IV-16 Вредители и яды для любви

Любовь. Катехизис
Глава IV Не любовь
Раздел 16 Вредители и яды для любви.


Любовь, как мы пояснили ранее — социальный феномен, в том смысле что всё социальное имеет биологическую,  нейрофизиологическую, биохимическую, и наконец, физическую основу.
Научение социальному поведению происходит путём получения опыта индивидом из окружающей среды, извлечение опыта из годных и негодных паттернов социального поведения.
Успеху в направлении освоения положительного опыта в поведении «любовь» препятствуют социальные конструкты, подменяющие действительные приоритеты. Так или иначе, на индивидов через общее информационное поле воздействуют источники вредоносной информации, усугубляющие непонимание того, что в норме формирует умение любить.
Информационное пространство наполнено жестокими и отвратительными образами, подменяющими понятие «любовь» и семантические перекрывающими возможности по научению ей. Множественные сайты, игры, приложения и т.п. под видом культурного и этического плюрализма делают невозможным нормальное адекватное структурирование информации в сознании рядового потребителя.
К слову «любовь» применяются все синонимы слова «нравиться», «предпочитать», «довольствоваться», «наслаждаться» и др. Сколько совершенно неприменимых эпитетов добавляют праздные участники инфополя к слову «любовь»: жестокая, страстная, страдальческая, поздняя, платоническая, самоотверженная, странная, безответная, сумасшедшая и т.д. Но это откровенный бред. Все эти слова могут обозначать лишь огромное разнообразие эмоциональных флуктуаций тех, кто объявляя данные явления любовью, хочет почувствовать некую полноценность, объявляя, что он способен любить, хотя бы и так. В худшем случае какая-то из этих противоречащих любви материй даже может объявляться единственной объективно существующей, самой истинной и мощной формой «любви».
Множественные конкурентные капиталистические инструменты направлены на то, чтобы стереть субъектность людей, сделать из них массу потребителей и превознести материальные блага до такой степени, без которых потребитель не является полноценным субъектом вообще. Вся реклама зиждется на том, чтобы привязать зрителя к объекту рекламы, сделать его неотделимым от него. Сверхцель рекламы и рыночного капитализма — развитие комплексов неполноценности у индивидов, доказать им, что без определённого товара или услуги индивид ничтожен, не обладает конкурентными адаптационными преимуществами и с тем неполноценен без того, что обещает ему реклама как преимущество.
Как мы видим, это совершенно антигуманное явление, тем не менее, существует и процветает. Отдельного внимания заслуживает наличие и реклама индукторов аддиктивного поведения: (безалкогольный) алкоголь, «ставки», тотализаторы, онлайн-казино и прочее. До сих пор непонятно, как в гуманном социальном обществе такое вообще может существовать. Это откровенная антигуманная преступность против человечности.
Когда государство не борется с такими ужасными явлениями, говоря, что налоговой выгоды от них больше, оно лицемерно упускает главное. Все эти аддиктивные области «экономики» (а точнее, «легализованные, выведенные из тени», но на деле допущенные определенными лобби) приводят к тому, что в долгосрочной перспективе государство недополучает качественный человеческий ресурс-потенциал, а получает бытовое неблагополучие и разрушенные на почве аддикций семьи и судьбы, что плодит девиации и деликвенции в социуме, множа противоправную деятельность и социальное неблагополучие.
Таким образом мы можем наблюдать, что даже само государство может продуцировать вредоносные явления для своего же общества.
Десубъективизация индивидов, пропагандируемая в информационном поле, однако может и должна подлежать строгой цензуре, в особенности в той его части, которая доступна незрелым индивидам. Рынок ставит сверхзадачей получение прибыли, превознося деньги как эквивалент труда над самим этим трудом. Труд одних на рынке никогда не равен труду других. Абсолютный абсурд — когда один человек получает 5 000 000 рублей в день, а другой человек, пусть даже занятый спасением жизней или жизни того, кто получает вышеуказанную оплату «труда», получает 5 000 000 рублей в лучшем случае за 2-5 лет. Честный производитель в таком обществе — заложник перекупщиков и всех тех, кто ничего не производит, но лишь создаёт себе прибыль из воздуха — применяя добавочную стоимость в неконтролируемом размере. Таким образом, «купи-продай» становится выгоднее, чем «произведи—продай», и экономика примитивизируется и скатывается к торгашеству, построенному на импорте чрезвычайно некачественных и дешёвых товаров и перепродаже их с громадной наценкой после столь же примитивной «оценки рынка».
Основной деструктивный посыл рынка — возмездность всего.
Молодому, созревающему индивиду в условиях, где всему есть своя цена, сложно вообразить вообще что есть что-то безвозмездное, безусловное. Очень показательно это в ситуациях, когда в отношениях индивиды начинают меряться вкладом в общее дело, или ожидают взаимности. Хотя, как мы и указывали ранее, любовь в паре — это безвозмездный акт доброй воли, направленный на улучшение благополучия другого человека.
Но когда у всего вокруг есть ценник, и когда с ранних лет общество давит на человека: «Каждому по заслугам», то и возникают желания заслуживать, выторговывать, возмездно обмениваться. Возникает страх: "меня будут любить, только за что-то". Ищущие любви встают на ложный путь — требуя уважения за уважение, заботы за заботу, терпения за терпение. Однако, любовь возможно не требовать, но дарить.
Как мы и характеризовали ранее положение дел в современном обществе: нет книг о любви, нет никаких, даже сколь-нибудь размытых определений. Даже школьная классическая литература преподносит детям любовь как то, что от «любовной» тоски на старте приводит к «любовным» страданиям в итоге. Это пример, как даже общепринятые и «гениальные» произведения без должного комментирования и критического рассмотрения могут создавать деструктивные модальные концепции с ранних лет.
Оценим потрясающее стихотворение А.С. Пушкина «К ***», в котором «любовь» ставится в один гротескно романтический ряд с другими чувствами:

«…
   И сердце бьётся в упоенье,
   И для него воскресли вновь
   И божество, и вдохновенье,
   И жизнь, и слёзы, и любовь.»

       В этом произведении искусства, которое зрелый индивид оценил бы как фонтан романтического восторга, сформулированный в гениальные поэтические формы, незрелая личность усмотрит то, что «любовь» это что-то к ряду перечисляемое, а от того и всем доступное и понятное, и легко достижимое. «Любовь» в этом контексте настигает лирического героя валом чувств, представленных и связанных аж со сверхъестественным «божественным» (в отношении героини.
       Особенно у романтически экзальтированных личностей и вовсе может возникнуть впечатление, что любой романтический восторг — это и есть апогей всей любви, "ведь именно об этом писали общепризнанные гении". Иные индивиды с такими соображениями всю жизнь ищут идеального гедонистического состояния, которое привело бы их к схожей романтической экзальтации: «чтобы сердце пело так, что писались гениальные стихотворения». Одно из негативных последствий такого поведения — излишние ожидания ко второй половине, что она чувствует и приобретает боязнь эти ожидания не оправдать. Очень редко здоровые индивиды «разрешают» себя идеализировать, потому как понимают, что погоня за идеалом никогда не увенчивается бытовым успехом. Никому не нравится, что его воспринимают как какого-то иного, несуществующего индивида. Как правило, идеализация тоже негуманна: она замещает действительный образ идеализируемого индивида на его идеальный образ, а то есть эгоистически желаемый тем, кто идеализирует. Тем самым идеализация отрицает действительную, натуральную субъектность воспринимаемого идеализированно индивида, что является признаком незрелости идеализирующей личности. Важен становится «идеал», а не тот реальный индивид — субъект, на который накидывается желаемый образ «идеала». Постоянно требовать от кого-либо соответствовать идеалу — негуманно и бесчеловечно.
       Очень часто чересчур эмотивные «идеализаторы» поясняют своё поведение тем, что «просто они умеют любить» и тем, что у них «высокий эмоциональный интеллект». Однако, как мы видим, над всем этим поведением нависает тень эгоизма и с тем дезадаптации. Во взаимодействии с «неидеалом» «идеализатор» себя не видит. Невозможно связать какой-либо интеллект с его «высокими показателями», если за идеализацией на деле скрывается непринятие человека таким, каков он есть на самом деле. Невозможно назвать высоко интеллектуальным индивида, который при помощи идеализации затмевает действительную субъектность избранного им человека. Про высокий эмоциональный интеллект можно говорить только в случае высокой и гуманной эмпатии, а то есть сочувствия и сострадания, базирующихся на признании полноценной субъектности коммуниканта.
       Как мы видим, искажать путь к пониманию любви могут самые разные субстанции: от однозначно деструктивных до внешне благоприятствующих культурному развитию.
       По сути, огромная информационная нагрузка, неструктурированная и бесконтрольная, как раз и является тем ядом, что размывает любые понятия, даже относительно устоявшиеся. С одной стороны это может показаться триггером мощного развития, но на деле мы наблюдаем диссипацию когнитивных возможностей, в особенности молодого поколения, ставшего потреблять информацию в виде нецензурированного неоднородного хаотичного потока. Если этот хаос не структурировать, мы получим поколения людей, которые никогда личностно не зреют, потому что ещё до оформления предыдущей воспринятой информации в какие-то разумные рамки, структуры, они уже потребляют новую, что не только «не раскладывает по полочкам» предыдущую порцию информации, но и размывая её, затрудняют последующее усвоение другой информации. Это будет выражаться в отягощении концентрации внимания и работы долговременной памяти, а гормонально — в постоянной депрессии из-за высокой индуктивной активности быстрых и коротких дофамин-дисбалансных нейропутей (функциональных систем мозга), что будет усугублять эффекты новизны, стремление к ней и уменьшать возможности концентрации на одном субъекте, обособлении его и выделении и осознании его потребностей как равных. То есть, в таком темпе и при таком характере восприятия информации, способность любить должна будет угасать в поколениях.
       Таким образом всё, что мешает формированию в сознании одних субъектов понимания безусловной важности себя и других, признанию полноценной субъектности всех в абсолютном гуманизме и равенстве, вредоносно для оформления любви как осознанной деятельности.