчас, когда минута выпадает, так я всегда — к берёзке. Прижмусь, поглажу, обниму... как человека. Ты знаешь, может мне это только кажется, но впрямь, как будто, силы набираюсь, и настроение светлеет. — Мишка опять задумался. — Что-то подобное я чувствую, когда бываю в церкви, там, где намоленное место. Выходишь, будто душу облегчил...                Возникла пауза: Глеб обдумывал сказанное Мишкой, а Монгол вдруг подумал, почему после отсидки у него осталось так мало эмоций, как будто, он исчерпал на них весь свой лимит.                Хочется обрадоваться – и не радуется; слов бы нежных Катюхе наговорить за её доброту и ласку – не открывается рот; обнять бы Глеба по-братски – ушло время объятий:                — А ты, Глеб, что про свою жизнь поведаешь?                Глеб вроде очнулся от своих раздумий, налил в свой стакан минеральной воды и выпил большой глоток:                — Я?.. А что я… Моя жизнь – не моя жизнь… Она мне будто и не принадлежит, она теперь на сто процентов собственность Её Величества моей жены. — Глеб как-то виновато взглянул на друга, признаваясь, что он — подкаблучник. — Знаешь, я ведь хотел быть адвокатом, помогать людям… Но Вера настояла, чтоб я пошёл в УБОП. Ну ты знаешь её – она везде ведь ищет выгоду, а с её бизнесом...  моя работа в милиции даёт ей больше, чем другим! — Глеб вдруг заговорил быстрее и более темпераментно:                — А ты знаешь?.. Я и не жалею!.. Нисколько! Я доволен своей жизнью!.. Потому что… люблю Веру!.. Да, люблю больше жизни!.. Ты можешь сказать, что это предательство по отношению к Яну!.. С одной стороны – да, ты будешь прав; но с другой – где он?!.. Его нет!.. Значит Вера свободна!.. Да ты и сам в курсе, никогда она его не любила! — он замолчал и снова отхлебнул из стакана.                — Вам что-нибудь принести? — они даже не заметили, как подошла официантка.    Монгол взглянул на Глеба и сказал:                — Принеси нам кофе, пожалуйста!                — Хорошо, Михаил Григорьевич!                «Как она не устаёт улыбаться!» —подумал Монгол. Сам-то он улыбался только, когда приезжал к маме и сестренке. Он повернулся к Глебу:                — Я тоже поначалу слегка был влюблён в неё… А почему у вас нет детей?                Глеб усмехнулся:                — Она не желает… Для себя живёт… А я очень хочу…
Принесли кофе. Подали красиво – на стол водрузили глиняную турку, в которой сверкал густой кофе, опьяняющий своим ароматом, и две крохотные чашечки; а ещё графинчик с холодной водой и пару невысоких стаканов.                Дежурная улыбка на прощание, и официантка вновь испарилась, понимая, что не вправе мешать беседе этих двух серьёзных и состоявшихся мужчин, о которых она может только мечтать.               
Монгол, на правах хозяина, плеснул себе и другу волшебного напитка, после чего обратился к Глебу:                — Давай, брат, поговорим о делах.                Глеб взял чашечку в руки:                — О делах? Интересно! О каких же?                Монгол тоже взял чашку и отхлебнул из неё кофе:                — Весь уголовный мир гудит, Глеб… Кто-то  законников отстреливает! — Монгол  внимательно посмотрел на Глеба уже не на как старого друга, а как на высокопоставленного сотрудника УБОП. Если это дело рук ментов, то Глеб наверняка в теме. Но Глеб и глазом не моргнул: или не в курсе, или красиво играет!..                «Скорее играет!» — подумал Монгол, — тема-то слишком щекотливая!»                Глеб недовольно поморщился, видимо не хотел с Мишкой о работе. И это понятно, когда по разные стороны баррикад:                — Да, Мишаня, я знаю о чём ты говоришь. По каждому эпизоду заведено уголовное дело.                — Зачёт! —усмехнувшись, проговорил Монгол, ставя чашку с недопитым кофе на стол.— И что, есть результаты?                — Пока нет… Работаем.                — Без обид, брат, но, или вы работаете без усердия, или вам просто не выгодно копаться в этом.                — Работаем, как можем, — чуть раздражённо ответил Глеб.                —Ну а сам-то, как думаешь, чьих рук дело? — спросил Монгол, уже понимая, что разговора всё равно не получится.                — Следствие разберётся, — как заправский мент ответил Глеб, но Мишка не сдавался :                — Послушай, брат… Я понимаю, время такое… ну... разгул преступности,  дела  разваливаются,  или переходят в разряд «висяков». Статистика так себе, кому понравится?! А наверху результатов требуют… Вот и задвинул кто-то из ваших идейку – почистить воров. Так-то оно полегче будет, как говорится – нет человека, нет проблемы! — Монгол внимательно вглядывался в лицо Глеба, пытался уловить хоть какую-то реакцию.                — Ерунда это всё, ы— Глеб полез в карман куртки и достал кошелёк, намереваясь расплатиться.                —Не обижай, брат, ты – мой гость! — намекая на кошелек, проговорил Мишка. — Давай так! Сегодня, к сожалению или к счастью, всё можно купить. Мы хотим купить себе спокойную жизнь, прекратить отстрелы. — Мишка достал из внутреннего кармана блокнотик и шариковую ручку. Затем вырвал из блокнота листок и написал на нём сумму. «Вот!» — он пододвинул листок к Глебу.                Глеб, не касаясь листка руками, просто взглянул на него. Долго смотрел на сумму, потом на Мишку и опять на листок; такое количество нолей вогнало его в ступор!                — Это в зелени, брат! — Монголу было приятно, что хоть в чём-то он удивил друга. Наконец, Глеб встал. Монгол последовал за ним.                — Хорошо живёте! — Глеб не улыбался. — Но это не ко мне! Не мой стиль!  — протянул Мишке руку. Они попрощались.                Монгол молча смотрел, как уходит Глеб.

                Продолжение в Главе 58