Великая участь

Если бы я задержался на работе хотя бы на пять минут или, наоборот, сбежал бы пораньше, то избежал бы «великой участи», которая в моём понимании давно превратилась в традиционную пытку. Но всё вышло как вышло: я вышел из здания, где осуществлял трудовой процесс, двинулся по улице в сторону стоянки такси. Было недалеко — метров двести. Вечер подкрадывался незаметно, как вор, уже протягивающий руку к последнему солнечному теплу. Солнце отбрасывало багровые лучи, такие густые, будто ими можно было вымазать ладони, и они ложились на фасады домов медленными мазками, расширяясь, как разлившаяся краска. Облака же, наоборот, тяжело темнели, становясь плотными, матовыми, почти металлическими: темно-синими, похожими на чертёжные тени, которыми когда-то закрашивали ошибки на бумаге. Казалось, небосвод вот-вот сомкнётся над городом, как крышка огромного железного сундука, — как вдруг...
Хотя какое «вдруг»? Это давно стало статистикой, такой же унылой и неизбежной, как ежегодное повышение тарифов на вывоз мусора. С небесных краёв опустился космический аппарат. Он не падал, не летел — именно опускался, как опускаются на воду странные, неспешные существа океана. Его очертания были абсолютно не земные: корпус растянут, перекручен в замысловатую линию, похожую на знак «параграф», только утолщённый, блестящий, словно отлитый из стекловолокна, которое всё время меняло оттенки. Тугие изгибы отражали небо и багровое солнце так, будто аппарат состоял не из металла, а из жидкости, замороженной в момент текучего движения.
Одного взгляда хватало, чтобы понять — это не человеческих рук изделие. Все, кто был рядом со мной на улице, разлетелись в стороны. Кто-то упал, потом вскочил и побежал; кто-то ронял пакеты; кто-то просто орал. Я же замешкался. Во-первых, потому что всегда был медлительным. Во-вторых — потому что залюбовался контурами этого корабля, который, хоть и сулил проблемы, выглядел потрясающе. Поразительная вещь: эстетика всегда дурманила меня сильнее страха. И вот этим бессмысленным созерцанием я позволил себя втянуть в «великую участь» — миссию, возложенную правительствами всех стран на обычных граждан, миссию, от которой нельзя было отказаться, если только не хотелось потом платить такой штраф, что пришлось бы продавать почку, а то и обе.
Я — мужчина средних лет, высокий, но сутулый, с вечной тенью усталости под глазами, с волосами, которые давно следовало привести в порядок, — огляделся. Никого рядом не осталось. Стоял посреди пустой улицы, как герой нелепой постановки, который вышел не в тот момент. А меня уже зафиксировали видеокамеры, зелёные точки лампочек на них моргали безжалостно. Значит, отнекиваться бесполезно: процедура — моя, всё целиком. Если сбегу сейчас, штраф будет больше, чем любые траты, что свалятся на меня через минуту.
Аппарат приземлился метрах в двадцати от меня — вернее, завис, даже не пытаясь коснуться земли. Он висел над тротуаром так легко, будто висел всегда, будто тротуар сам был придатком его тени. Кроны деревьев и столбы уходили под корпус, но тот даже не шелохнулся: удерживал дистанцию до миллиметра. Его поверхность отливала красным отражением солнца: густой, тягучий цвет тек по изгибам корпуса и складывался в иллюзию, что по нему стекает кровь. Но это только иллюзия — те, кто оттуда выползли, крови не имели вовсе.
Из раскрытой щели на «параграфе» выползли пять существ — зелёные гусеницы с коричневыми панцирями. Точнее, не просто гусеницы: каждая была длиной примерно метр, шириной с мою ногу, а панцирь состоял из перекрывающихся сегментов, похожих на крыши старых амбаров. Их кожа была не гладкой, а чуть матовой, будто покрытой тончайшими ворсинками. На боках тянулись ряды крошечных ножек — сотнями, и каждая лапка шевелилась отдельно, так что движение их напоминало осязаемую рябь по поверхности воды. Головы были приплюснутыми, с двумя крупными чёрными глазами, как у старых марионеток, стеклянными, совершенно лишёнными выражения. Но именно эта пустота делала их тревожнее. Из ротовых клешней то и дело выскальзывали капли густой прозрачной слизи — вероятно, средство коммуникации или знак возбуждения.
Я насчитал пятерых. Это вызвало у меня облегчённый вздох: три дня назад сосед нарвался на сотню гостей, и его процедура стоила ему месячной зарплаты. Гусеницы были прожорливые — это все знали. Пятёрка выглядела вполне приемлемо: бюджетно, если так можно сказать.
— Приветствуем тебя, брат по разуму! — прокрякала первая гусеница.
На самом деле из её рта донёсся резкий металлический скрежет, будто кто-то водил ржавым ножом по стеклу. Но переводчик — гладкая серая коробка, прикрученная к каждому столбу в городе, — мгновенно преобразовал его в человеческую речь. Динамики на столбе вспыхнули мягким светом, подтверждая, что сигнал прочитан.
Так начиналась моя великая участь.
— Салям, — буркнул я, протирая затылок. В висках пульсировала тупая боль от перегрева: температура в летнее время не спадала ниже тридцати семи в нашем тепловом поясе, где я проживал, и казалось, что воздух пытается меня сварить. Я с тоской посмотрел на отходивший автобус-такси. Из его окон мне махали более удачливые сограждане — те, кому сегодня повезло не нарваться на космическую лотерею. Их лица растянулись в улыбках, но в улыбках этих не было ни сочувствия, ни участия. Скорее — ехидная смесь облегчения и мелкой злорадности: «ха-ха, парень, сегодня твоя очередь, не наша». В некоторых взглядах читалось презрение, будто бы я сам виноват, что не спрятался вовремя. У кого-то губы кривились тонко, почти чернильной ниткой, у кого-то брови поднимались так, как будто они смотрели на цирковую собаку, а не на человека. Настоящий хор ехидства.
Я поднял руку и показал им средний палец. Так, для равновесия вселенной. Повернулся к гусеницам.
— Мы прилетели со звезды… — начала первая.
Далее последовали названия — слог за слогом, щёлкающие, скрежещущие, переплетённые с какими-то хлюпающими частотами. Переводить эти звуковые дебри читателям нет необходимости. Скажу лишь, что это примерно в тридцати двух парсеках от Земли. Немало. Далековато припёрлись, паразиты. Век воли вас не видать.
Тем временем переводчик на столбе мирно вибрировал и вещал чистым, слегка металлическим голосом, подменяя их скрежет человеческой речью:
— Ваш сигнал, посланный шестьдесят лет назад в космос, был пойман жителями планетной системы…
Гусеница произнесла название той самой планеты — длинное, многосоставное, с угловатыми интонациями. И всякий раз, когда я слышал его, внутри у меня вскипала злость. Именно с неё у нас и начался весь сыр-бор. С тех пор мы этих мерзавцев ненавидели больше всех остальных: не только прилетели первыми, но и переслали наш сигнал дальше. Умники! Благодетели… чтоб им пусто было.
Кстати, потомков тех радиоастрономов, что послали в космос тот роковой сигнал, нашли. Осудили. Отправили на каторгу. Решили хоть таким способом наказать за глупость, поданную под соусом «научного прорыва». По сути, это было коллективное «спасибо» от всего человечества за многотысячные визиты по двадцать раз в день — за сорок лет вперед.
— Мы поняли, что в нашей галактике новые, ранее нам неизвестные разумные существа решили установить контакт с братством мыслящих и творящих созданий, и мы откликнулись на вашу просьбу! — продолжала квакать гусеница.
Второй пришелец посверкивал разноцветными импульсами на своём панцире, третий мягко изгибался, словно танцевал, четвёртый выпускал тонкие полоски света из щелей между сегментами. Их скафандры — если это вообще были скафандры — пульсировали мягким биолюминесцентным свечением, как глубинные океанские организмы. Это означало восторг, радость, прилив энтузиазма — так нам объясняли в инструкциях.
Я слушал и кивал, как положено.
— Так что, брат по разуму, встречай гостей! — завершил пришелец.
Так всегда заканчивается первая, вступительная часть. Если вы думаете, что это «насекомое» намеревается обучить нас межзвёздным технологиям, поделиться картами гиперпространства, дать лекарства от старения или хотя бы рецепт долговечной батарейки — то вы наивны. Никто, ни один из прибывших за последние двадцать лет, и не думал о таких вещах. Им это не нужно. Никакой цели поднимать чей-то интеллектуальный уровень у них нет. Им важна только формальность: зафиксировать нас в своих реестрах как планету с разумом. И чтобы мы, в свою очередь, отметили их существование у себя — по форме, по инструкции, по бюрократической необходимости галактического масштаба.
Двадцать лет назад всё было иначе. Или, точнее, мы так думали, что всё будет иначе.
Тогда прилетели жители той самой злосчастной планеты. Они выглядели как коровы с щупальцами и тремя головами — каждая голова имела свою пару глаз, свои зубы, свой рот, и все три одновременно жевали что-то невидимое, пускали слюни и издавали довольное мычание. Вместо хвостов у них были гибкие, толстые, как пожарные рукава, отростки — они ими обнимали встречающих, отчего многие дипломаты впервые испытали настоящий, неподдельный ужас.
Встречали их в ООН. Правительства России, США, Китая, Великобритании, Франции и ЮАР подписали договоры о признании расы и установлении дипломатических отношений. Накормили, напоили — как требовали обычаи. Им выкатили столы с десятками блюд, от травяных салатов до стейков, хотя никто не знал, что они едят. Они ели всё. Всё подряд. Радостно, жадно, с чавканьем. Пили тоже всё — воду, кофе, вино, шампанское, спирт, и даже машинное масло кто-то по ошибке поставил рядом, так они и его хлебнули. Один дипломат потом плакал — мотор его служебной машины накрылся.
Первый контакт обошёлся планетам в копеечку, но никто не жалел — эпохальное событие! Мы тогда ещё верили, что вот сейчас они расскажут нам что-то великое.
Но нет. Они нажрались, взяли подарки и улетели. С тех пор их никто не видел. Зато о нас они сообщили дальше. И дальше. И дальше. И вот результат: ежедневно — гости. Каждый считает своим долгом отметиться у нас, как в странном межзвёздном журнале посещений, и каждый перекладывает расходы на тех, кто случайно оказался поблизости.
А сегодня этим кем-то оказался я.
Да, признаюсь: в первые годы вся Земля кипела от страстей и позитивных ожиданий. Люди еще не успели устать, не осознали, что космос — это не сокровищница знаний, а барабан, в который стучат бесконечные делегации ради галочки. После первых «коров с щупальцами» прилетели еще. Потом еще. И еще. И еще. Словно огромный космический снежный ком покатился с горки, разрастаясь с каждым днем.
Их тоже встречали радостно: с военными оркестрами, караваями, почетными караулами, парадами и транспарантами «Добро пожаловать, братья по разуму!». Народ ликовал, как будто в каждом корабле ожидал увидеть древнего мудреца, который наконец-то шепнет человечеству формулу неограниченной энергии или рецепт вечной молодости.
Но когда счет прибывших перевалил за сотню, у всех медленно начали чесаться затылки. Непривычно, тревожно. Мы наконец спросили себя: а что, собственно говоря, мы получаем взамен?
И ответ был прост: ничего. Пришельцы не делились технологиями. Не отвечали на вопросы о строении своих кораблей. Молчали о сверхсветовых двигателях и законах, что позволяли им преодолевать сотни световых лет. Не рассказывали о химии их биолюминесцентных тканей, о структуре их ДНК или аналогов, о способах лечить болезни. Когда ученые спрашивали о преодолении старения, гости только моргали своими тремя или четырьмя веками, а некоторые — просто смеялись.
Они либо делали вид, что не понимают вопроса, либо откровенно игнорировали. Их цель была одна: прилететь, объявить нас «братьями по разуму», покушать — да, покушать обязательно! — и улететь. Всё.
Таким образом, наше познание разумности Вселенной не принесло человечеству ровным счетом никакой пользы. Разве что статистику. С тех пор количество визитов перевалило за десять миллионов.
И, разумеется, ни ООН, ни правительства планет больше не собирались тратить бюджеты на эти бесконечные застолья. Статью «Встреча братьев по разуму» торжественно вычеркнули из государственных расходов и переложили на нас, простых граждан. В законе это называлось «Великая участь». Процедура состояла из четырех пунктов:
1. Встреча.
2. Кормление.
3. Подписание бумаг о взаимном признании.
4. Проводы.
Подписывал документы теперь не президент, не министр, даже не мэр, а тот несчастный, кому не повезло оказаться рядом с местом посадки корабля. И оплачивал всё он же — из собственного кармана. Уклонение каралось тюрьмой и бешеным штрафом. Для меня эта встреча была пятнадцатой.
У моей жены всего три — и то исключительно потому, что передвигалась она под землей, на метро. Под землю пришельцы не проникали: то ли габариты не позволяли, то ли считали это дурным тоном.
Три встречи — и каждая по глупому случаю. В юности — пикник у речки с мамой. Тогда с неба упала парящая оранжевая сфера, из которой выползли существа, напоминающие скатов на ножках. Жена рассказывала, как расплакалась от страха, а мама пыталась прикрыть её пледом, будто это могло помочь.
Второй раз — романтическая прогулка с подружками. Третий — свидание с первым бойфрендом у фонтана. Она тогда думала, что парень признается ей в любви, а вместо этого признались космические тараканы, что считают людей «достойными разума».
Но ладно, я отвлекся.
Тем временем первая гусеница постучала по корпусу своего корабля — звук был похож на то, как по пустому ведру бьет металлическая ложка — и прокаркала:
— Нам известно, что земляне — гостеприимные существа. Чем угостите вы нас?
Я ткнул пальцем в ближайший ресторан — большой, яркий, с вывеской, мигающей красными буквы, как будто предупреждая: «Дружище, подумай, хватит ли денег».
Внутри кармана у меня скулило портмоне — а я мысленно прикидывал, потяну ли расходы или придется снова пользоваться кредитной картой… и потом месяц питаться лапшой быстрого приготовления.
Так или иначе, засиживаться этим зеленым червям я не дам. Накормлю, подпишу документы, отправлю отчеты почтой в правительство и аккуратно, но настойчиво намекну: «уважаемые братья по разуму, а не пора ли вам обратно в свою червоточину?» День рождения у меня через два дня. И приглашать этих зеленых паразитов я не намерен — не настолько я добрый человек.
Я двинулся к ресторану, чувствуя за спиной, как пятеро гусениц торопливо зашевелили ножками, стараясь не отстать от меня. Их движение было похоже на шуршание плотной травы под ветром, только гораздо громче. Они покачивались, переливаясь светом, словно были довольны тем, что Земля — большая бесплатная закусочная.
И вот так, под шорох множества крохотных лапок, мы втроём — точнее, шестеро против одного — двинулись к дверям ресторана. Который, как назло, оказался пафосным, дорогим и полным людей, которые, увидев меня и мою свиту, мгновенно отвернулись, изображая на лицах то самое выражение: «Повезло тебе, братан. А нам — нет».
Я вздохнул, толкнул дверь и подумал: "Господи… когда-нибудь этот космический дурдом закончится? Или единственный способ вырваться — это переехать на ту самую злосчастную планету, откуда всё началось… и плюнуть им обратно в то же самое окно, откуда однажды вылетел наш сигнал?"
Но, увы, пока моя «великая участь» лишь начиналась.
(24 мая 2016 года, Элгг)