Кросс 1138, или До 1-го года н. э. года не считали

   На днях, после самого пугающего, непонятного и печального фильма из советского детства "Гостья из будущего" (1984), с вечера и на ночь глядя по телеканалу "Мир" шли какие-то такие чёрно-белые художественные фильмы, мерцающие на экране при выключенном звуке. Такие фильмы, что при любом взгляде на экран, так, между делом - едва ли не каждый взятый в фокус внимания кадр из кинофильмов оказывал на сознание проникающее чувство эстетического, художественного, а то и какого-то ментального, не знаю, удовольствия, а ещё вернее, то удовлетворения, как итог. Одновременно, чувство, что сегодня производитель фильмов не способен восторгать сознание любым первым попавшимся кадром из фильмов при выключенном звуке.

   Космическая пыль, медленно движущаяся из тени в тень через оказавшийся на пути первой поток вырывающегося из звезды света. Образ этой легковесной взвеси, вальяжно выходящей из мрака на свет и снова, определенным своими законами медленного танца в невесомости образом уходящей в тень пыли, был лейтмотивом того дня - дня, когда я совершал свой очередной забег трусцой, кросс номер 1138 аэробной эры, уникальный тем, что совершал я его в помещении, а не под открытым небом вдоль автомобильных трасс, по мостам и улицам города, как это водится. Имея время, желание и необходимость, но не имея возможности для реализации озвученного обычным и естественным образом здесь и сейчас, но лишь на следующий день, я решил таки использовать внутри-рабочее время для пробежки. Пусть для этого и было необходимо соблюсти привязку к пространству, где царило это время: рабочее время - рабочее помещение офиса. И я побежал внутри замкнутого и в тот день свободного от коллег и клиентов пространства нежилого офисного помещения с длинными коридорами и приглушённым светом.

   Не знаю, как назвать и с чем сравнить эти ощущения для организма, который прекрасно помнит ещё Кросс номер 1 от 13 марта 1999 года, когда все последующие происходят в любую погоду и в любое время года исключительно на свежем воздухе. За исключением этого, Кросса номер 1138-го, и 1136-го.

   Наверное, это похоже на космическую пыль, вышедшую из мрака по направленному лучу света. Давление частиц света на частицы пыли придает импульс последним на локальном участке, где мрак расступился, и вынуждает их закручиваться друг вокруг друга, смущенных от кажущегося настойчивым внимания квантов света - словно мифических целеустремлённых блондинов верхом на грубой и наспех отлитой броне, с помощью которой они пытаются расширить жизненное пространство на, якобы, темный Восток, куда, мол, не попадает свет Просвещения. На самом деле, они целеустремлённо идут вперёд со скоростью света, пока не наткнутся на твердое тело, на материю, под конвоем отраженного света которая будет претендовать на истину в нашем сознании. Итак, окружающий мир является отраженным светом, в той или иной степени поглощаемым поверхностью, с которой он соприкасается. И источник света должен располагаться таким образом, чтобы не ослеплять глаза. А, может, свет - это и есть истина, а весь отраженный мир - всего лишь её частный случай. Но мы намеренно игнорируем правду, играя с отраженным светом, где правда и неправда создают объемное изображение, способное лучше восприниматься, чем слепящий глаза поток интенсивного света, как дальний свет фар автомобиля под управлением водителя с угнетённым чувством такта, когда он светит в упор на пешехода, вынужденного временно терять обратную связь с поверхностью своей узкой тропинки.

   Черно-белое кино, в первую очередь, говорит о том, что это старое кино из определенного периода времени на заре телевидения. Отсутствие цвета, ярких красок и приближенной к реальной четкости стимулировали мастеров кинематографа компенсировать это за счёт более творческой работы со светом и тенью. Возможно, они достигли того, чтобы эта работа вышла на уровень искусства. Когда дополнительный свет, вдруг, ложится на лицо героя чёрно-белого фильма на экране, ты воспринимаешь это за внутренний свет героя, вырвавшийся наружу в результате его интенсивной умственной деятельности или внезапного просветления. Чёрное не является цветом в чёрно-белом мире. Белое не является цветом в чёрно-белом мире соответствующего одноименного кино. В чёрно-белом кино, вообще, нет цвета, а его заменяет свет той или иной интенсивности. Мозг зрителя освобождён от непременного символизма цвета, как-то цвета флагов, одежды, знаков и так далее. Манипуляция цветом, скрытая или навязчивая, отсутствует. Но присутствует игра света. И... мудрость или музыка.

   Какие же высокие двери и потолки в зданиях, заснятых в чёрно-белом фильме "Сельская учительница". Этот советский фильм 1947 года, за который режиссеру была присвоена Сталинская премия, изначально назывался "Воспитание чувств", кажется. Наверное, изначальное название имело неустойчивый и неопределенный формат и изначальный посыл, затрудняющий соответствующий прогрев исходных чаяний зрителя перед просмотром. Упростили. Не знаю. Окончательное название, конечно, сразу акцентирует и фокусирует сознание зрителя. Наверное, образ сельской учительницы был светом в этом фильме. И с помощью этого света зритель должен был освещать для себя окружающую учительницу атмосферу времени, которое затрагивается в фильме: царская Россия, где для способного, но бедного мальчика нет места в гимназии с высокими дверями и потолками. Однако, несмотря на сюжет о событиях накануне 1917 года, фильм был 1947 года. И ты понимаешь, что эти высокие двери и потолки, которые не позволяют человеку сутулиться, уже в руках тех, кто обязательно даст образование бедному мальчику. Ибо адский ад 1917-1947 годов был преодолен не напрасно... Наверное, об этом и было кино. Однако, я буду держать в уме изначальное название "Воспитание чувств" фильма "Сельская учительница". Потому что именно это название служило проводником к истинной задумке авторов фильма. Они, возможно, изначально не думали выделять сельскую учительницу на передний план, чтобы не нарушать равновесие всей системы, всей механики, всего выстрела. Как вариант, хорошее кино, как выстрел, который тебя зацепил и осколок от которого ты хранишь. Наверное, поэтому много хороших фильмов и не бывает.

   Бег трусцой с гантелями в руках в замкнутом пространстве помещения - это не совсем кросс, но это отсроченный кросс. Это магия внутренней сосредоточенности перед броском.

  Это было августовским вечером 1998 года. Мне 21 год. Я прибежал домой, совершив пробежку, как небольшое аэробное дополнение к своей тогдашней программе анаэробного физического тренинга "Путь мускулов" с января 1990 года. И уже была ломота в теле. Я ел картошку с мясом, помню. Но она не лезла. Аппетита не было. Со мною что-то явно случилось. Что-то нехорошее. На своей тогдашней работе я только перешёл из одного подразделения в другое: из работы вовне с людьми я перешёл на должность работы с коллегами уже внутри ведомства. И болезнь застигла меня как раз на этом переходе. Возможно, вернее было бы сказать наоборот: этот мостик внезапно возник как раз в инкубационный период болезни, чтобы, когда та меня захватила б, я уже был на переправе. На следующий после того забега трусцой день я пришел на работу и сказал новому непосредственному шефу, что у меня большие подозрения, что со мною что-то не так. И я помню, как достал из кармана брюк с алыми полосами связку ключей от множества дверей, словно предчувствуя, что вчерашний кросс станет последним кроссом в моей прежней жизни. Все мои забеги, от самого первого и неловкого в раннем детстве и до школьных кроссов, кроссов курсантских, армейских и после армейских первых милицейских - все эти бесчисленные кроссы, весь этот мой бег, которому не было счета и которому я не давал счёта, не давал порядковых номеров, ибо зачем, мол, и какой смысл - эта эпоха с первых лет и до 21 года закончилась. Я сдал кровь с пометкой Cito! И вскоре, с диагнозом гепатит, скорая увезла меня в инфекционку, окончательно вернусь из которой я уже только к февралю следующего, 1999 года. Но это будет ещё не скоро, пока, тем временем, вскоре по прибытию в инфекционку, у меня пожелтеют белки глаз и до огромных размеров, в том числе визуально, вырастит печень, инерцию которой я отчётливо ощущал в теле даже при очень медленной ходьбе внутри больничного двора. И через предательски навязчивые мысли о смерти и начнется моя метаморфоза. Каждые три недели, когда выписывали очередных выздоровивших после гепатита, а я продолжал от него лечиться, был очередной этап этих внутренних изменений. Снова,  снова и опять, черт возьми. Даже уже выписав под Новый, 1999 год, когда заведующий отделением собрал нас, как выпускников элитного университета, объявив после напутствия и инструктажа, что если уж таки решитесь выпить на праздник, то тогда лучше чуточку водки, но ни в коем случае ни шампанского, через 10 амбулаторных дней я снова вернулся. Какие-то уколы по пять гривен за штуку (по тем внутренним субъективным ощущениям 21-летнего парня, по сегодняшним ценам и по тому положению дел с финансами - это, наверное, как по пять тысяч рублей за штуку сегодня. А если честно, то больше. Несоизмеримо больше, ибо я в них поверил. Я поверил - и вскоре меня выписали. Я поверил в эти ампулы, за которые дорого заплатили мои родители. Несмотря на то, что я был в какой-то степени в состоянии изменённого из-за стресса сознания, я чувствовал, что это было накладно, даже несмотря на то, что я тоже работал. Когда мама приносила еду или эти же ампулы, это было похоже на то, что она и иногда заезжающие на желто-синем милицейском "бобике" коллеги - гости из параллельной реальности. Хорошо, что не помню, приходил ли отец. Потому что отец - это всегда был слишком сильный медиатор чувств, как бы он не старался делать вид, что сторонится: перед ним я был, как на ладони. Искусство моего отца всю жизнь и заключалось в том, чтобы деликатно держать некоторую дистанцию, чтобы не ранить моих чувств, ибо в его глазах я непременно видел свое несовершенное отражение. И он закрывал глаза там, где я мог увидеть свое отражение в гордом нелицеприятном виде. Но имейте ввиду, дети, подростки и юнцы: если вы не посмеете заглянуть в глаза собственного отца, то, однажды, в ваши глаза непременно заглянет Отец. И тогда держитесь;-) Но это будет лучшим вариантом, ибо если ни отец, ни Отец - если ни эти могучие двое - то к вам аккуратно, незаметно и вкрадчиво подкрадется Змей.

 Итак, меняющийся внутренний мир должен был искать и прокладывать новые  контакты с внешним миром, новые коммуникации, новое восприятие и так далее. И снова, уважаемые дети, подростки и юнцы, напомню вам о существовании тайной тропинки, тайной коммуникации, которая в любую погоду, в любое время года и всегда, что бы ни происходило с вами и целым Миром, будет связывать ваш внутренний мир со внешним - это любовь. Однажды, когда ваш космический корабль вернёт себе контроль над полетом, его экипаж восстановится и вернёт себе силу, а его вновь назначенный старый новый капитан получит новый запакованный конверт с полётным заданием, только огни преданной платонической любви будут служить надёжным ориентиром через мглу неопределенности для высадки десанта своих новых надежд, желаний, стремлений и мечтаний. Я знаю, вы уже и сами видите и слышите гром и молнии ночной высадки своего десанта. Натиск стихии, буря чувств, твердь земли после периода невесомой неопределенности и томительных ожиданий, когда вашу душу словно раз за разом скальпировали. И тонкое платье, несмотря на то, что мокрое от падающих с неба перекинувшихся через все дамбы Мира волн, будет трепетать от порывистого ветра, а сияние молний будет периодически выхватывать из мрака мокрые волосы на дерзком от любви и до боли знакомом ослепительно белом лице предмета твоих вожделения. Никто не будет в состоянии вспомнить ночь высадки десанта. Потому что новый день будет казаться обычным. Но это не так. Безмятежное утро, дрожащие от дуновения ветерка и залитые утренним Солнцем стебли и лепестки диких цветов в траве, чистое небо. Только сердце, оперативно восстанавливающееся от тока ещё вчера критически абразивной крови, в потоке которой циркулировал огнедышащий змей с шипами, когтями, клыками и крыльями, царапающими сосуды изнутри, ещё напоминало о чём-то, что было ещё вчера. Отныне, твоя кровь больше никому не нужна, кроме тебя самого.

   Приглушённые огни спортзала, "утиный шаг" с тяжестями в руках или за спиной, как базовое упражнение для тех, кто заново учится летать. Какое совпадение: моя новая должность подразумевала владение, в числе прочего, целым спортзалом, с тренажёрным залом и своим собственным кабинетом. И это только, напомню, в числе прочего. Через год я таки сниму погоны 1994-2000 годов и покину ведомство, растворившись в массе так называемых простых людей, каковым и является ваш покорный слуга. Но этот год я использовал по максимуму, чтобы набраться впечатлений и проверить организм на предмет его готовности ко встрече с суровой реальностью будней павшего ангела. Весь год исключительно лакто-вегетарианская диета: никакого мяса, никаких яиц, никакой рыбы, ни капли алкоголя, ничего жареного, копчёного, острого и так далее. Только молочного и растительного происхождения пища. И табакокурение. Однажды, в туалете Главного учебного корпуса Харьковского военного университета намеренно как научившись курить, специально выкуривая по пять сигарет подряд, чтобы быстро привить зависимость, так уже с курением практически не расстаюсь и по сей день. Не в подворотне же закурил впервые, верно? А будучи курсантом Пятого факультета - это про РВСН. Их в Украине уже не было. Ну, и я, соответственно, решил оттуда отчислиться. Вернее, некая сила меня оттуда увлекала обратно. И ещё один момент: начальником университета был генерал Толубко. А знаете, кто в СССР командовал РВСН, когда там служил мой отец? Верно: Толубко - отец. Это подтверждение о том, что у генерала есть свой сын:-) А ещё подтверждение того, что распад государств ломает уже начертанные на небесах линии жизни, если они заступают за линии новых государственных границ. Изначально желающий быть истребителем, мечта ещё была, но Союза уже не стало. Мой мозг не понимал разницы между летчиком СССР и летчиком Украины. Но есть силы, которые неосознанно влекут нас и поправляют, если мы подвержены их влиянию. Потому что это две большие разницы. На втором курсе я специально закурил, когда решил отчислиться. Между 18 и 19 годами. Вскоре, отчислился. В итоге, вместо диплома инженера-баллистика я привез на Донбасс из Харькова конфеты, сигареты и Библию:-) И незабываемые впечатления от походов к харьковским доярках за парным молоком, когда нашу группу второкурсников баллистиков в октябре 1995-го свозили на 10 дней помогать собирать урожай в какое-то село под Харьковом. Разумеется, многие из курсантов, пользуясь случаем, искали местный самогон, а избранные - может и местных барышень, в чем, впрочем, я не уверен, ибо им хватало самогона, чтобы устраивать дискотеки на двухъярусных кроватях под музыку Yakida и Ace of Base. Потому что мы регулярно пили серый кисель с бромом. Благодаря ему у нас не то что либидо - у нас не было даже поллюций. Я же, в компании из двух-трёх "нехватчиков" особого назначения, выдвигался вечерком по молоко. Мы заходили к местным дояркам и говорили: а можно молока? Они смотрели на нас так, словно можно было не только молока, но все трое-четверо были отборными девственниками - и ничего в этом не понимали, от слова вообще. Зато, видя нашу ангельскую не испорченность, девушки и женщины убирали марлю с бидонов и окунали туда большие алюминиевые кружки за парным молоком. Там рядом был забор, каких полно в фильме "Вечера на хуторе близ Диканьки". На этом заборе мы и висели по полчаса, в буквальном смысле не способные передвигаться из-за закинутых по три с лишним литра парного молока в одно лицо. Мы не могли поверить, что такое возможно: разве можно наесться в армии? Возможно, если встречаешься на своем пути с харьковскими женщинами: эти благословенные люди не оставят тебя голодным. И ещё: прелесть девственного мужчины в том, что его взгляд и помыслы не бесчестят ни одной женщины. И когда женщина это чувствует, то вместо сиюминутной интрижки она тебя накормит и благословит на дорожку. Вот, так... Парни, не спешите с этим делом: успейте рассмотреть девушек во всей их божественной, а не субъективно сексуальной красе. Успейте распознать их глубокую суть и магию. Ну, и не забываем слова Э. Леви: "Желаете обладать - не отдавайтесь";-)

   Итак, я тренировался, я готовился. Я массировал кончики каждого пальца. Я должен был знать: из-за перенесенного гепатита лишенный прежней силы, гордости и тяжёлых анаэробных тренировок - смогу ли я благополучно перейти на аэробные тренировки, во главу угла которых я поставил бег трусцой на средние и длинные дистанции?

   13 марта 1999 года я выхожу из подъезда дома, чтобы отправиться в свой первый после гепатита кросс. Это был 45-минутный кросс по дорогам, улицам и мостам, который я благополучно совершил. А уже в мае того же 1999 года, спустя всего 4 месяца после выписки, я совершу свой самый продолжительный кросс длительностью 306 минут (5 часов и 6 минут) непрерывного бега. Мне было 22 года и я испытывал себя. В итоге, уже к осени я успел загнать себя в депрессию на фоне физического и психологического энергетического истощения: так беспощадно бегать было категорически нельзя. Тем более, после гепатита. Тем более, что я был на сильно ограниченной в разнообразии диете. И, вот, тогда-то, а быть точнее, то 22 ноября 1999 года и "родился" Divine Excursator. Но это уже другая история.

   Кстати, один момент, который тогда казался обыденным, а сейчас - уникальным и более нигде не встречающемся. Харьков 1994-1996 годов, когда я там находился, просто кишел военными, а именно: курсантами и преподавателями-военнослужащими. Вот, такого качества военными. То тут, то там, повсеместно двигались либо строем в размере учебных групп или целых курсов, перемещаясь на занятия из одного учебного корпуса в другой. Если намечался какой праздник, так это ещё и регулярные тренировки марша в "коробках" на своих спортивных стадионах, а на сами торжества - прям на главной площади. Не говоря уже о том, сколько тысяч просто по-одиночке спешащих по своим служебным делам курсантов и офицеров самых разных родов войск из всего Харьковского разнообразия военных ВУЗов.

    Курсанты же, начиная с третьего курса, и офицеры ходили в "парадке": в военных мундирах или костюмах, как их там, с фуражкой. Кстати, не знаю, как сейчас, а в те года Харьков говорил на Русском языке, на котором были напечатаны и книги, издаваемые в Харькове. Кстати, учебники в университете были тоже на Русском языке. Но главное, что все учебники в военном ВУЗе писались преподавателями самого ВУЗа.

   А теперь непосредственно к уникальному явлению из Харькова девяностых. У отечественного обывателя с девяностыми часто бывает связано понятие "лихие девяностые". Но это понятие никоим образом нельзя отнести к Харькову, который просто ломился он великого разнообразия продуктов, от хрустящих батонов хлеба - до самолётов Антонова, от бесчисленного количества просвещенных офицеров советской социалистической школы - до наваристого борща на столе у каждой харьковской хозяйки. Я уже не говорю про книги, кинотеатры, планетарий, трамваи, инфраструктуру, метро и рынок, которому позавидовали бы все на постсоветском пространстве, ибо здесь было всё, причем в три раза дешевле, чем где бы то ни было. Это я только сейчас представляю. Будучи там в состоянии постоянного стресса от учебы и постоянного желания есть, а затем ещё и от желания скорее свалить оттуда домой на Донбасс - я всего этого не замечал. В одиночестве с буквой "К"  бродя в увольнении, я захаживал в планетарий и с каким-то странным чувством смотрел в купол потолка либо захаживал в приглянувшийся мне небольшой кинотеатр, где я снова и снова попадал на фильм "Телохранитель". Приходилось смотреть, тем более, что ведь булку надо ж было где-то съесть. Кстати, напомню, что курсантами, как студентами, тоже становятся с 17 лет. Разница лишь в том, что студенты оттягивают неизбежное, а курсанты уже в 17 лет давно приняли Присягу... Крещение, присяга и женитьба, обычно, происходят в несколько абстрагированном, бессознательном состоянии сознания.

   В Харькове 1994-1996 годов, курсант или солдат, пересекаясь с офицером даже на шумной многолюдной улице, обязан первым отдать честь. В ответ, даже если ты передавленный ремнём на талии первокурсник, тебе обязательно отдадут честь, даже если это будет хоть лейтенант, хоть полковник, а то и генерал. Короче, если ты не заметил на улице или даже в метро офицера в форме, то, в зависимости от его характера и настроения, тебя могли просклонять прямо посреди улицы. Дисциплина, несмотря на кажущееся броуновское движение огромного города.

   Особенно интересно было, когда взрослый офицер шел без головного убора, а ты отдавал ему честь, даже в неловкой и неожиданной для того ситуации. В таком случае, поравнявшись с тобой, офицер делал резкий поворот головы в твою сторону, одновременно с поворотом головы приподнимая подбородок вверх. Вот, так. И когда юнец видит такое, когда взрослый офицер отдает честь таким внимательным к чести офицерского мундира и, одновременно, к юному коллеге образом, то невольно зарождается уважение к чему-то невидимому, вокруг чего это всё вертится.

   Если на пути курсанта или солдата, просто праздно прогуливающего в увольнении по Харькову, возникал памятник, обелиск или мемориал солдатам и офицерам Великой Отечественной войны, то военнослужащий обязан был перейти на строевой шаг, повернуть голову в сторону памятника, все это время держа правую ладонь в области виска и оба в жесте отдания воинской чести. Ваш покорный слуга лично это не раз совершал. Просто так пройти мимо памятника ВОВ человек в военной форме пройти не мог. Так было в Харькове 1994-1996 годов. И это было нормой, потому что никто из гражданских вокруг не крутил у виска, если курсант чеканил шаг по мраморной плитке у военного обелиска.

    Харьков был упомянут ещё и потому, что преподавателем физкультуры в универе был пожилой и лёгкий на подъем мужчина с длинными седыми волосами, который нас не заставлял ничего делать на уроках, кроме бесед о беге в его жизни перед тем, как отправляться лёгким бегом до северной окраины Харькова по Сумской и обратно. Перед экзаменом он исчез. Вместо него пришел преподаватель в звании капитана. И стал запугивать ожидающими нас на экзамене нормативами, подразумевая, что с нашим старым гражданским преподавателем мы неоправданно и легкомысленно имели неосторожность расслабиться. На ночь перед экзаменом по физкультуре, помимо штатного ужина в курсантской столовой, я съел батон хлеба, изрядно запивая его водой из-под крана, чтобы не случилось изжоги или несварения. Утром пошел дождь. Решение проводить экзамен или нет принято было не сразу. Мокрым и взволнованным нам дали отмашку и мы погнали сдавать экзамен. Успешно сдав подтягивания, спринт и кросс, я уже тогда понял, что обычный бег трусцой обладает накопительной скрытой силой, в час икс перехватывающей управление организмом, который приходит в себя уже только потом, а случившееся с ним на физическом уровне не помнит...



4-5-6 декабря 2025 года

ЛНР, РФ

А. В. С.