Чудеса в решете. - 4. Надо исправляться

 На улице и в стенах священных агрегаторов в это время стало объявляться новое чудище – нео-капитализм. Оно неуклонно завоевывало пространства и умы. Чудище училось рыкать, со своими установками и ожиданиями очищало себе дорогу. Знакомство с преградой – заступником этому чудищу состоялось в обычный будний день. Черное пианино «Красный Октябрь» местами потертое и потерявшее лакированный блеск привезли в небольшой грузовой машине. Высокий рукастый грузчик, предупредив об этом, побежал вниз по ступеням, хватаясь за перила, оставил Эльвиру с Шурочкой дожидаться «Чуда» у открытой двери квартиры. Долго слышались потуги грузчиков, их разговоры и хриплые смешки, удары о стены чем-то тяжелым. Пришлось отступить вглубь, когда чёрное «Чудо» появилось на нижней площадке, четверо грузчиков покрутились, пообщались, снизу принесли толстенную широкую доску и положили на последние ступени подъема, вернулись к пианино. Натужными толканиями «Чудо» заехало на площадку перед дверью, объявилось в полный рост, чтобы стараниями мужиков-великанов заехать на место своего семилетнего обитания.
Шурочка резво носилась по квартирке, смело распевала песенки, то усаживалась на стул, откидывала крышку пианино, растопыренными пальчиками обеих рук, пробежав по длинному ряду черно-белых клавиш, крышку опускала и, скрестив руки на груди, попеременно  пятками пинала ножки стула,  демонстрируя победу мечты. Так ворвалась в жизнь Эльвиры и Шурочки музыка, позвала в новое время, в касту новых друзей. За все время учебы в музыкальной школе дочь научилась радоваться победам, научилась оставаться без опеки занятой работой матери, самостоятельно  осваивалась и в дворовом мире – у нее был верный друг. 
Эльвира иногда оставалась с ночевкой в квартире матери, подчиняясь выработанному годами распорядку: просмотр по телевизору только новостей и в двадцать один час должна лежать в пастели.
С улицы доносились редкие гудки проезжающих машин. Под  кошачьи капризные взвизгивания и думалось обрывочно. Иногда запахом папирос напоминала о себе мать: она, крадучись заглядывала в темную спаленку, слегка освещаемую окнами соседнего дома, недолго постояв, тихо удалялась. И все же  та беспокойная ночь её убаюкала. Она перестала думать о  Шурочке - оставила без присмотра, заснула.
Утром примчалась обеспокоенная Шурочка. Увидев обеих матерей в полном здравии, торопливо разуваясь и пристраивая в маленькой прихожей туфли, все же мимоходом спросила:
- Все в порядке? – всмотрелась в лицо бабушки, ровно стоящей перед ней, но придерживающейся за косяк  двери.
 Не одна она замечала, что от частого курения, та начинала терять ориентиры, но еще успевала за что-нибудь ухватиться и присесть. Нужно было убирать печь, как самую главную зачинщицу дурного влечения. И Эльвира, и Шурочка, занимаясь домашними делами, часто переглядывались – выжидали: кто посмеет об этом категорически заявить. Шурочке проще было бороться с бабушкиным прегрешением – ей все прощалось, она и заявила, когда сели за обеденный стол:
- Бабушка, я слышала, что проводить газ не будут у тех, у кого печь стоит – это опасно.
Надо сказать, что в квартале 16-ти квартирных домов только в квартире Клавдии оставалась кирпичная печь, в остальных квартирах давно стояли электрические печи  или газовые с баллоном.
Клавдия даже чашку с супом отодвинула – так расстроилась.
- Значит, скоро умирать буду, одна радость  оставалась в жизни и той не будет, - сказала и с прямой спиной ушла с кухни.
Эльвира только руками развела; лоб наморщила и взглядом на Шурочку стрельнула: «Как по-другому то?».
Воскресный день был подозрительно длинным для всех. Клавдия на кухне в одиночестве часто пила чай, даже не курила. Эльвира как всегда занималась шитьём, Шурочка чтением. Уже темнело, когда Эльвира с Шурочкой покидали городскую окраину под взгляды отдыхающих пожилых соседей. Вечерняя сходка виделась впечатляющей: активисты, сидящие на стульях, табуретах и скамеечках, перетряхивали коммунальные проблемы, активно обсуждали новости. Неудивительным было слышать возгласы: «Аман Гумирович!?», «Тулеев!»; с этим человеком накрепко были связаны умы и чаяния старшего  поколения с безоговорочным к нему доверием.  Новое поколение детворы, то крутилось возле народного собрания, а то рассыпалось по ближайшим дворам. Клавдия на сходку не вышла.
- До свидания!
Всю силу голоса Шурочка вложила в прощальную отмашку, даже потянулась всем телом за улетающей фразой. Эхо облетело перенаселенную лужайку, толкнуло в спину Эльвиру. Таким запомнился день наступающего совершеннолетия Шурочки.
В один из дней жаркого лета на удивление трёх отдыхающих  женщин  во дворе появилась стильно одетая и улыбающаяся Эльвира и не одна, а с представительным брюнетом средних лет. Эльвира в красной юбочке и кофточке открыто и дерзко являла миру прелести женского тела, за плечами черный кожаный дипломат. На спутнике серовато-голубой классический костюм, в руках большой кожаный портфель.
- Что за дипломаты к нам явились? – возбудилась видом пришельцев Мария Павловна – самая авторитетная в квартале дама.
Любовь Иосифовна – другая дама, всей полной фигурой, придерживаясь руками за  лавку, выдвинулась вперед. Клавдия смелась с лавки, будто и не старуха вовсе, ринулась навстречу парочке, раскидывая в стороны руки, запела: «Каки-и-е дороги-и-е го-о-сти прие-е-хали!» Приобняла  дочь за плечи, повела  к подъезду, успевая взглядом подбодрить следом идущего мужчину и привлечь внимание соратниц, на их глазах Клавдия преобразилась в артистку - с удовольствием играла роль благодушной тещи. Обе дамы рты разинули. Любовь Иосифовна успела подхватить выпавший зубной протез, так с ним и сидела; никогда в такой проявлении Клавдию не видали, переглянулись; когда семья исчезла из поля зрения, Любовь Иосифовна незаметно втолкнула протез на место.
Тут и началась провидческая игра-дуэль. Только зрители-стены  с характерными ранами на фасаде были готовы поддерживать пытливую обеспокоенность дуэлянток. Мария Павловна с возмущение в голосе пытала соседку:
- Эльвира замуж вышла, ты знала?
- Может это отец Шурочки объявился. Смотри, как Михална дёрнулась, будто тысячу лет знала. Ты отца Шурочки видела? Кто он? – соответствовала тону интервьюера Любовь Иосифовна.
- Может всего-то, – новый ухажёр и Михалну дочь предупредила!
Любовь Иосифовна немного поразмыслила, упершись руками в лавку, нашлась - чем ответить:
- Павловна, ты же все секреты Эльвиры знаешь! Или получается, – не все?
Мария Павловна - фронтовичка, мобилизовалась по зову сердца, санинструктором пропахала грудью километры родной земли. Вернулась с войны с сыном на руках. Она знала, как воспитывать ребенка без отца. По тем временам, не смотря на заслуги, за спиной грязно судачили, но она вывернулась из круга неудачниц: замуж вышла, дочь родила.  Правда, с этим мужичком жизнь тоже не сложилась, и Мария Павловна вся ушла в образование. Работала после окончания института и до выхода на пенсию в ВОСТНИИ на приличной инженерной должности, потом внедрялась в жизнь исследовательского института в качестве наставницы молодых ученых. Словом знаменитостью была во всем, окружающим институт, жилом комплексе саманных и кирпичных домов, где проживала основная масса работников.
Немалые заслуги приписывались и Любови Иосифовне: воспитала двух амбициозных сыновей, каждый из них вырос до большого начальника.
- Сама идет! - высказалась Мария Павловна, приглушила голос, - Попытаем её?
Конечно, обе женщины Клавдию простили за  скрываемый талант.
- Михална, угощала зятя? Быстро вернулась! – «закинула удочку» на откровенный разговор Мария Павловна.
-  Очень интересный мужчина! С таким и день, и ночь не зря будут прожиты! – подогрела общий интерес Любовь Иосифовна, - Иностранец? – отсаживаясь чуть в сторону, попыталась уточнить статус гостя.
- Мария Павловна, тебе больше известно о сердечных делах моей дочери, лет десять назад объявлялся. – Отчиталась Клавдия, ухватилась руками за полы выходного веселенького платья,  втиснулась в освобожденное место на лавке. – Когда вы только спелись, не знаю.
Женщины заметили перемены в облике Клавдии, но они сами были такими: в быту неприметные, когда статус мог пострадать, то из пыльных шкафов доставали  лучшие наряды.
-  Сидят,  обедают с Шурочкой, я только чай попила, – так Клавдия попыталась свернуть женское любопытство.
- У Эльвира до сих пор  спина болит, прежде её нужно вылечить, а потом замуж выходить! - все таки ввернула Мария Павловна  суровую правду жизни, иначе сказать - заповедь на будущее крестницы. – Я - фронтовичка, Эльвира-фронтовичка. Совсем маленькой Шурочка была, я с ними часто прогуливалась, с Эльвирой беседовала. Оказалось: она на передовом фронте – программистка, нашему институту безопасность горных выработок рассчитывала, для шахтеров экономику и бухгалтерию перекладывала на ЭВМ. Из удивительного поколения молодёжи Эльвира – я вам скажу. Горжусь такими.
Мария Павловна легко переходила на бытовой язык, этим больше всего почитаема была, а значит, и услышана, но Клавдия возмутилась:
- Может и перетрудилась Эльвира, ты своей геройской подруге Зинаиде Туснолобовой давала советы с замужеством повременить? - Тема эта особенно святой была для Марии Павловны, - Ну, коли замуж, то молчу. – Так отступилась от наставлений.
Любовь Иосифовна не вмешивалась в ревностное состязание,  только слушала.  Молчание обеих все же прервала:
- Мария Павловна, первый раз слышу, что Зина Туснолобова – ваша подруга. Где вы пересеклись?
- Награждена Зина Орденом Красной Звезды. 123 раненных вынесла с поля боя за 8 месяцев с их личным оружием. – Так начала рассказ Мария Павловна. - Она из Ленинск-Кузнецкого. Вместе мобилизовались. Отец в первую мировую был полным Георгиевским кавалером. В гражданскую учился на курсах красных командиров. В 1932 арестован по доносу. Так семья оказалась в Ленинск – Кузнецком. Второй раз арестован в 1938 году и расстрелян. Почти невозможно представить после всего этого патриотический порыв Зины! Никогда нас не поймут западники только из-за этого. 
Любовь Иосифовна напряженно вслушивалась в голос Марии Павловны, вся подалась вперед. Клавдии не понравилось, что она заслонила собой рассказчицу, среагировала:
- Расскажи, Мария Павловна, какие увечья у нее были! – сказала, вставая с лавки.
- Одной руки по локоть не было, на другой руке кисти, правой ноги не было, левая была до колена. Фашисты ходили по полю добивали раненных. Один из них заметил Зину еще живую, бил по голове и в живот прикладом, добивал сапогами. Разведчики её обнаружили полуживой, вмерзшей в окровавленный снег. Финками выбивали из ледяного плена. Долго восстанавливалась, Немного окрепла замуж за любимого вышла. Здесь двоих детишек родила, но они умерли. Уехала на родину в Белоруссию там и дочь и сына родила.   
Женщины недолго молчали, Мария Павловна вздохнула, посмотрела на Клавдию, завершая тему, категорично заявила:
- Может и не в спине дело, Михална. Не женская у Эльвиры работа. Все нутро ведь сбивает.
А в светленькой квартирке на втором этаже продолжалось знакомство, скорее сказать, возобновилось. Шурочке настырно разглядывала гостя за столом во время обеда, еще внимательнее, когда он выходил с кухни.
- Мама, это кто? – проводив взглядом гостя, тихо спросила.
- Валентин!
- Это я слышала и от бабушке! Тебе он – кто?
Поведение бабушки при этом госте Шурочку удивило: двигалась активнее, улыбалась гостю, старалась понравиться и лучше приветить; подумала: «Наверное, знаменитость?», удивляла и мать - артисткой выворачивалась. Захотелось и Шурочке роль отыграть; она,  не дождавшись ответа от матери, быстро вошла в комнату, шагнула к сидящему на диване гостю, со сцепленными за спиной руками, повторила вопрос: - Вы кто? – сразу же другой, - Мой отец?
 Валентин встал с дивана.
- Валентин Бахман. – сказал и протянул руку Шурочке, спрятанную за спиной руку Шурочка подала, он успел её поцеловать. Девушка вспыхнула. Рядом стояла Эльвира с полотенцем в руках, она смотрела сцену с обаятельной улыбкой на лице. Шурочка качнулась телом к матери.
- Он – тот самый Бах? – зашлась добрым заразительным смехом, тряся указательным пальчиком.
-Да, тот самый Бах! – с широкой улыбкой ответила Эльвира.
Когда стали собираться в дорогу, зашла тихонько в квартиру Клавдия, она  успела на улице накрыть корону из кос платком и даже в  сумерках прихожей та светилась букетами цветов. Коротко попрощались, только гость приобнял Клавдию, подержал её руки в своих руках. Как мало надо пожилой матери! Эльвира и Шурочка, перешагивая порог за гостем, успели заметить в глазах бабушки слёзы благодарности. Все дорогу Шурочка вглядывалась из окна автобуса на бегущие навстречу сосны реликтового бора, под разговоры сидящей за спиной парочки улыбалась, вспоминая сцену знакомства с ухажером матери.
Мать приехала забирать её у бабушки с неизвестным дяденькой, она видела, как Бабушка побежала им навстречу, она уже тогда смекнула, что бабушка с первого взгляда полюбила дяденьку Валю, Шурочке он тоже понравился. Однажды Дядя Валя пришел вместе с матерью в детский сад на праздник. Перед родителями выпускников детского сада выступала бывшая воспитанница – играла на пианино. Шурочка заметила: как слушал дядя Валя, как внимательно смотрел на нее, сидящую  в ряду остальных нарядных выпускников. Под этот заинтересованный взгляд, а может, гипнотический  закралась в её головке мечта: «Научиться играть на пианино и когда она закончит учебу, то обязательно придет на выпускной в этот детский сад и сыграет на пианино и даже лучше».  Они ехали в автобусе, Шурочка сидела на коленях  у дяди Вали, очень  довольная мама сидела рядом. Вопрос: «Как ваша фамилия? – вылетел из неё неожиданно и так скоро, что дяденька и мама не успели удивиться. Дядя Валя ответил: «Моя фамилия – Бахман, ты – Шурочка, тоже будешь – Бахман!», притихла растерянная мама, Шурочка повернулась лицом к дяденьке и, сдавливая пальчиками щечки переспросила: «Бах?». Знала ли она тогда композитора Баха? Может, возглас был междометием? Помнит, что позднее, когда уже училась в музыкальной школе и скучала по дяде Вале, то шутила: «Когда Бах приедет?»,  мама в ответ лишь посмеивалась: «Ты - уже сама Бах!»