Баренц

                «Поведение этих доблестных мореходов, не ведавших, что
                сулило им будущее, и до последней минуты не терявших
                надежды на спасение, навсегда останется высшим примером
                героизма для всех моряков. Благодаря искусству, знаниям и
                предусмотрительности Виллема Баренца голландцы в конце
                концов выбрались с Новой Земли, из ледяной мглы, и вновь
                увидели берега своего отечества!»
                Жюль Верн
               



           Теплоход «Клавдия Еланская» застыл у причала, словно древний попутчик, терпеливо ждущий своих путешественников. Мы были давно знакомы — не раз он увозил меня в северные просторы. И вот снова настал час отправления. На этот раз — к Гремихе.
           Летняя светлая ночь окутала порт призрачным сиянием. В восемнадцать ноль-ноль раздался последний гудок, матросы отдали концы, и судно плавно скользнуло в безмятежную гладь моря. Стоял полный штиль. Лишь бакланы, точно тени, пикировали за добычей. Зазевавшиеся рыбы, из любопытства рассматривающие светящийся корабль, попадали в клювы умелых "рыбаков". Мы миновали Североморск. Алеша на берегу хотел помахать нам рукой, но нельзя – служба, в руках бронзовый матрос держал автомат.
           Справа проплыл остров Кильдин, а впереди уже раскинулся бескрайний простор Баренцева моря.
На горизонте, следуя вдоль Кольского берега, возник силуэт. Двухмачтовый барк. Он стремительно приближался и, хотя кругом царил штиль, его паруса были туго натянуты невидимым ветром. Моторы «Клавдии Еланской» мерно гудели, унося нас мимо острова Харлов, но барк настигал.
         Он подошёл так близко, что можно было разглядеть шесть откинутых бойниц и грозный облик пушек. Судно замерло в воде и с его борта плавно спустили шлюпку. Гребцы работали вёслами с яростной силой, рассекая воду по направлению к нам. «Клавдия Еланская» тоже остановила ход, медленно дрейфуя на восток.
Вскоре несколько фигур поднялись на нашу палубу.
Моряки были одеты в камзолы и шляпы прошедших веков. «Маскарад», — мелькнуло у меня в голове.
         Один из них, с обветренным лицом и живыми карими глазами, вышел вперёд. Правая рука — для приветствия, в левой — снятая шляпа. Небольшие усы, аккуратная бородка, высокий лоб. На плечах — потёртый камзол, на ногах — огромные сапоги из толстой кожи.
           — Шкипер Виллем Баренц, — представился он.
           — Александр Васильевич, — ответил я, пожимая его крепкую, узловатую ладонь.
           — Это мой капитан, Якоб ван Хемскерк, и штурман Петер Планциус, — кивнул он на спутников.
           — Откуда вы так хорошо знаете русский? — не удержался я.
Легендарный мореплаватель усмехнулся:
          — Мои предки — поморы. Отец, рыбак Барент, владел и русским, и голландским в равной мере. Мой друг Петер и Якоб не знают русский, если позволите буду им толмачить. У нас в Голландии фамилий нет — имя отца её заменяет, и я им горжусь.
Мы присели на ящики, и разговор потек неспешно.
        — Возвращаемся из третьей экспедиции, — начал Баренц. — Идём встречными курсами с вашим удивительным кораблём. Это не судно — целый плавучий город!
      Он помолчал, глядя куда-то в туманную даль, и продолжил:
        — Путь в Индию и Китай отыскать не удалось. Но мы открыли остров Медвежий и обследовали побережье Новой Земли. Остров это или новый материк — установить не смогли. Пройдя вдоль западного берега, обогнули его и вышли в Карское море. Однако льды… Мощные льды вынудили повернуть назад. Уверен: четвёртый поход будет удачным. Мы пробьём путь!
     Глаза его горели огнём упрямой, неугасимой надежды.
     — Мой учитель, Пётр, полагал, что льды, преграждающие путь в высоких широтах, выносятся из устьев великих сибирских рек. Ближе к полюсу, думал он, море должно быть свободно. Мы проверили — гипотеза неверна. Нужно идти морем вдоль ваших, русских, берегов. Петер, вдохновлённый интуицией, начертил на палубе карту, где на востоке обозначил Анианский пролив — тот самый, что ныне зовётся Беринговым. На восьмидесятом градусе нас остановили сплошные льды. Но о поражении мы не думали. Решили свернуть на юг, к Медвежьему, и разойтись, кто куда сочтёт нужным. Наш корабль под началом капитана Хемскерка и под моим штурманским надзором взял курс на Новую Землю. 13 июля 1596 года, на широте семьдесят третьего градуса, мы высадились в заливе Ломсбей — ныне это губа Сульменева — и установили навигационный знак. И тут начался кошмар. Не дойдя до мыса нескольких миль, 26 августа корабль был скован льдами в бухте, что мы назвали Ледяной гаванью и нанесли на карту как Ледяная несмотря на старое поморским название Спорый Наволок. Наш летописец, Геррит де Фер, записал в тот день: «Под вечер мы добрались до западной стороны Ледяной гавани, где нам пришлось провести всю холодную зиму в большой нужде, страданиях и тоске». Обессилевшие люди с великим трудом заготавливали плавник — он шёл на постройку избы и растопку печи. Разбирали на топливо корабельные переборки. Избу поставили на двенадцатиметровой береговой террасе, более чем в двухстах метрах от воды, чтобы видеть наш корабль, запертый во льдах. Вместо трубы приспособили бочку. В начале октября изба была готова. Сперва топили плавником, но он быстро кончился. Огонь поддерживали всю зиму, экономя каждое полено, но в помещении стоял мороз, а стены покрывались ледяной коркой. Я велел приспособить большую бочку для мытья — это немного облегчило участь команды. Спали все вповалку на широких нарах… Четвёртого ноября солнце окончательно скрылось за горизонтом, уступив место жуткой для нас полярной ночи. Основные припасы: сухари, солонину, пиво — я разделил между всеми, выдав каждому его долю на всю зиму. Это предотвратило бунты. Люди жили дружно, не предъявляя друг другу претензий. Но была другая напасть — белые медведи. От них приходилось отбиваться чуть ли не каждый день. Весенние месяцы прошли в привычных тяготах. В конце мая команда обратилась ко мне с вопросом "Не пора ли покинуть Ледяную гавань? Я согласился и начал отдавать распоряжения. В пустую мушкетную гильзу я положил послание потомкам. Там было написано:
         «Дела будут не вполне благополучны как из-за длинного пути, который
         предстоит нам проделать, так и потому, что с хлебом не дотянуть до конца
         августа. А между тем легко может выйти, что если с нами случится в пути
         что;ни будь скверное, то раньше этого времени мы не доберёмся ни до
         какой страны, где могли бы приобрести что;либо. В силу всего этого мы
         решили не ждать более, так как и сам Господь учит нас думать о спасении.
                ВИЛЛЕМ БАРЕНЦ».

         Вдруг раздался протяжный, давящий гудок, и я вздрогнул, обнаружив себя в своей каюте. Была ли встреча с Баренцем или это лишь сон?
Ещё один гудок развеял последние сомнения. Мы в тумане подходили к Островному.
        Впереди — работа.
        - Здравствуй, Гремиха!

        И тогда мне стало окончательно ясно, почему в 1853 году Мурманское море переименовали в Баренцево. Баренцбург, второе по величине поселение на Шпицбергене, остров Баренца, весь этот суровый регион — всё ещё носит имя того, кто, даже проиграв льдам, не проиграл истории. Имя неустрашимого Виллема Баренца.