Исторический роман. Отрывок

Захария бен Арон га-Коген, иудей, астролог и немножко лекарь, поймал на себе взгляд проходившего мимо христианского священника. Глаза священника тут же засветились азартом охотника, завидевшего добычу. В быстрых мыслях Захарии успело мелькнуть сожаление, что он не задержался на Городище. Хотя бы на минуту.
     — Схара! — коверкая его имя, крикнул тот. — Как хорошо, что я тебя встретил! Всё, теперь ты мой гость. И не отказывайся, идём ко мне обедать!
     — Меня ждут на торгу, — попробовал Захария избежать неизбежного.
     — Ничего! Подождут, — отрезал тот и, не выдержав, расчувствованно воскликнул. — Жид ты мой! Ух!..
     Подхватив его под руку, поп Денис, пыхтя от предвкушения, повлёк его за собой.
     — Так что такое, ты говоришь, небесная сфера и какая из них самая высокая?
     С обречённостью вздохнув, Захария принялся рассказывать, по ходу объяснений постепенно разгораясь привычным и ему тихим восторгом пред известными ему чудесами мира. Но тихим же, а не на всю улицу новгородскую!
     Когда слуцкий князь Михаил Олелькович вместе со своим братом, великим киевским князем Семёном Олельковичем, принял решение отправиться ему сюда, к Захарии пришли старейшины из его киевский общины иудеев-караимов. В долгом, на полдня, обсуждении они тоже порешили: должен Захария, воспользовавшись приятельством князя, попроситься к нему в свиту. Попасть тем на один из крупнейших в этом мире рынков, да договориться с тамошними купцами, снова широко выложив некогда великий торговый путь от ладожского моря к крепостям генуэзским. Князь, ценивший его и как астролога, и как лекаря, и как просто собеседника, вряд ли ему в том откажет.
     В последний момент чуть не расстроилась было поездка из-за болезни старшего князя. Но всё же выехали. Благополучно добрались, поразившись богатству и размаху торговой столицы, выросшей там, где Б-г, казалось, ещё не разделил до конца сушу и воду. Тем удивительнее был подвиг людей, не только сумевших здесь освоиться, но и построить город, великолепием превосходивший всё виденное прежде Захарией. А ему-то поездить довелось.
     Устроились на Городище. Князь занимался своими делами; он своими, заводя знакомства и осматривая товары. Торговлю здесь вели, казалось, все – от женщин до священников. Так он и познакомился с попом Денисом, столь ненасытно заинтересовавшимся случайно оброненными Захарией высокими знаниями.
     Да, поначалу он опасался столь жгучего интереса к своей особе со стороны местного каноника. В германские земли, в польские уже прибегали, спасаясь дознания Инквизиции, с последующим разорением или вообще костром, испанские иудеи. Если хоть и половина слухов, доносившихся до Киева, была правдой…
     Но в этой чудной земле и христианские священники оказались чудными. Они даже рясы не носили, как то делали их киевские собратья. По виду почти ничем не отличаясь от обычных горожан, они и вели себя так же. Громогласно, открыто, беспечно. Этому Денису оказалась присуща ещё и невероятная жажда знаний, не утоляемая его провинциальным христианством. 
     — Шестокрыл при тебе? — заговорщически наклонился тот к нему, когда они уже входили в ворота его двора.
     — При мне, — похлопал Захария себя по глубокому, по торговой привычке, карману, где пряталась тетрадь с переведённым им астрологическим трактатом. — Опять хочешь его полистать?
     — Я тогда сейчас пошлю за Алексеем. Он очень хотел и книгу посмотреть, и с тобой, Схара, познакомиться.
     Что ж, по крайней мере они хлебосольны, напомнил себе Захария. Уйти от них полуголодным не удалось бы и великану Галиту. 
     Пока накрывали щедрый стол, в горницу поспешно вошёл ещё один гость, тот самый протопоп Алексей. Он оказался невысок, худощав – редкость в этом городе, если ты только не совсем пьяница или не смерд с округи. На его заострённом, даже несколько жёстком лице сейчас кротко теплилось то самое предвкушение, которое уже ходуном ходило в облике попа Дениса.
     Хозяин вскочил, принялся радушно угощать своего нового гостя им, Захарием. Денис хлопал в ладоши, смеялся, чуть ли не подпрыгивал. Беседа продолжилась и за столом. Что ж, ради таких разносолов и томлённой в сливочном масле каши Захария готов делиться с ними всем тем, что доступно не совсем уж безграмотным слушателям. Особенно их интересовала звёздная наука, с её предсказаниями человеческих судеб и установлением точной даты очередной лунной или солнечной гибели.
     О Шестокрыле заговорили только тогда, когда со стола убрали большинство блюд, оставив разве что заедки, лениво лакомиться этими приятными на вкус пустячками.
     — Ну так покажи ж, — вытерев рукавом стол, сказал хозяин.
     Захария извлёк из недр одежды свою тетрадь. Осторожно возложил на чистую поверхность. Искоса и искренне любуясь запылавшими лицами собеседников, прочёл её полное заглавие. Тут же указывая пальцем на рисунке то или иное, что сейчас им называется. Затем перевернул первую страницу. Стал читать дальше, прерываясь на просьбы разъяснить. Понял, что если будет слишком глубоко нырять – утонет вместе с ними. Особенно им не хватало знаний математики. Впрочем, они, видимо, всерьёз рассчитывали разобраться в науке только силою своего желания да пыхтения. 
      Из их замечаний он вдруг сообразил, что движет ими не только интерес к строению и движению звёздных сфер. В них пробулькивало желание точно высчитать, когда случится Страшный суд. Да, кому ж не известно, что эти христиане уверены: мир не вечен. Однажды случится второе пришествие их лже-мессии, тот будет всех их судить. И раз сказано в Писании – сотворён сей мир за семь дней, то и сроку его существования положен предел в семь тысяч лет. Сейчас же у них 6979 год от сотворения мира. Приближение предсказанной даты весьма их волновало, в том числе и своей точностью. Вдруг где-то ошиблись, и вселенский суд – где-то на пороге?
     Утомившись попытками уразуметь, его ученики оторвались от строчек с рисунками. Потянулись к орешкам, заедать случившееся огорчение. Оное, прочем, продолжалось недолго.
     — Ты, Схара, как-то баял, что у вас нынче 5207 год от сотворения мира, — измотано прошепелявил поп Денис. — А как так может быть? Али праотцы неверно считали? И какие именно тогда? Наши али ваши?
     — Ты ж видишь, кто лучше считать умеет, — тут же вскинулся протопоп, всё-таки более выносливый, чем его товарищ. — Ты умеешь звёзды считать? А они, вот, умеют. Вот то-то и оно. Знать, и праотцы их не глупее были.
     Скрытно зевнув, Захария стал раскладывать, почему сейчас только 5207 год. Ему настороженно внимали, хмурились, сами что-то мысленно считали. Даже принялись спорить меж собой. Когда окончательно охрипли, Алексей вполголоса пробормотал:
     — А если и здесь: по вере вашей будет вам?
     —  Это как, объясни? — опешил Денис.
     — А что, если для христиан Страшный суд по нашему времени будет. А для них, жидов, – по ихнему.
     — Эк ты придумал. Это вообще как такое возможно?
     — А почему бы и нет, — взвился Алексей. — Господу всякое чудо под силу.
     — Это как?.. Баба летом родила, а дитё её зимой на свет появилось, что ли?
     — Господу всё возможно! А тебе бы лишь бы языком молоть.
     Насупившись, они некоторое время тяжело дышали друг другу в лицо. Впрочем, оставшихся сил им явно не хватало на что более существенное.
     — Схара Ароныч, — повернулся к нему поп Денис. — А дозволь отдать ему на время многомудрого Шестокрыла твоего? Он её своим писцам. Те и перепишут. Ловко то сделают, пусть и не поймут ничего.
     Забегали  мысли и соображения. Снова шевельнулась улёгшаяся было подозрительность. Ну а вдруг дойдёт до их владыки, а тот и… Захария вдруг вспомнил, как хозяин вытирал рукавом обрызганный стол. Беспокойство тут же стихло.
     — Да, пусть возьмёт. На время. Только пусть переписчики языками не треплют.
     — Эх, и щедрая же ты душа, жид! — возопив это, хозяин потянулся к нему целоваться, по местному обычаю.
     Они снова принялись, с наслаждением усталости, обсуждать услышанное сегодня. Повторяли, пробуя на вкус, поднимали вверх указующие пальцы, даже снова о чём-то заспорили, правда, уже любовно.
     Когда Захария освободился, идти на рынок оказалось поздно. Он медленно шагал к торчащему неподалёку бесформенному Городищу, давя подошвой свежевыпавший снег. Что ж, зима здесь не морознее, чем в Киеве. Да и не собирается он оставаться здесь надолго. Судя по некоторой заброшенности Городища, выглядевшей чуть ли не бесхозностью – там никто надолго не задерживался. Никто не сидел в той деревянной крепости так долго, чтобы начать приводить её в порядок. Новгородцам и подавно в голову не приходило делать жизнь своим служилым князьям приятнее. Его князь уже не раз бранился на их скаредность. При всей их хлебосольной щедрости – в том, что касалось их князя, они были готовы удавиться за лишний мешок муки.
     Видимо, и он здесь ненадолго. Когда Михаил узнал, что не одолел недуг его старший брат, он чуть было не метнулся обратно в Киев, за наследством. Потом подуспокоился, принялся ждать. Королевского гонца с предложением вернуться княжить в вотчину не пришло. Зато появилась весть, что отправил туда Казимир своего наместника.
     А значит, не будет больше ему великого княжества киевского. Будет киевское воеводство Казимиру.
     Совсем почернел Михаил. Несколько дней просидел со своими боярами, в думах. Попросил его, Захарию, составить ему звёздную карту, как раз в том, что касалось его самого и Киева. Успел Захария то сделать. А теперь вот думай, как рассказать князю о том, что ему открывают звёзды. Ибо ничего хорошего там не выходит.
     — Так что говорят твои звёзды? — спросил его князь.
     Захария только поднялся во двор, едва оглядевшись по сторонам, –  а тот уже сам размашисто направился  в его сторону.
     — Сделал я, князь. Всё расскажу.
     — Тогда пошли ко мне!
     — Да, сейчас. Только сбегаю за той бумагой, — Захария крикнул в спину удаляющемуся князю.
     — Тогда пошли к тебе, — вдруг передумал тот, разворачиваясь.
     Они добрались до скромных покоев, которые он, впрочем, ни с кем не делил. На полпути к ним присоединился слуга с горящей свечой. Поставив ту на стол, слуга исчез.
     — Говори! — приказал князь.
     Захария потянулся к сложенному листу, испещрённому знаками, цифрами, схемами. Разложил его, приуготовясь расшифровывать заказчику все эти хитросплетения домов и регрессий.
     — Вот, — ткнул он пальцем. — Прежде всего, ретроградный Меркурий. Что это значит? А то, что ни золотом, ни торговлей, ни обменом посольств дела не решить.
     — Только мечом, выходит? — поспешил с выводом тот.
     — Можно ещё и хитроумием. Или прибегнуть к благодетельному времени. Подождать, пока звёзды не сойдутся удачей.
     Михаил, стоявший оперевшись ладонями о стол, цепко, хоть и бессмысленно, вглядывавшийся в его расчёты, – вдруг поднял взгляд к его лицу.
     — Ждать? Снова ждать? Мудро… Но… — не добавив, что «но», князь потребовал продолжить отчёт.
     — Что касается меча. Марс, хоть и благоприятный, но не слишком долго. Не больше, чем до праздника Песах. Да ещё и дом Сатурна несколько препятствует Марсу, — поднял брови Захария, нарочито тыча пальцем в оный дом. Он давно уж заприметил: чем меньше заказчик понимает в его расчётах, тем прямее надо указывать, откуда из его рисунков что берётся.
     — Ничего хорошего твои звёзды не говорят, — Михаил отошёл от стола, усевшись в древнее кресло, которое сюда принесли как раз для такой оказии. — Расскажи ты мне что-нибудь. А, жид?..
      В его голосе вдруг прорвалась почти мольба. Захария уселся на лавочку неподалёку. Князь тоже обладал невероятной жадностью к познаниям. Да только к знаниям особого рода – попроще, повеселее. Про битву Давида с великаном Галитом. Или о том, как Моше развёл воды моря. Правда, сейчас его просьба выглядела иначе, не просто пустой скукой, требующей развлечения.
     Подумав, он решил поведать тому о ратных подвигах. И вот, так далеко от земли обетованной, в которой, впрочем, ни сам Захария, ни его отец, ни дед никогда и не был; в этой тёмной избе, закутанной для тепла в сугробы, льётся речь о великом и в своём поражении Элеазаре бен Яире, о защите крепости Масада. О том, как побеждённые насмеялись над победителями. О том, что невозможно покорить народ Израиля.
     Он не успел ещё закончить своё повествование, как вошедший в самозабвенный слух князь вдруг вскочил со своего места. Принялся резко вышагивать от кресла к двери и обратно. Рассказчик замолчал, ожидая, когда тот вернётся из своих вспыхнувших дум.
     — Опасную сказку и ты мне рассказываешь, — остановился тот вдруг у двери, лишь слегка оборотив голову к нему. — Мол, и в поражении можно добыть немеркнущую славу. И красиво говоришь, ох красиво… Так завораживает, что и самому так же уже хочется.
     Он опёрся руками о притолоку, постоял так. Потом резко обернулся к терпеливо молчащему Захарии.
     — Да только неправильно так! Нельзя искать гибели!
     — Защитники крепости и не искали её, — озадаченно напомнил Захария. — Но римляне уже разрушили стену той…
     — Не понимаешь ты меня, — зло мотнул тот головой. — И я объяснить не сумею. Только точно знаю: неправильно то! Биться? Бейся. Враг сильнее? Пусть сам он тебя и убьёт. А тут…
     — Так ведь они же не убили себя. На самом деле они принесли себя в жертву Б-гу. И вот, с тех пор, сколько веков уже минуло. Сколько народов и племён сгорело в войнах или забыло себя. Народ же Израиля жив. И дальше будет жить. Ибо угодна была та жертва Б-гу.
     — Ох, не умею я так говорить, как ты, Захарий. Знаю же: неправильно. Тебя же переубедить не смогу. Да и не хочу, — неожиданно спокойнее добавил он. Следы пролетевшей бури уже покидали его чело. — Не бойся. Я на тебя не сержусь. Что бы ты ни сказал, или твои звёзды… Решение всё равно принимать мне.
     Захария долго смотрел в уже опустевший проём дверей. Кажется, поездка сюда ещё обернётся бурями. Как бы не оказаться ими захваченными, раздумывал он, пока окончательно не потянуло спать.
      Со следующего дня он принялся куда старательней заниматься торговыми делами для себя лично и для своей общины. Они, караимы, не менее предприимчивы и спаяны, чем иные группы иудеев. Только более открыты миру и остальным людям. Так что его научные встречи с Денисом и Алексеем тоже продолжались. Тем паче, что в них постепенно вовлекалось всё больше их родственников, друзей или просто знакомцев. Новые его почитатели тоже почти все поголовно были из среды священников. Это вам не Андалузия с Севильей, вот что!
     Однажды на Городище поднялась суматоха, во исполнение приказа князя «уезжаем отсюда!». Захария бросился к своим ученикам, забрать свой почти переписанный Шестокрыл. 
     — Эх, жалость-то какая, — чуть не плакал Денис. — А сам ты, Схара Аронович, без князя остаться не хочешь?
     — Нет, мне сейчас в Киев надо. Потом, может, и вернусь.
     — Ну да, торговать с ними выгодно, — повеселел тот.
     На скорую руку они устроили ему прощальную пирушку. Медовухи, слёз и поцелуев на ней было немерено. Пуще всех страдал расставанием Алексей. На его обычно жёстком и невозмутимом лице – особенно по сравнению с Денисом и остальными – вдруг ледяным пламенем разгоралась истинная страсть.
     — Чего тебе? — наклонился к нему однажды Захария, помогая тому высказаться, наконец.
     — А можно в иудейство… которое ваше… ну креститься? — напрягся тот, торопливо, резко, ломая язык. — Я даже и на обрезание готов, вот те!.. — тут он резко захлопнул рот.
     Захария чуть не отшатнулся. Нет, конечно: они, караимы, вполне открыты и тем, что принимают к себе новообращённых. В отличие от всех иных иудеев. Но оставить после себя выкрестом христианского священника – за это бы его никто не похвалил.
     — З-зачем? — принялся собираться он с обычно быстрыми мыслями. — Мудрость звёзд и точность календарей не зависят от веры того, кто посвятил им жизнь. Оставайся-ка ты на своём месте. Так тебе даже будет больше времени и пользы для занятий наукой. А захочешь, будешь приходить к местным жидам, беседовать с ними.
     — Это да, — опечалился Алексей. — И с ними можно. Но с тобой им, Схара, не сравниться.
     — И я тоже по тебе буду скучать, — нашёлся Захария.