Белеет парус одинокий

               
                Белеет парус одинокой
                В тумане моря голубом!..   
                Что ищет он в стране далёкой?
                Что кинул он в краю родном?..
             
  М.Ю. Лермонтов


На севере Германии, в земле Шлезинг-Гольштейн, в эмигрантском Ноймюнстере жила с сыном моя хорошая  давняя подруга, тоже русскоязычная поэтесса Оля, собственно к которой я первоначально и ехала, да Польша задержала.
   И может быть потому, в последние дни в Польше перед отъездом к Оле в Германию, я хотела разыскать православную церковь, исповедаться и причаститься. Мне советовали поехать во Вроцлав (там находилась большая русско-язычная диаспора), но я нашла церковь в  Ополе, в подвальном помещении католического собора Петра и Павла.  Я вошла  собор и была поражена его пышностью. Огромные иконы с изображением распятого Христа и Богородицы. Правый угол костёла украшала большая рождественская ёлка. Звучал орган. На длинных, выстроенных в ряд скамейках, сидели прихожане. Войдя в храм, я по православному перекрестилась и подошла к распятию. В отличие от наших традиций, в католических костёлах допускаются женщины в брюках и без головных уборов.
 Прихожане сидели, лишь изредка вставая на молитву. Но это было не главное отличие. Разглядывая иконы и изваяния, слушая  красивую мессу, я вдруг обнаружила, чего же не хватает в Соборе Петра и Павла. А не хватало там «русского духа», и ещё я не ощутила покаянного смирения перед Богом. Всё было слишком вычурно, красиво и материалистично. Я тихо вышла из большого храма и спустилась в подвал, где была маленькая православная церковь.Там, как во времена первых христиан в «катакомбах», шла служба.   Она  шла на трёх языках – польском, русском и украинском. Церковь была скромно украшена. Немногочисленные прихожане стояли и с трепетом слушали литургию рождественского поста. Польский батюшка исповедал и причастил меня, благословил на дорогу и попросил  помолиться о православных поляках, когда я буду в Топловском монастыре в Крыму. Кроме того, мы говорили о  разнице между католицизмом и православием и долго беседовали на богословские темы за чашкой чая. Я попрощалась с батюшкой на польском языке, мы обнялись и он сказал: «Нелегко тебе будет там, как и нам нелегко здесь. Человеку, несущему Свет Христов, трудно везде. Замолви слово о Польше, скажи людям правду, мы тоже помолимся о тебе». Взглянув в глаза батюшки, я увидела в них слёзы и поняла, что он знает обо мне намного больше, чем я сама. Мне даже показалось, что он видит моё будущее… Хотя для меня это всё было закрыто. У меня тогда было только одно желание- доехать до Германии к своей подруге Оле. Там лучше относились к русскоязычным беженцам, были выплаты, что немаловажно. Украиноязычные беженцы, особенно с западных областей не любили русскоязычных беженцев и говорили им: «Собирай сумочку и уезжай в Рашку». Кроме того, в Польше уменьшалось финансирование украинских беженцев, нарастало недовольство поляков тем, что многие украинцы вели себя крайне недостойно и нагло, росла безработица, так как работодатели предпочитали брать на работу украинцев. Моральный облик многих украинских мамочек, пьющих пиво на лавочках в парках с колясочками, тоже оставлял желать лучшего. Недовольство распространялось и на тех, кто действительно нуждался в помощи. Для Польши начинались безрадостные дни. Народ расплачивался за проамериканский выбор политиков и свою русофобию. Я знала, что польских добровольцев правительство посылает воевать на стороне украинских нацистов. «Враг моего врага мой друг», - так говорил один убеждённый польский русофоб, предприниматель, спонсирующий наш лагерь в Глухолазах. Каждый день, он приходил к нам на завтрак, называл нас «Люби друзи» и вкрадчиво заглядывал каждому в глаза. Я помню этот парализующий  нас взгляд, он пронзал насквозь и выворачивал душу наизнанку. Я поняла, что этот поймёт, кто я и на какой стороне, убьёт и глазом не моргнёт. И эта была одна из причин, почему я уехала из Глухолаз. И теперь, по прошествии времени, когда я слышу, как люди в Крыму всуе поминают слово «бандеровец», думая обидеть кого-то, я вспоминаю глаза этого страшного человека, настоящего бандеровца.
        Так Родина моих предков благословила меня на мой духовный путь и добрые дела. В тот же день я купила билет на поезд до Берлина.
       Поздно вечером, возвратившись в общежитие, я созвонилась с Олей и сказала, что завтра выезжаю к ней,  собрала вещи, многое из одежды оставив в общежитии. У меня был большой чемодан на колёсиках.Провожать до автобуса меня пошли Лена и еще одна молодая девушка Оля, тоже всё потерявшая, но ей все же понравилось в Польше. Она работала, учила язык. Оля несла в переноске, привыкшую к переездам, Мурочку. «Удачи! Береги кошку» - сказали мне на прощание девушки. И мы обнялись. Я уезжала из Польши, которая меня приняла  и дала кров. Я мысленно благодарила всех поляков, кто оказывал нам с Мурой помощь, и своих друзей-беженцев. Между нами бывало всё - и хорошее, и плохое, и понимание, и вражда. Но у нас было одно общее горе под названием война, и оно сближало таких разных нас.
         На вокзал мы прибыли вовремя, почти к отправлению поезда, быстро нашли свой вагон. Тут же нашлась доброжелательная попутчица и помогла нам с кошкой зайти в вагон и найти своё место. Поезд был, как все в Европе  - сидячий, комфортабельный и с интернетом. Почти все пассажиры сидели за своими ноутбуками, расположив их на уютных столиках перед сидением. Я сделала то же самое. Пять часов езды прошли незаметно. Мы приехали в Берлин.
       В огромном  вокзале отовсюду слышались какие-то звуки и немецкая речь. Было непривычно и немного страшно. Немцы всё-таки. Наверно, генетическая память проснулась. Но на вокзале меня встретили волонтёры из России. Я очень удивилась, ведь в Польше таких не было. Помню, я рассказала им о себе и попросила отвезти меня в Крым. Женщины удивились. Одна была из Казани, другая из Томска. Они пожелали мне попасть туда, куда я хочу, но для начала помогли мне перенести вещи и кошку к перрону, с которого шёл поезд на Гамбург. Одной из женщин очень понравилась Мурочка, и она посочувствовала ей в том, что на перроне холодно, и кошка вся дрожала. Я ответила - у неё же шубка - она спасёт, но тоже с сочувствием глянула на дрожащую от холода и страха Муру. Мы попрощались, и я села в поезд на Гамбург. А в Гамбурге пересела в поезд до Ноймюнстера.
Я смотрела в окно. Был уже поздний вечер, темно, шёл снег. На дворе 18 января 2023-го года, Крещенский Сочельник и день смерти, ухода в иной мир моей любимой бабушки Лиды,- учительницы русского языка и литературы, бывшей после маминой смерти моим опекуном. С 9-и лет я жила с бабушкой и дедушкой в маленьком провинциальном городке Запорожской области.  До Октябрьской революции здесь была Малороссия, Екатерининские земли. Бабушка с детства воспитывала во мне русскую душу на примерах  русской классической литературы, помню,  как учила она меня писать диктанты, а потом сочинения. Бабушка учила меня думать. Я помню, как переживала бабушка Лида, когда в 90-е годы в республики бывшего Союза хлынул Запад со своими  извращенными ценностями власти, денег и вседозволенности. Помню, как на Украине стали подымать головы националисты и читать проповеди молодёжи, что Степан Бандера не так уж плох и на самом деле он борец за свободу и независимость украинского народа. Я помню, это жуткое время, когда было модно быть бандитом- интеллигентность и нравственность стали раритетом. Из такой страны надо было или уезжать, или смириться и жить тихо, делая своё дело. Но до Майдана, до 2014-го года в Украине всё-таки можно было жить интеллигентному человеку с русской душой. А вот после… Я считаю, что на киевском майдане победили не просто прозападные, а именно сатанинские силы, направленные против русского народа, включая в это понятие и народ украинский, так как, по большому счету, мы один народ. Помню, как стало резко уменьшаться количество русских школ, а потом к началу спец.операции в нашем городке и вовсе не осталось школ, где преподавание ведётся на русском языке, были только несколько русских классов, где преподавалась русская литература «как иностранная».Одна из моих подруг, работавшая в библиотеке города Днепропетровска  рассказывала, как однажды, где-то в 2019-ом году, их попросили снести тома русских классиков Л.Толстого, А.Пушкина и М. Лермонтова в подвал и некоторые книги сжечь, чтобы не загромождали полки. Подруга сказала, что ей было жалко книги и она забрала их домой. Эта ненависть ко всему русскому, а более всего к живой и тонко чувствующей русской душе воспитывалась в украинских школьниках с детства. Свой вклад внесла и так называемая «история», исковерканная и переделанная в угоду националистам. Из года в год людям внушалось, что во всех бедах украинцев виноваты их соседи россияне. Я помню, как в девяностые был популярным лозунг, что как только мы отделимся от Москвы и перестанем «посылать им деньги», станем независимыми, то всё сразу станет замечательно. В итоге –разрушенная экономика и проданные Западу остатки предприятий, и как венец всего этого процесса - предатель Мазепа на украинских  гривнах. Я всегда уважала и любила украинскую культуру и литературу. Эти замечательные лирические песни и поистине певучий язык. Но народ, патриотизм которого базируется и строится на ненависти к другому народу, а не на любви и сотрудничестве, к сожалению, обречен. Пропагандировался и раздувался миф о том, как русские цари угнетали бедных малороссов, потом в Советские годы, когда Украина процветала и была житницей всего Союза, оказывается Москва «обижала работников украинской культуры» и относилась к ним  с позиции старшего брата. Но никогда не говорилось о том, как вся страна строила Днепрогэс и многие заводы и предприятия Украины. Культура и литература  Украины и России переплетена и связана. И невозможно стать полноценным человеком, не читая русских классиков.  «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь», - так говорила мне моя бабушка Лида. Душа состоит из тонкой ткани того, что вложили в нас в детстве. И эта тонкая нить ранимой русской души, ищущей далёкий белеющий парус вдали, пробуждалась во мне в тот Крещенский Сочельник, когда я ехала к своей подруге в Германию.
 Я смотрела в окно поезда, шёл снег - мне ностальгически вспоминалась моя родина в былое мирное время и казалось, что будто я еду к Оле не из Ополе в Ноймюнстер, а из Орехова в Днепропетровск.