Нетающие цветы

Полдень. Базарная площадь взрывалась янтарным светом и гомоном. Разливалась пьянящим запахом корицы, хвои и горячего воска. Город, готовясь к Рождеству, напялил на себя праздничные одежды, но в его праздности чувствовалось что-то нервное, лихорадочное. Воздух вибрировал от скрипа полозьев, звона колокольчиков, визга детей и подспудного гула тысячи невысказанных тревог.

Десятилетний Ваня, державшийся за руку матери, смотрел на мир глазами, в которых смешались восторг и тоска. Он хотел деревянного солдатика в красном мундире, сверкавшего на витрине. Но знал — они купят лишь самую чахлую ёлку. На том всё.

Толпу вспорола, как ледоруб, купчиха Аксинья. Шёлк, мех, свертки. Она отмахнулась от мальчишки с баранками и, не глядя, швырнула медяк в протянутую руку нищего у церковной ограды. Тот не шелохнулся.

Напротив, барин Петров с супругой в соболях лениво выбирали стеклянные шары. Студент Дмитрий, прикорнув у стены, зарисовывал сцену в потёртый блокнот. Его карандаш выхватывал фальшивые улыбки, пустые жесты. Мужчина, согнувшись, тащил на плече громадную ель, словно желая спрятаться за ней.

А в тени, у стены старой лавки, сидела старуха. Лицо в морщинах. Но глаза… Глаза были цвета ясного неба, почти белые и невыносимо глубокие. Она не торговала ничем съедобным. На столике, застланном поблекшей тканью, лежали Нетающие Цветы.

Цветы изо льда. Тончайшей работы. Каждый лепесток дышал хрупким совершенством. Они не таяли. Мороз был не их состоянием, а сутью. Они светились изнутри — призрачным, молочным сиянием. Старуха отдавала их за копейку. Иногда — даром. Шептала при этом что-то о «сохранении».

Ваня увидел. Замер. «Мама, они живые!»
Анна, его мать, торопливо отвела взгляд. «Не выдумывай. Стекло. Нам бы ёлку».

Купчиха Аксинья, проплывая мимо, задела лавочку рукавом. Цветок упал. Она подняла его, разглядывая с брезгливым любопытством. «Дешёвая подделка. Замороженные слёзы?» Бросила копейку. «Позабавлю горничных». Старуха молча кивнула.

Дмитрий-студент присел на корточки. Взял цветок. Лёд был твёрдым, холодным, но… живым. Под пальцами чувствовалась лёгкая вибрация, будто внутри бился крошечный пульс. «Научная аномалия», — пробормотал он, покупая один. Старуха, вручая, сказала тихо: «Не всё познаётся расчётом, барин. Иное просто… пребывает».

К нищему подошёл мальчишка Гриша, пытавшийся продать веточку замёрзшей рябины. Их взгляды встретились — у обоих пустые и голодные. Мальчишка трясся от холода и отчаяния. Старуха позвала Гришу. «Возьми, дитятко. Пусть греет». Протянула самый крупный, сияющий цветок. Мальчик взял. Его окоченевшие пальцы ощутили не холод, а странную, сковывающую глубину.

И тогда над площадью раздался Звук.

Высокий, чистый, ледяной звон — будто лопнула струна, натянутая между небом и землёй. Толпа замерла на миг.

А потом — треск.

Гигантская, только что установленная праздничная ель в центре площади рухнула. Не согнулась — обрушилась, как подкошенная. Древесина хрустнула, искры фонарей взметнулись вверх, крики, давка. Купчиха Аксинья, только что отойдя, едва увернулась, но её роскошная шуба оказалась придавлена ветвями. Лицо её, всегда надменное, исказил первобытный ужас. Мужчина с елью на плече застыл, его ноша внезапно стала невыносимо тяжелой.

Когда суматоха чуть улеглась и к обломкам побежали люди, оказалось — лавочки старухи больше нет. Ни следа. Ни осколка. Только гладкий, чистый снег на том месте.

Дмитрий, прижимая к груди купленный цветок, почувствовал, как лёд ожил. В его глубине заплясали тени: пожары, бегущие толпы, искажённые гримасой страха лица. Он зажмурился, но видения бились в его черепе, совпадая с ритмом собственного сердца. Цветок был не сувениром. Он был вестью.

Гриша сжимал свой цветок. От него не исходило тепла. Шло ощущение… абсолютного равновесия. Полного отсутствия внешнего холода, потому что внутренний становился сильнее. Он смотрел на хаос, и его детское лицо было спокойно, отрешённо. Мороз мира больше не мог причинить ему боли — он сам стал его частью.

Ваня, прижавшись к матери, смотрел на рухнувшую ёлку. Его детский мир, хрупкий, как стеклянный шар, дал трещину. Солдатик в красном мундире вдруг стал неважен.

Аксинья, выбираясь из-под веток, вдруг содрогнулась от пронизывающего холода, хотя мех был тёплым. Цветок, купленный в насмешку, выпал у неё из муфты и разбился о камни. Не растаял — разлетелся на тысячи острых, алмазных осколков. И с каждым осколком казалось, что из её души вытекает последнее подобие тепла, оставляя внутри вымороженную, звонкую пустоту.

Вечер опустился на город, принеся не успокоение, а тяжёлую, тревожную тишину. Колокольный звон казался теперь не праздничным, а погребальным.

И лишь в кармане студента Дмитрия нетающий цветок продолжал тихо вибрировать, словно секундомер, отсчитывающий время до начала. До того часа, когда лёд, который нельзя растопить, станет единственной правдой этого мира. А все остальные огни — рождественские свечи, огни балов, огни надежд — погаснут, не оставив и пепла.

Приглашаю на свою страницу в
Стихи ру https://stihi.ru/avtor/veronique28
и мой творческий блог
VK https://vk.com/akademiyaliderstva