Записки моей бабушки. Часть 9

   Начинались 90-е. Советский Союз трещал по швам. По радио и телевизору выступали горластые молодцы, которые ниспровергали все, во что мы верили. Я видела, как Толя страдал, как ему было больно, когда все, за что он сражался, что ему было дорого, осквернялось, втаптывалось в грязь и оплевывалось. Он не мог смотреть телевизор. А в магазинах были пустые полки, Москва тоже на себе это ощутила. Наташа писала, что у них в Тольятти даже молоко продают по справке из поликлиники. Такого не было даже в войну.

   Когда по телевизору показывали, как униженный, опозоренный флаг СССР спускают с Кремля, Толя прошептал: "Это конец". Ушла целая эпоха, в которой мы были молоды и счастливы.

   Толя замкнулся. Он целыми днями просиживал в своей комнате, погруженный в свои мысли. Но в святые для него дни 1 и 9 Мая и 7 Ноября он неизменно надевал парадную военную форму и в переполненном метро ехал на площадь Свердлова, спешно переименованную в Театральную, где около музея Ленина встречался со своими друзьями ветеранами и единомышленниками. Он не хотел, не мог признать новую реальность.

   1 Мая 1993 года он проснулся утром в хорошем настроении. Не торопясь побрился, сделал зарядку, с удовольствием позавтракал. Надел свой парадный мундир и опять поехал в центр Москвы. На прощание он посмотрел на меня, улыбнулся своей улыбкой, которая так меня в свое время покорила, и которой он давно уже не улыбался, махнул рукой и ушёл.

   Обычно он возвращался к обеду. Я ждала его, но он не приехал. Не вернулся он и к ужину. Часов в восемь вечера позвонила Лена и спросила: "Где папа?" Я сказала что Толя уехал еще утром и до сих пор его дома нет, я очень боюсь. Лена закричала:"Куда ты его отпустила? Ты вообще новости смотришь? Ты знаешь, что творится в Москве?" Лена добавила, что едет ко мне прямо сейчас, а я включила телевизор. Боже, какой кошмар я увидела. Что я наделала? Ну почему, почему я позволила ему уйти, почему я его не остановила? На экране беснующаяся толпа озверевших молодчиков во главе с омоновцами била беззащитных ветеранов, срывала с них погоны, ордена, медали, втаптывала все в грязь.

    Когда Лена приехала, я уже была в полуобморочном состоянии. А в полночь раздался звонок. Чужой женский голос спросил "Нина Александровна? Ваш муж, Панферов Анатолий Константинович находится у нас, в больнице Склифосовского. Он сильно избит. Состояние тяжёлое. Приезжайте."

     Мы с Леной приехали в больницу. Толя лежал весь в бинтах, с переломанными ребрами, с пробитой головой. Он бредил, никого не узнавал. Лишь на мгновение его сознание прояснилось, он увидел меня, слабо улыбнулся, прошептал "Нина..." и опять впал в забытье.

    Уже позже я узнала, вернее мне рассказали свидетели, что Толя был в первых рядах тех, кто вышел на мирную демонстрацию, протестуя против вопиющего безумия, творившегося в стране, словно голос совести, протестующий против несправедливости. Когда начались ожесточённые столкновения, он, не раздумывая ни секунды, встал грудью на защиту своих старых товарищей, ветеранов, чьи боевые ордена и медали пытались нагло втоптать в грязь, словно защищая честь и достоинство. Тяжёлая омоновская дубинка переломила ему ребро, но он отчаянно боролся и не сдавался, пока не упал на окровавленную мостовую...

    Моего мужа полковника Анатолия Константиновича Панферова не стало 9 мая 1993 года. Он умер не приходя в сознание, оставшись в тени прошлого. Судьба сыграла с ним злую шутку отобрав жизнь в святой для него День победы.

    Хоронили его с воинскими почестями, рядом с Пашей. Так же, как десять лет назад играл оркестр, так же звучали речи. Так же прогремел прощальный салют над могилой. Но играл гимн уже другой страны и, как в издевку, хоронили его под флагом новой России, страны, в которой ему места не нашлось...

...И вновь я со своими воспоминаниями и размышлениями. Честно говоря, то что случилось с дедом, для меня самого оказалось откровением. Я уже упоминал, что бабушка не распространялась о причине его смерти. В "Свидетельстве о смерти", а я его видел, причиной смерти были указаны геморрагический инсульт и острая сердечная недостаточность на его фоне. Под впечатлением реальной картины я ходил несколько дней, не мог вообще сосредоточиться, все валилось из рук, уроки шли из рук вон плохо, я просто не мог сконцентрироваться, на тренировках тоже ничего не получалось. Собственно именно это и сподвигло меня на написание данного текста. Мне нужно было выговориться, выплеснуть куда-то все, то о чем я передумал в эти дни.

   Нашу последнюю поездку в 1991 году я помню хорошо, это была последняя поездка к родителям бабушки, когда были живы и дед, и отец. Обычно мы делали так. Часть отпуска проводили в Москве, обычно первую половину, потом ехали во Владимир, к бабушке и деду со стороны отца, там проводили вторую половину. На обратном пути, если уезжали поездом, то время до поезда пересиживали тоже у бабушки, они потом с дедом нас ездили провожать. Если самолетом, то оставались у бабушки ночевать, чтобы утром уехать в Домодедово. Мы приехали, прожили четыре дня. Дед был все время раздраженный и взвинченный, как раз было время накануне первых выборов Ельцина. Отец топил за него, всем доказывал, что кроме Ельцина альтернативы нет. Дед часто закрывался в своей комнате, когда бабушка как-то туда попыталась войти, дед ее выгнал, причем в очень резкой форме, он раньше никогда себе такого не позволял. На четвертый день меня с утра отправили в магазин. Когда я пришел, отец, взъерошенный и злой, дрожащими руками собирал чемодан, рядом стояла заплаканная мама, бледная растерянная бабушка не знала, куда деваться, а дед заперся в своей комнате. Мне сказали, что мы уезжаем во Владимир. Прямо сейчас. Когда я хотел войти в комнату деда, чтобы попрощаться, на меня цыкнули. Когда мы вышли из квартиры, отец прошипел маме:" Ноги моей больше не будет у твоих родителей". И добавил несколько непечатных слов по адресу деда. Мама потом сказала, что отец очень сильно поругался с дедом. А что именно между ними произошло, я не знаю. На следующий год, когда, закончив девятый класс, я попросился к бабушке и деду в Москву, мне было отказано, под предлогом того, что денег нет, да и вообще нечего там делать, надоедать старикам. А 9 Мая 1993 года под вечер пришла телеграмма. Так я с дедом больше не виделся, толком даже не простившись.

    Похороны описывать я не буду. Слишком тяжелые воспоминания, даже спустя тридцать с лишним лет.

    Но знаете, я не удивлен поступком деда. Дед всегда стоял за справедливость и правду, всегда говорил то что думает. Может быть поэтому он и прослужил полковником, вечным полковником с возвращения с фронта и до ухода на пенсию, потому что не скурвился, не ссучился и не подхалимствовал. И всех, и своих детей и внуков учил стоять за правду до конца. Он не смог спокойно смотреть, как уничтожается то, за что он боролся, не смог спокойно смотреть, когда толпа начала избивать стариков. Он жил всю жизнь как офицер, и погиб как офицер.

  Прости меня, дед, что не смог с тобой проститься по-человечески. Я думаю, что не посрамил тебя. Земля тебе пухом и вечная память.